Черная пантера

Я не стала заходить внутрь, а направилась прямо в сад, где, как мне было известно, имел обыкновение прогуливаться викарий, готовясь к проповеди.

— Я пришла попрощаться, — сказала я. Он взял мои руки в свои.

— Лин, дорогая моя, — проговорил он. — Надеюсь, ты найдешь свое счастье и вернешься к нам целой и невредимой.

— Вы говорите так, будто я уезжаю в длительное путешествие, — заметила я. — Хотя у меня такое же ощущение. Все кажется странным и немного пугающим.

— Естественно, — согласился он. — Здесь у тебя была спокойная и размеренная жизнь. Но мне кажется, что тебе нечего бояться. Как ни странно, но человек быстро привыкает ко всему новому.

— Мне очень хотелось куда-нибудь поехать, — призналась я, — но теперь мне страшно — может, я боюсь, как бы какая-то неожиданность не помешала мне.

— Я приду на станцию проводить тебя, — пообещал викарий, — я хочу удостовериться, что ты благополучно уехала и ничто не помешало тебе.

— Придете? — переспросила я. — Этим вы доставите мне огромное удовольствие. Мне будет так одиноко — вы ведь знаете, что мама не сможет проводить меня, а у папы в два часа собрание в Охотничьем клубе.

— Обещаю, что провожу тебя. Да благословит тебя Господь, детка.

Удар колокола возвестил, что до начала службы осталось пять минут. Викарий собрал книги и направился к калитке в стене, которая разделяла сад и церковный двор. Он помахал мне на прощание и скрылся.

Я села на деревянную скамейку и оглядела сад. Как же он был мне дорог! Вот альпийская горка, которую я начала собирать почти десять лет назад; а вот пень, оставшийся после сваленного ураганом дерева; вот пруд, который рыли почти полгода и который оказался неудачным, так как вода не вытекала из него и зарастала, — все вокруг было знакомым и родным. Но сейчас я взглянула на это как на часть самой себя.

Вот на том месте, где сейчас начинали цвести люпины, я услышала рассказ о взятии Квебека. Викарий так живо описывал раздражительного, неистового, нетерпеливого и гениального Вулфа, что я видела его перед собой как живого. А когда мы делали шпалеру для жимолости, викарий перенес меня в Индию. В другой раз мы сидели с ним в беседке и читали Браунинга, а на этой скамье, где я сейчас сижу, я начала «Чайльд Гарольда»и успела закончить его за то время, что викарий косил траву. Да, стена из красного кирпича огораживала не только сад, но и место, где я получила свое образование.

Просидев так еще немного, я встала и медленно направилась в библиотеку. Я переводила взгляд с одной полки на другую. За книгами никто не ухаживал, так как у девушки, которая раз в неделю приходила убирать дом викария, не хватало на это времени.

У меня возникло желание взять какую-нибудь книгу с собой в Лондон, книгу, которая помогла бы мне спрятаться от шума и веселья. Я открыла сначала одну книгу, потом другую. Какую же выбрать? Я знала почти все книги в библиотеке. Они были моими друзьями, самыми настоящими друзьями, которых мне приходилось покидать.

Я услышала, как хлопнула дверь, и в холле раздался голос. Мне ни с кем не хотелось встречаться, даже с девушкой, с которой мы долгие годы вместе делали уроки. Я схватила первую попавшуюся книгу и, выйдя через стеклянную дверь в сад, направилась к дому.

Глава 3

Дом Анжелы произвел на меня ошеломляющее впечатление. Я, естественно, ожидала увидеть нечто роскошное и грандиозное, но то, что предстало моему взору, превзошло все мои ожидания. Генри, должно быть, нанял самых дорогих в Лондоне декораторов, которые вложили все свое мастерство в отделку дома. Стены украшали гобелены, комнаты были обставлены подобранной с большим вкусом мебелью, везде висели портреты, изображавшие предков самых знаменитых людей, но, к сожалению, не Генри. В холле стояли скульптуры известных мастеров, с потолков свешивались хрустальные люстры с настоящими свечами, которые меняли ежедневно. Неудивительно, что я лишилась дара речи, когда, перешагнув порог дома, увидела его великолепное убранство.

