До конца своих дней

– В городской дом? – Насколько было известно Гинни, в этом доме никто не жил с тех пор, как... с тех пор, как мама... – Но почему?

Ланс повернулся к ней и сказал с явным раздражением:

– Господи! Да просто мы считали, что после такого долгого и утомительного путешествия тебе захочется провести вечер в городе.

– Мы?

– Мы все заночуем в городском доме. Твой дядя Джервис, Эдита-Энн и я. Ну чего ты скуксилась? Что в этом плохого?

– Ты же знаешь, что бывает, когда вы с моей кузиной оказываетесь под одной крышей.

Ланс покачал головой.

– Я тоже сомневался, сможем ли мы поладить, но последнее время она ведет себя совершенно прилично, просто таки мила.

Гинни улыбнулась.

– Трудно поверить. Помнишь, когда мы раньше играли в Камелот, вы с ней беспрерывно сцеплялись? Никто не умудрялся выводить мою воспитанную кузину из себя так, как ты. Порой мне казалось, что она того и гляди вцепится тебе в волосы.

– И все эти схватки провоцировала ты.

Это было так несправедливо, что Гинни потеряла дар речи.

– Я терпеть не могла эти ваши перепалки, – обиженно сказала она. – Зачем бы мне вас провоцировать?

– Ну-ну, не сердись. – Ланс шутливо поднял руки. – Я просто тебя поддразнил. Обожаю, когда ты начинаешь сверкать глазами.

– Ты вообще обожаешь дразнить людей, Ланс Бафорд. Я бы даже сказала, что Эдита-Энн так бесилась, потому что ты ее без конца дразнил. Мне и самой не раз хотелось вцепиться тебе в волосы.

– Надо мне об этом помнить. – Ланс улыбнулся ей своей особой нежной улыбкой, словно напоминая, что долго на него она сердиться не может. – Все это было и быльем поросло. Мы с Эдитой-Энн пообещали друг другу забыть свои разногласия и постараться, чтобы тебе было хорошо.

У Гинни потеплело на душе – наконец-то она почувствовала, что ее ждут, что ее любят. Жуткое морское путешествие и стычка в порту быстро забывались, как страшный сон. На Ланса можно положиться, он умеет все уладить.

– Знаешь, – со вздохом сказала она, – я беспокоилась, как меня встретит папа, но раз он постарался устроить мне такой прием, то, видимо, он забыл о том... о том, что случилось. – Даже разговаривая с Лансом, она не могла произнести вслух слова «мама умерла».

– Вообще-то Джона сегодня с нами не будет. Гинни словно обдало холодом.

– Не будет?

Ланс погладил ее по руке.

– Только не воображай ничего страшного. Я же говорил тебе, что все в порядке. Просто у него столько дел в Розленде, что он не смог вырваться.

Вечно папа занят на своей проклятой плантации! Сколько Гинни себя помнила, сахарный тростник всегда был для него важнее всего. Важнее единственной дочери. Даже важнее жены.

– Не надо кукситься, – ласково сказал Ланс. – Гляди, мы приехали.

Карета остановилась перед воротами из витого чугуна. За ними виднелся городской дом Маклаудов. У их более практичных соседей дома стояли близко к улице, но резиденция Маклаудов находилась в глубине и была скрыта густыми зарослями бугенвиллии. Посреди города, состоящего в основном из камня и железа, их двор казался оазисом. Войдя в ворота, человек словно оказывался в другом мире: в окружении цветов и вьющихся растений, перед прохладным фонтаном.

Вместо того чтобы построить себе новый дом на Кенел-стрит, как делали все вновь приехавшие в Новый Орлеан американцы, родители Гинни купили дом во французском квартале. На этом настояла Аманда Маклауд, которая обожала все французское, за что ее полюбили и приняли в свой круг даже самые избранные креольские [3] семьи. «Все любили маму», – со вздохом подумала Гинни.

Ланс сошел на землю и подал ей руку.

– Не беспокойся, милая, мы постараемся, чтобы тебе было сегодня весело.

Гинни покачала головой.

– Зная дядю Джервиса, я уверена, что он собирается меня увеселять бесконечными визитами к знакомым.

– Ничего подобного. Сейчас ты будешь отдыхать, а вечером мы все поедем к Фостерам, которые дают свой традиционный «последний бал лета».

Гинни чуть не застонала. Эмили Фостер столько лет навязывала ей в женихи своего жирного сына Чарли. Но все же идея бала была очень соблазнительна.

– Говорят, чтобы украсить танцевальный зал, они скупили все камелии в городе, – продолжал Ланс. – Хотят, чтобы бал запомнился всем, как лучший в году. Эдита-Энн все уши прожужжала мне о том, что она собирается на него надеть...

«Бедная Эдита-Энн, что бы она ни надела, тощее тело и некрасивое лицо ничем не украсишь. Может быть, одолжить ей голубое шелковое платье, которое тетя Агата...»

Гинни ахнула, вспомнив о собственном гардеробе, и схватила Ланса за рукав.

– Ланс, быстрей поехали назад!

– Куда назад?

– В порт. Эти чертенята так заморочили мне голову, что я забыла в порту свой саквояж.

– Не волнуйся, дорогая, я кого-нибудь пошлю за ним.

– Дело не только в саквояже. Там остались и мои сундуки. В них все мои вещи. Платья, шляпки, драгоценности. – Она вспомнила о медальоне с маминым портретом, который она положила в саквояж. Если он потерялся, у нее не останется никакой памяти о маме.

–До чего же вы, женщины, любите поднимать шум из-за пустяков! – Ланс покачал головой со снисходительной улыбкой. – Стюард наверняка сдал твои вещи на склад багажа.

«Какой стюард?» – чуть не спросила Гинни, но ее мысли были заняты не столько неудобствами путешествия, сколько потерей багажа.

– Мне нужно сейчас же найти саквояж, – дрогнувшим голосом сказала она. – Поехали назад.

– Никуда ты не поедешь, – твердо сказал Ланс. – Порт – не место для леди. К тебе опять привяжутся какие-нибудь босяки.

Гинни вовсе не хотелось опять встретиться с теми нахальными мальчишками, но надо же найти медальон.

– Ланс, для меня это очень важно. Если кто-нибудь украл мои вещи...

Ланс крепко сжал ее руки.

– Ладно, пошли в дом, а когда ты там устроишься, я поеду в порт и привезу твой багаж.

– Я войду в дом и без твоей помощи. Пожалуйста, поезжай сейчас же.

Ланс посмотрел на чугунные ворота.

– Но дядя Джервис хотел...

– С дядей Джервисом я сама договорюсь. – Она чуть ли не подтолкнула его к карете. – Если я потеряю багаж, папа жутко рассердится. Тебе же не хочется, чтобы он опять на меня сердился?

Этот аргумент пронял Ланса. Он выпрямился и улыбнулся ей.

– Ты права. Не беспокойся, найду я твой багаж, дорогая, и все прочее. – Его ослепительная улыбка согрела ее, как теплое одеяло. – Разве я когда-нибудь тебе отказывал? Я же твой Ланцелот!

В эту минуту Гинни позавидовала ему. Какой Ланс молодец – всегда уверен в себе! Он и не сомневается, что вернется с ее вещами.

– Твое желание – закон для меня. – Ланс склонился в элегантном поклоне и поцеловал ей руку. – Я всегда к твоим услугам, моя прекрасная дама.

– Да ну тебя, – сказала Гинни, пытаясь скрыть удовольствие, которое ей доставило его поклонение. – Поспеши, Ланс, а не то кто-нибудь стащит мои вещи.

– В бой!

Размахивая воображаемым мечом, он впрыгнул в карету и велел кучеру ехать обратно в порт.

– Но по возвращении с победой я жду награду – поцелуя.

– Найди только мой саквояж, – тихо сказала Гинни, когда карета, грохоча по булыжникам, скрылась за поворотом. – А награду мы обсудим потом.

– Если объявлена награда, надеюсь, ее может получить любой, вернувший саквояж? – раздался у нее за спиной густой бас.

Гинни обернулась. Перед ней стоял «пират» из порта.

– А вы откуда взялись? – резко спросила она, несколько напуганная его появлением на этой тихой улице. – Что вы здесь делаете?

– Я считал, что по улице ходить можно всем. – Он кивнул в сторону соседних домов, окна которых были закрыты ставнями от полуденной жары. Там никому не было дела до того, что происходит на улице. – Оказывается, это ваше царство, моя прекрасная дама.

Страх испарился из сердца Гинни, уступив место негодованию. «Моя прекрасная дама»! Как смеет этот грубиян с насмешкой произносить романтическое имя, которое ей придумал Ланс?