Чудо в аббатстве

— Он любит тебя, — сказал Бруно.

— Да.

— Но все же ты была готова делить со мной трудности, даже не зная, что будешь иметь то, что имеешь сейчас!

— Когда ты со мной, мне не нужны сокровища, — ответила я.

Это были странные дни. Столько нужно было сделать, обсудить и обследовать.

В те дни мы не покидали свой маленький мир-Аббатство. Пока Бруно был со мной, я была счастлива. Я жаждала вести свое хозяйство и обдумывала, не следует ли мне завести такую же кладовую, как у матушки, и такой же сад.

Мне нравилось быть с Бруно, слушать, как он рассказывает о своих планах. Мы часто говорили о будущих детях, и я поняла, что Бруно очень хочет иметь сына.

В это время мы были рядом днем и еще более близки ночью. Только в те мгновения, когда я видела, как глаза Бруно загораются, как у фанатика, я чувствовала, что он удаляется от меня. Мне кажется, иногда он догадывался, что я не во всем верю ему. Он намеревался рассеять мои сомнения, и это меня беспокоило, потому что я знала себя достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что меня нельзя заставить принять то, во что я не верю.

Но в те дни все было не так.

Мы были счастливы. Мы открывали друг друга, испытывая радость открытия, и я перестала удивляться, просыпаясь на новом месте, и уже не должна была объяснять себе, где я нахожусь и что случилось. Из Кейсман-корта пришел посыльный с известием, что у матушки начались роды и она послала за мной. Я торопливо набросила плащ и поспешила к своему прежнему дому. По дороге я спрашивала себя, стала бы матушка посылать за мной, если бы все было в порядке.

«Моя бедная мать! — думала я. — Она недостойна моего возлюбленного отца. Не успело его тело остыть в могиле, как она вышла замуж». Пока я шла к старому дому, в душе моей всколыхнулись воспоминания детства, та нежность, с которой она относилась ко мне, те дни, когда я собирала для нее полевые цветы и она показывала мне, как составлять букет. Волнение матери, когда в Британии появились новые сорта роз. Все это было теперь дорого моему сердцу.

Я добралась до ворот, на которых было написано крупными медными буквами: «Кейсман-корт». Я пересекла лужайку, где великолепный павлин, сопровождаемый невзрачной самочкой, важно шествовал по траве. С болью вспоминала я о том времени, когда кормила их бобами, а отец смотрел, смеялся и спрашивал меня: не кажется ли мне, что в павлинах есть что-то очень глупое? Не является ли павлин для всех нас примером, показывающим, что не стоит чрезмерно гордиться дарами, которыми Господь наградил нас?

Когда я вошла в холл, слуги с любопытством посмотрели на меня. Мне казалось, они сплетничают по поводу того, что происходит в Аббатстве. «Мы должны быть осторожны», — в страхе подумала я.

Я спросила:

— Как себя чувствует моя мать?

— Роды были трудными, госпожа, — ответила одна из горничных, приседая в реверансе.

Я взбежала вверх по лестнице. Я была уже в галерее, когда из комнаты вышел Саймон Кейсман.

— Так ты все-таки пришла, — сказал он.

— Конечно, я пришла. Как матушка?

— Она родила мальчика, но роды продолжаются.

— Ты имеешь в виду, что не все идет так, как надо?

— Мне кажется, родится еще один ребенок. Первый здоров и будет жить. Это тяжелое испытание для нее. В последнее время у нее было столько волнений. — Он укоризненно посмотрел на меня. — Она беспокоилась из-за твоего странного замужества.

— В этом нет необходимости. Но я понимаю ее опасения. Когда она объявила мне о своем замужестве, я тоже тревожилась за нее.

Повивальная бабка позвала нас, и мы подошли к комнате, где лежала моя мать.

— Два малыша, — сказала повитуха. — И я ни за что на свете не смогу отличить их друг от друга.

— Два! — воскликнул Саймон, и я почувствовала его волнение.

— Как прошли роды? — спросила я. Повитуха начала рассказывать:

— Вашей матушке было очень тяжело, но она благополучно родила их. Как ни была она измучена, но открыла глаза и сказала: «Мальчик!» Бедняжка, она так хотела сына! Я сказала ей: «Не один мальчик, моя дорогая, одного вам недостаточно. У вас их двое, и я никогда не видела таких крупных близнецов. Неудивительно, что они доставили столько хлопот при появлении на свет».

— Могу я ее увидеть?

— Благослови вас Господь, госпожа, именно этого она и хочет. Она спрашивала о вас много раз.

Я вошла в комнату. Матушка лежала на спине на подушках, волосы в беспорядке, а на лице торжествующая улыбка.

— Мама, — сказала я, становясь на колени у кровати, — ты родила здоровых близнецов. Она кивнула и улыбнулась.

— Теперь тебе нужно отдохнуть, — промолвила я. Она улыбнулась мне, затем выражение ее лица изменилось.

— Дамаск, ты счастлива?

— Да, мама.

Тень промелькнула на ее лице.

— Это все так странно. Я не слышала ни о чем подобном. Твой отец был бы огорчен.

— Мой отец на небесах, мама, — ответила я. — И я уверена, что он вместе со мной радуется моему замужеству.

— Твой отчим беспокоится. Он опасается за тебя.

— Скажи ему, пусть держит свои опасения при себе, мама. — Я видела, что конфликт между нами огорчает ее, поэтому быстро продолжала:

— Теперь ты, должно быть, счастлива, у тебя два малыша. Однако теперь ты не сможешь проводить много времени в саду, тебе придется заботиться о близнецах.

Она улыбнулась. Побеседовать о чем-то приятном — вот что ей было нужно. Если ее что-нибудь беспокоило, она старалась не думать об этом.

Когда я вышла от матушки, Саймон Кейсман ждал меня.

— Я хотел бы немного поговорить с тобой, прежде чем ты уйдешь, Дамаск.

Я пошла вслед за ним в комнату, которая была кабинетом моего отца. Много раз мы беседовали здесь, глядя на лужайку у реки. Я почувствовала острую тоску по былому, и мне захотелось увидеть отца, обсудить с ним свои опасения. Я могла бы даже поговорить с ним о Бруно.

— Я хочу знать, что происходит в Аббатстве, — сказал Саймон Кейсман. — До меня дошли странные слухи.

— Какие слухи? — Я надеялась, что мой голос не выдаст охватившую меня тревогу.

— Слухи о возвращении некоторых монахов. Я осторожно сказала:

— Клемент и Юджин, работавшие на моего отца, получили у нас место.

— Монахи! — произнес он, прищурив глаза, — И другие тоже. Все монахи.

— Земли в Аббатстве обширные, — возразила я. — Есть ферма, которая должна давать прибыль. Если там и есть один или два монаха, то только потому, что они искали работу.

— Надеюсь, — сказал он, — что вы с мужем не совершаете ничего противозаконного.

— Я не понимаю тебя.

— Аббатство Святого Бруно распущено. Было бы неразумно возрождать его, даже человеку, носящему фамилию Кингсмен.

— Многие Аббатства стали поместьями, поскольку король и его министры подарили их. Надеюсь, вы не возражаете против этого?

— Лишь в том случае, если те, кому они были подарены, не нарушают закон.

В этот момент я ощутила твердую уверенность в том, что Саймон предал моего отца и ненавидела его за это.

Я решила помучить его:

— Владельцы таких Аббатств, как наше, конечно, должны полностью использовать возможности своих владений. Я и понятия не имела о том, как велико оно и сколько в нем было всего: ферма, мельница, пруды, полные рыбы. Аббатство очень богатое, и мы хотим получать большие доходы.

Я увидела зависть, светившуюся в его глазах. Его губы скривились.

— Будь осторожна, Дамаск. Боюсь, что в Аббатстве происходит много странного. Ты можешь оказаться в опасности.

— Ты боишься этого! Нет, ты надеешься на это.

— Теперь мне трудно тебя понять.

— Ты хотел бы добавить Аббатство к своим владениям. Ты говорил мне об этом. Но ты опоздал. Оно наше.

— Ты не правильно меня поняла. Разве не был я всегда добр к тебе? Разве я не позволил тебе жить здесь как дома?

— У меня уже был дом.

— Ты намерена мучить меня. Ты всегда это делала. Прекрати, Дамаск. Так будет лучше. Если бы ты была моим другом…