К счастью, меня встречало всего несколько человек: лежавшая на диване Анжела, как всегда, представлявшая собой картинку из модного журнала; Генри, стоявший у камина, который утопал в экзотических цветах, — ведь было лето; и восседавшая в кресле мать Генри, госпожа Эрнест Уотсон, которая показалась мне слишком молодой, чтобы быть его матерью.

Однако я вскоре обнаружила, что это всего-навсего иллюзия. Вся госпожа Уотсон была искусственной. Единственным, что принадлежало лично ей, являлась ее фигура. Все остальное — волосы, зубы, кожа лица — было куплено. При вечернем освещении она выглядела лет на сорок, но при дневном свете это впечатление сразу же рассеивалось.

Я поцеловала Анжелу и пожала руку Генри, и тут госпожа Уотсон воскликнула:

— Боже мой, Анжела, и я не представляла, что твоя сестра превратилась в красавицу! Тебе не придется долго опекать ее.

Ее замечание разрушило неловкость, столь характерную для первых минут встречи.

— Подождите, пока я приодену ее! — ответила Анжела, с нежностью глядя на меня. — Я уже договорилась и с парикмахером, и с портным, — только Богу известно, с кем я только не договорилась. Завтра утром мы с ней славно проведем время. Генри упадет в обморок, когда увидит счета, однако всем нам вид Лин доставит истинное наслаждение.

— Спасибо, — смущенно проговорила я, благодарно улыбнувшись Генри.

Он похлопал меня по плечу точно так же, как когда я была маленькой девочкой.

— Все в порядке, не беспокойся, — сказал он. — Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Ты заслуживаешь того, чтобы немного поразвлечься, и я рад, что Анжеле теперь будет кого брать с собой, — в последнее время ей часто приходилось выезжать одной.

Мне показалось, что в его словах заключался какой-то скрытый смысл, так как Анжела неловко засмеялась.

— Ты преувеличиваешь, — заметила она. — Пойдем, Лин, я покажу тебе твою спальню.

Мы вышли из комнаты и направились к лифту. Закрыв за нами дверь и нажав кнопку, Анжела сказала:

— Мне очень жаль, Лин, но Генри всегда такой.

— Какой? — удивилась я.

— О, разве ты не понимаешь, — раздраженно проговорила она, — что он жить не может без того, чтобы не вникнуть во все детали, прежде чем за что-то заплатить, и пока не убедишь его в необходимости траты, не получишь от него ни пенса.

Я не успела ответить, потому что лифт остановился, и мы вышли площадку четвертого этажа. Я шла за Анжелой по коридору и размышляла, как мне отреагировать на ее слова. Я спросила себя действительно ли она так счастлива, как всегда считали папа с мамой?

Анжела провела меня в большую комнату с двумя огромными окнами, выходившими на площадь. Посреди комнаты стояла двуспальная кровать, застеленная розовым атласным покрывалом. Рядом с комнатой располагалась ванная.

— О дорогая, здесь прекрасно! — воскликнула я. — Но ведь это наверняка твоя лучшая комната для гостей — не может ли так оказаться, что она понадобится для кого-то другого?

— У нас есть еще две свободные комнаты, — ответила Анжела. — Кстати, у нас постоянно живет мать Генри — трудно передать, как я от нее устала. — Она подошла к зеркалу и поправила волосы. — Как я, по-твоему, выгляжу? — спросила она.

— Потрясающе, — ответила я. — Ты действительно никогда в жизни не была так красива.

— Ты на самом деле так считаешь? — обеспокоенно спросила она, как будто мое мнение что-то для нее значило.

— Конечно, — ответила я. — У тебя новая прическа, не так ли? Анжела кивнула.

— Тебе не кажется, что с ней я выгляжу несколько старше? — поинтересовалась она. Я рассмеялась.

— Ты говоришь так, будто тебе уже сто лет, — заметила я. — Ведь тебе только недавно исполнилось двадцать девять.

— Лучше молчи, — сказала Анжела. — Это звучит ужасно. Я никому не говорю, сколько мне. Даже если ты честно сообщишь свой возраст, тебе тут же накинут лет пять.

— Я не предполагала, что ты стараешься так молодо выглядеть, — не задумываясь ляпнула я. — Ведь Генри-то, должно быть, сорок пять или сорок шесть?