Чудо в аббатстве

Бруно казался мне подобным Богу. Эта всегда исходившая от него, подчиняющая себе сила была великолепной.

«Во всем свете нет никого, похожего на него, — думала я. — И он любит меня. Я принадлежу ему, а он мне, навсегда».

Я прошла через холл и, когда уже собралась подняться по лестнице, вдруг ощутила какое-то движение и увидела фигуру человека. Это оказался Саймон Кейсман. В сумрачном свете его лицо было белым как мел и похожим на лисью морду. Глаза его сузились.

— Итак, — сказал он тихо, но ядовито, — ты пробираешься домой ночью, как потаскушка. — Его рука метнулась вперед, и я подумала, что он собирается меня ударить, но он только стряхнул лист с моего рукава. — Ты могла выбрать и более удобную постель, — добавил он.

Я попыталась пройти мимо него, но он загородил дорогу.

— Я твой опекун, твой отчим. Я жду объяснений твоего беспутного поведения.

— Что, если я не намерена их давать?

— Думаешь, я это позволю? Думаешь, что можешь меня обмануть? Я знаю, что случилось. Ничто не может быть для меня более очевидным.

— Это мое личное дело.

— И ты думаешь, что я буду кормить и одевать твоих ублюдков, если они появятся?

Неожиданно я так разозлилась, что подняла руку, чтобы ударить его. Он перехватил ее прежде, чем я успела это сделать, и придвинул свое лицо к моему.

— Ты потаскуха! — воскликнул он. — Ты…

— Хочешь разбудить весь дом?

— Было бы неплохо, чтобы и они узнали, какая ты. Шлюха! Девка, готовая отдаться любому!

— Я доказала тебе, что это не так.

— Клянусь Богом, — сказал он, — я тебя проучу. Я увидела в его глазах похоть, и это испугало меня.

— Если ты меня не отпустишь, я разбужу весь дом, — сказала я. — Моей матери будет полезно узнать, что за человек стал ее мужем.

— Человек, который лишь выполняет свой долг опекуна? — спросил он, но я видела, что он заволновался. Он знал мой острый язык и боялся его.

Он отступил на несколько шагов назад.

— Я твой отчим, — произнес он. — Я отвечаю за тебя. Мой долг — заботиться о тебе.

— И заботиться об имуществе моего отца?

— Ты неблагодарная потаскушка! Где бы ты была, если бы я не позволил тебе остаться здесь? У меня вырвалось:

— Возможно, сейчас мой отец был бы свободен.

Он был потрясен, и я подумала: «Это правда. Я уверена, что он предал моего отца».

Меня охватила ненависть. Он собирался заговорить, но передумал. Казалось, он пытается сделать вид, что не понял значения моих слов.

Мы молча смотрели друг на друга. Я знала, что мои подозрения написаны у меня на лице. На его лице ненависть смешивалась с похотью.

Он сказал:

— Я старался быть тебе отцом.

— Когда тебя отвергли в качестве мужа!

— Я любил тебя, Дамаск!

— Ты любил мое наследство, которое теперь принадлежит тебе, а должно было быть моим.

— Оно перешло ко мне, когда твой отец… потерял его. К счастью для тебя, оно перешло ко мне, а не к кому-нибудь чужому. Подумай о том, что случилось бы с тобой и твоей матерью, если бы меня здесь не было, — кто бы о вас позаботился?

— Я думаю о том, что бы случилось, если бы мой отец не взял тебя в свою контору, если бы он не позволил тебе здесь жить.

— Ты бы потеряла дорогого друга.

— Только сам человек может определять ценность своих друзей.

— Ты злая, неблагодарная девчонка. — Он пришел в себя после потрясения, вызванного моим неявным обвинением. — Всемилостивый Боже! — воскликнул он. — У меня к тебе отцовские чувства. Я старался лелеять тебя. Я был о тебе высокого мнения, а теперь узнаю, что ты всего лишь похотливая девка, готовая пожертвовать добродетелью ради удовольствия поваляться в траве, в то время как все порядочные люди спят в своих постелях.

В неожиданной ярости я закатила ему затрещину, и на этот раз он не успел мне помешать. Я ненавидела его не столько из-за жестоких слов и грязных намеков, которые отравляли пережитый мною восторг, сколько потому, что теперь я как никогда была уверена в том, что именно он донес на отца. Если бы я полностью была убеждена в этом, я бы убила его.

От моего удара он качнулся к перилам, упал и скатился на две-три ступеньки. Я поспешила вверх по лестнице в свою комнату.

Сидя в кресле, я наблюдала восход солнца. Я заново пережила эту ночь соединение с мужчиной, которого любила, и встречу с человеком, которого ненавидела. «Божественное и земное!» — думала я. Но у них есть нечто общее. Жажда власти.

Я задремала, и сны мои были о них обоих. Во сне я лежала с Бруно на траве, он склонился надо мной, и неожиданно его лицо стало лицом Саймона Кейсмана. Любовь и похоть — так близко и так далеко.

Вставало солнце. Все было полно свежести. Я была взволнована, пытаясь угадать, что принесет мне день.

Позже утром ко мне зашла мать.

— Твой отчим ушиб лодыжку, — сказала она. — Минувшей ночью он упал с лестницы.

— Как это он умудрился? — спросила я.

— Он поскользнулся. Сегодня он не выйдет. Фактически я настояла, чтобы он полежал.

Она многозначительно посмотрела на меня. Иногда она бывала настойчива. Но я догадалась, что он предпочел остаться в своей комнате, чтобы не встречаться со мной.

— Я должна проследить, чтобы ему поставили припарки, — сказала она. — Нет ничего лучше для лечения ушибов, чем попеременно прикладывать горячее и холодное. Я благодарю Бога, что готов настой из ромашки. Он снимет боль, и я думаю дать ему немного макового сока. Сон всегда полезен.

Я сказала:

— Человек всего лишь ушиб лодыжку, мама, а ты говоришь так, словно он заболел чумой.

— Не говори так, — побранила меня она, оглядываясь через плечо.

А я удивлялась тому, что этот человек дал ей счастье, которого не смог дать такой святой человек, как отец.

Мне хотелось побыть одной, помечтать о будущем. «Что будет дальше? спрашивала я себя. — Увижу ли я его сегодня? Пошлет ли он мне весточку?» День казался длинным и скучным. Каждый раз, заслышав шаги на лестнице, я надеялась, что это одна из горничных идет сообщить мне, что Бруно ждет меня.

После полудня ко мне в комнату пришла мать. От разочарования я почувствовала себя больной.

Мать выглядела взволнованной.

— В Аббатстве новые люди. Дорогая, твоему отчиму, наверное, это не понравится. Я очень надеюсь, что они будут хорошими соседями, это было бы так приятно. Как ты думаешь, будет хозяйка дома интересоваться садоводством? Там столько земли. Я уверена, что она преуспеет в этом.

— Возможно, она станет твоей соперницей, — сказала я. — Разве тебе понравится, если она вырастит более красивые розы, чем ты?

— Я всегда готова поучиться. Хотелось бы знать, что эти люди будут здесь делать со всеми этими бесполезными зданиями. Я думаю, они снесут их и построят что-нибудь новое. Именно это планировал сделать твой отчим.

— А теперь ему придется отказаться от своих планов, и он будет лелеять свое горе, как ушибленную лодыжку.

— Ты всегда так неблагодарна по отношению к нему, Дамаск. Я не понимаю, что с тобой произошло.

Она продолжала говорить об Аббатстве и была очень разочарована тем, что я не проявила достаточного интереса.

Я ждала вестей от Бруно. Мне не терпелось задать ему столько вопросов! Мною овладел ужасный страх. Что если я больше никогда его не увижу? У меня было ощущение, что наши клятвы и даже наша брачная ночь были чем-то вроде ритуала. Мне казалось, что все время он пытался доказать мне свою необычность. Даже в его словах о любви было что-то таинственное. Мне пришло в голову, что он хочет уверить самого себя в том, что он не такой, как все. Я знала о его гордыне, и то, что Кезая объявила его своим сыном, унизило его так сильно, что он отказывался этому верить.

Я пыталась объяснить его поступки земными мотивами. Но, кто знает, может быть, он на самом деле сверхчеловек?

Я была огорчена и взволнована. Мне не хотелось выходить из комнаты и я не желала видеть ни Руперта, ни отчима. Что до моей матери, то ее болтовня раздражала меня. Я могла только мечтать о том, что Бруно придет ко мне.