Огненный столб

Хоремхеб не тратил времени, чтобы продемонстрировать свое удовлетворение.

— Госпожа, — сказал он почти мягко, — могут или нет, но они уже начали. Уже начали!

— Но нет никаких признаков…

— Значит, ты просто слепа. Ты же видела, как царь покидал Фивы. Теперь дело еще хуже. Если бы он попытался вернуться туда, его бы вытащили из лодки и скормили крокодилам. Его город отрезан от остального Египта. Отрезан почти полностью, и ты должна это понимать.

— Он прав, — заметил господин Аи. — Послы теперь прибывают много реже, чем полгода назад. Дани присылают значительно меньше, чем обычно. Люди покидают город. Некоторые его части, прежде густонаселенные, теперь пусты.

— Но здесь-то все спокойно. И дел много, как всегда, — возразила царица.

— Потому, что ими занимаешься ты одна. — Хоремхеб опустился на колени возле ее кресла, может быть, выражая свое уважение, может быть, чтобы обратиться к царице, не нависая над ней. — Госпожа, ты делаешь все возможное, и очень хорошо, но этого мало. Ты не можешь быть одновременно царем и царицей. Ты не в силах соединить части распадающегося царства. С тех пор, как умер старый царь, в нем нет сердца.

— И все из-за Атона. Ты ведь это имеешь в виду? Именно прежние ложные боги держали в целости Два Царства. Без них не устоять.

— Прежние боги могут быть настоящими и ложными, но они-то и есть сердце Двух Царств.

— Твои речи, — заметила она, — нарушают указ царя. По закону ты должен за это умереть.

— Значит, я умру за то, что говорил правду. — Хоремхеб схватился за ручки ее кресла, окружив царицу, словно стена. — Госпожа, послушай меня. Великое дело царя провалилось. Никто за пределами Ахетатона не поклоняется его Богу, и лишь ничтожное количество людей в глубине души верят, что Атон — единственный истинный Бог. Если царь не отступит, или, по крайней мере, не позволит снова открыть двери храмов, он заплатит за это. И очень может быть, что плата будет кровавой.

— Ты нам угрожаешь? — Мягкость исчезла, в голосе царицы появилась непреклонность, напомнившая Нофрет самого царя.

— Я делаю то, что мне положено — защищаю царя. Но, госпожа, прежде всего я присягал Двум Царствам. Если действия царя угрожают государству, я буду защищать государство.

— Тогда тебе лучше скрыться. Или ты будешь арестован и наказан за измену.

Хоремхеб медленно поднялся. Возможно, у него затекли колени — он был уже не очень молод, хотя и не стар.

— Если я оставлю город, никто больше не защитит вас.

— У меня здесь есть свои люди, — сказала царица, — и стража моего отца, а это целая армия.

— Если я не заберу их с собой, — заметил он.

Наступило молчание. «Тупик», — подумала Нофрет.

Хоремхеб заговорил первым, но не потому, что поддался слабости:

— Госпожа, я оставляю тебя поразмыслить над моими словами. Если ты сумеешь пробудить здравый смысл в сознании его величества, весь Египет будет благодарен тебе. Пусть только он разрешит открыть храмы по закону — фактически они уже открыты — и этого будет достаточно, по крайней мере, на данный момент.

— А когда момент пройдет? Что тогда, господин военачальник? Мой отец поест чего-нибудь, и его найдут мертвым?

— Возможно, и нет. Если люди получат своих богов, они будут вполне удовлетворены.

— Но царь не разрешит. Он не может. Атон не позволит ему.

— Молись за то, чтобы у Атона прибавилось здравого смысла, — ответил Хоремхеб.

Царица отослала всех, даже господина Аи. Но Нофрет посчитала, что ее это не касается. Она осталась, и ее госпожа, кажется, ничего не имела против.

Когда все вышли, царица поднялась с кресла, сняла корону, отложила скипетр, двигаясь медленно и осторожно, как будто боялась рассыпаться от слишком стремительного движения.

Потом остановилась и замерла, словно не зная, что делать дальше. Подняла руки, опустила, повернулась и уставилась на Нофрет.

— Ты всегда знаешь, что делать. Что бы ты сделала теперь?

Вопрос застал Нофрет врасплох.

— Ты меня спрашиваешь?

— Я редко делаю это, — сухо ответила ее госпожа. — Но ты всегда ухитряешься подсказать мне ответ. Ты не так растеряна, как я.

— Но я же не царица, даже не царевна.

— Раньше это не имело для тебя значения. Что же ты видишь теперь? Думаешь, нам удастся убедить моего отца открыть храмы или заставить его брата заниматься чем-нибудь еще, кроме развлечений?

— Нет, если только солнце не начнет светить по ночам.

— Так оно светит в земле мертвых. — Царица прижала ладони к щекам. — Ох, как бы я хотела оказаться там. Хоть бы кто-нибудь помог мне!

Когда утихло эхо этих слов, Нофрет заговорила:

— Будь осторожна — ты можешь неожиданно получить такую помощь. Ты поняла, о чем не договорил военачальник Хоремхеб? О том, что будет потом? Амон придет в Ахетатон, поднимет бунт, свергнет царя и всех его последователей. Вот что я вижу, госпожа. И это еще не самое худшее.

Царица опустилась на пол, где стояла, не обращая внимания на то, что ее платье смялось и красивые складки разошлись.

— И я вижу это, — вымолвила она. — Я тоже вижу это. Нофрет, мне страшно.

Нофрет опустилась на колени рядом с ней. Царица вцепилась в ее руки, как слепая, и крепко держалась за них. Нофрет почувствовала, что ее госпожа дрожит, и дрожь передастся ей.

Здесь все было мирно. Никаких бунтовщиков на улицах, никто не ломится в ворота. С тех пор как царица навела во дворце порядок после чумы, жизнь текла гладко и спокойно. Все казалось таким же, как тогда, когда Нофрет впервые попала в Ахетатон — в те времена царь прочно сидел на троне, вся его семья была в полном здравии и процветала, и царство жило в повиновении, если не в полном довольстве, под властью Атона.

— Что-то произошло, — сказала царевна, уловив мысли Нофрет, как иногда случалось, или думая точно так же. — В тот ужасный год, когда все умерли — нет, даже раньше, когда отец узнал, что у него не будет сыновей. Что-то сломалось в нем и в Двух Царствах тоже. Это не удалось восстановить. И уже никогда не удастся. Некому. Нет достаточно сильного человека. Достаточно великого, чтобы совершить чудо. — Она задержала дыхание, пытаясь прогнать слезы, которые, казалось, злили ее, и замотала головой так, что жесткие, закрепленные бусами пряди ее парика качались и танцевали. — Я знаю, что сдаваться не стоит. Что-то ведь я могу сделать, но что? Я ничего не вижу.

Нофрет тоже не видела выхода, и признавать это было больно. Ее изобретательность и находчивость славились на всю округу. Но сейчас ей нечего предложить. Отчаяние накрыло девушку, как туман — холмы страны Хатти, густо и тяжело.

Она сказала единственное, что пришло ей в голову:

— Пойдем погуляем. Сходим куда-нибудь.

— Куда? Молоть муку возле гробниц?

Эти горькие слова не следовало понимать буквально, но Нофрет поймала царицу на слове.

— А почему бы и нет? Лучше, чем сидеть здесь, стенать и скрипеть зубами. Кроме того, у тебя там родственники. Помнишь предсказательницу Леа? Царица может попросить у нее совета, попав в очень трудное положение.

— Не знаю, настолько ли трудно мое положение, — сказала царица, но добавила: — В самом деле, почему бы и нет? Я пойду туда, как простая женщина, посоветоваться с пророчицей апиру.

26

Анхесенпаатон не привыкла ходить пешком на такие большие расстояния, и ее ноги, привычные лишь к дворцовым полам, даже в сандалиях были слишком нежны. Но она не жаловалась, и Нофрет не собиралась ее баловать.

Царица могла уйти из дворца незамеченной так же просто, как царь. Она вышла пешком, без короны и скипетра, и никто ее не узнал и не попытался остановить. Те немногие, кто мог бы — господин Аи, госпожа Теи, военачальник Хоремхеб — рядом в тот момент не случились. По-видимому, они совещались где-то в своих покоях, решая, что же делать с царем, который навлек на всех столько неприятностей.

В городе было тихо, — тише, чем должно быть в городе. Люди уходили из него, как песок уходит сквозь сито, медленнее, чем вода, но так же неотвратимо. Продавец пива, мимо которого всегда проходила Нофрет по пути в деревню, исчез вместе со своим прилавком. Наверное, вернулся в Мемфис, где было больше конкурентов, но и покупателей тоже.