Мадонна с лилиями

— Это просто изумительно, папа! — восклицала девушка. — И все же то, что ты делаешь, дурно…

Но когда неделю спустя Франс передал ей деньги, которых хватило не только на то, чтобы уплатить по счетам, но и на лекарства для матери и еду для всей семьи, девушка почувствовала, что невольно радуется этому, хотя в глубине души и понимала, что сей промысел не совсем законен.

— Надо бы мне найти другого торговца, а это ох как непросто, — как-то признался дочери Франс Винтак.

— А что случилось с тем, кто всегда покупал у тебя картины? — поинтересовалась Сирилла.

— Я не хочу больше иметь с ним дело — он слишком хорошо меня знает, так как бывал в нашем доме и прекрасно помнит, что у нас нет ничего ценного.

— Тогда почему же он купил предыдущие картины?

Франс от души расхохотался.

— Он подумал, что я их украл, и поэтому не задавал никаких вопросов.

— О папа! Неужели тебе приятно, что кто-то считает тебя… вором?

— Да мне все равно! Пусть считает меня кем хочет, лишь бы исправно платил, — невозмутимо ответил Франс. — К несчастью, в последний раз удача от меня отвернулась. Мне пришлось довольствоваться значительно меньшей суммой, чем та, на которую я рассчитывал.

В голосе отца зазвучали сердитые нотки, и, чтобы его успокоить, Сирилла поспешила напомнить:

— Однако этих денег хватило, чтобы заплатить доктору и купить лекарства для мамы…

— А что, доктор был у нее сегодня? — перебил дочь Франс.

Сирилла кивнула.

— И что сказал?

— Что ей нужен отдых и нормальное питание. Еще он дал список новых лекарств, которые мы должны купить для мамы. Прежние что-то мало помогают…

Франс помрачнел и вышел из комнаты. Вскоре Сирилла услышала, как он поднимается по лестнице в спальню жены.

Лишь когда дверь за отцом закрылась, девушка дала волю своим чувствам.

— Мама ни в коем случае не должна догадаться, чем занимается отец. Она это не переживет… ее убьет одна только мысль, что он изготовляет подделки… попросту надувает тех, кто их покупает!.. Это ужасно, дурно, преступно… И все же я не представляю, как иначе нам выпутаться из того бедственного положения, в котором мы находимся.

Но и новые лекарства не принесли улучшения. Мать Сириллы таяла, как свеча. Оживлялась она лишь в те минуты, когда в комнату входил Франс Винтак.

Ее щеки озарялись слабым румянцем, и на какое-то мгновение на лице несчастной женщины проступали черты той юной девушки, которой она была когда-то.

Однако болезнь, увы, уже нельзя было победить. Все средства оказывались тщетными — бедная женщина слабела на глазах. И однажды утром Франс, проснувшись, обнаружил, что его любимая мертва.

Когда Сирилла узнала об этом, ей показалось, что свет померк. Мать была для нее всем — жизнью, счастьем, наконец, всем тем, что олицетворяло для девушки понятие «дом».

Лишившись горячо любимой матери, Сирилла почувствовала себя лодкой в бурном море, оставшейся без руля и ветрил, влекомой безжалостной волной неизвестно куда и не имеющей ни сил, ни умения пристать хоть к какому-нибудь берегу.

Горе Франса Винтака не знало границ.

День за днем просиживал он у себя в студии, уставясь бессмысленным взглядом на холст, натянутый на подрамнике, и время от времени дрожащей рукой пытался набросать на нем любимый образ, однако тут же сердито стирал рисунок, как будто эти жалкие линии были не в силах передать восхитительные черты его любимой.

— Он должен опять начать рисовать, — решительно объявила Ханна некоторое время спустя. — У нас нет ни гроша, и если вы не голодны, мисс Сирилла, то уж я точно хочу есть!

В глубине души Сирилла понимала, что служанка права.

Она осторожно и вместе с тем решительно намекнула отцу, что он должен вернуться к своему ремеслу, иначе они умрут от голода.

Вначале Франс категорически воспротивился совету дочери, заявив, что шел на обман только ради любимой, а теперь, когда ее не стало, он будет писать лишь собственные картины.

Однако за них удавалось выручить лишь несколько жалких шиллингов — сумму, которой едва хватало на покупку холста для следующей картины, а сами творения художника пылились в лавке очередного торговца.

В конце концов Сирилле пришлось пойти на отчаянный шаг — продать несколько милых вещиц, некогда принадлежавших ее матери: пеструю шаль, кружевной шарфик, меховую муфту.

Денег она выручила за них совсем немного, а когда и они кончились, девушка, собравшись с духом, направилась в студию к отцу для решительного разговора.

— Кто-то из нас двоих должен зарабатывать. Может быть, мне удастся устроиться на поденную работу, поскольку я слишком бесталанна, чтобы делать что-нибудь другое!

Франс Винтак, с трудом оторвавшись от горестных воспоминаний, поднял глаза на дочь с таким изумлением, словно видел ее в первый раз.

С самого детства Сирилла очень походила на мать, а по мнению Франса, более красивой женщины на свете просто не существовало.

Теперь же от недоедания и обрушившихся на нее несчастий черты лица девушки заострились, маленький подбородок выдался немного вперед, а глаза казались просто огромными на похудевшем лице. Сирилла не успела как следует причесаться, поэтому волосы свободно падали ей на плечи, словно сверкающее облако бледно-золотистого цвета, какой бывает у предрассветного неба.

В этих золотистых волосах кое-где проблескивали серебристые нити, как будто луна задержалась на небосклоне, хотя ей уже давно следовало бы уступить место дневному светилу.

Отец молча взирал на Сириллу, а та терялась в догадках, о чем он думает. Наконец Франс сказал:

— Еще когда твоя матушка была жива, я начал картину — копию Лохнера, — но никак не могу ее закончить! Один бог знает, удастся ли мне разгадать секрет этого гениального творения, но я попытаюсь…

— О чем ты говоришь, папа?

— Тебе нужны деньги, и ты их получишь, — сухо ответил Франс. — Завернись-ка вон в тот шелк и садись на возвышение.

— Ты хочешь сделать из меня… модель? — робко спросила Сирилла.

Франс даже не удосужился ответить. Сохраняя молчание, он установил мольберт, натянул на него незавершенный холст и усадил дочь так, чтобы свет из окна падал на ее роскошные волосы. И тут же приступил к работе.

Неземной облик мадонны, героини знаменитой картины Стефана Лохнера, странным образом напомнил Франсу покойную мать Сириллы. И теперь, изготовляя копию, он невольно стремился запечатлеть на полотне дорогие черты. Художник не сомневался, что на такую красоту найдется покупатель — ведь каждый разбирающийся в искусстве человек, доведись ему увидеть совершенство, не сможет устоять.

Франс не торопился. За то время, что он работал над копией с шедевра Лохнера, он успел сделать еще три картины.

Эти работы, которые сам художник презрительно именовал «халтурой», были копиями с картин из коллекции сэра Джорджа Бомона. Он продал их тому самому торговцу, который считал, что они украдены. Сделка оказалась удачной — по крайней мере Ханна перестала ворчать и жаловаться на отсутствие денег.

А тем временем художник продолжал работать над своим любимым детищем. Наконец — прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он начал картину, — Франс позволил Сирилле взглянуть на картину и попросил подойти поближе.

— Смотри внимательно, критикуй — ведь у тебя такой хороший вкус! Как по-твоему, чего здесь не хватает?

— Все просто великолепно, папа! — искренне воскликнула Сирилла. — Хотелось бы мне и в самом деле выглядеть так, как на этом полотне…

— В действительности ты еще красивее, — заверил ее Франс. — Но в данном случае меня интересует не то, как ты выглядишь, а какова получилась картина.

— Этот портрет — само совершенство, и ты прекрасно это знаешь! Но почему бы тебе самому не нарисовать такую картину, вместо того чтобы копировать чужую? Ты мог бы подписать ее собственным именем и наверняка прославился бы…

Наступило молчание — как видно, Франс был глубоко тронут искренней похвалой дочери. Наконец, овладев собой, он сказал: