Хранительница Грез

— Женщина вашего положения должна быть представлена ко двору.

Нэн отпила глоток вина из бокала:

— Я бы предпочла посетить один из спектаклей Друри Театра, — на короткое время ее взгляд устремился вдаль, — однажды я видела пьесу «Она снизошла до Победы» Голдсмита, и в тот вечер в театре присутствовал сам король.

— О, но люди в наши дни испытывают больше уважения к трону. Быть представленным королеве Виктории — это случай, который нельзя упустить. У королевы мужской ум, но женское сердце.

Впервые за вечер Энни встряла в разговор:

— У нее ум и сердце великого человека. Этьенн и бабушка недоуменно уставились на нее. Этьенн кивком выразил свое согласие и, чуть погодя, добавил:

«Никто не может диктовать королеве.» — Цитата, в большей степени относящаяся к королеве, но, казалось, этим он Энни сделал намек. Как выговор за вмешательство» или дань уважения?

Когда гостям объявили о продолжении вечера в бальном зале, Этьенн спросил: «Мадемуазель, вы танцуете?» — Энни застыла. Конечно же, она брала уроки танцев, но никогда не танцевала на людях. В детстве Энни была неуклюжей и долговязой. Частые воспоминания об этом делали ее и без того скованные движения еще более неловкими.

— Иди смелее, девочка, — подбодрила ее Нэн.

— Пойдемте, — сказал и Этьенн, — движение в танце приносит много удовольствия.

Возразить не хватило смелости. Энни протянула руку и позволила Этьенну увести себя на другой этаж, где танцевали. Там было, кроме них, только три пары.

Этьенн был внимательным партнером, стараясь держать ее как можно осторожнее, и его рука в лайковой перчатке ни разу не прикоснулась обнаженной шеи Энни. Он хорошо вальсировал, и через несколько мгновений Энни почувствовала себя свободнее.

Но ее партнер, видимо, себя таковым не чувствовал. Испарина блестела у него на лбу. Для бизнесмена, французского графа, наконец, Этьенн выглядел слишком нервным.

Улыбка обозначила ямочки у Энни на щеках:

— Вы все делали правильно, граф Карондоль. Это просто замечательно.

Его озабоченное лицо просветлело:

— Когда мы поедем в Париж, я покажу вам Opera, ипподром, Ie comedie Fransais. Она замерла:

— Вы будете нас сопровождать? Этьенн смутился или же, по крайней мере, выглядел смущенным:

— Мы обсудили это с вашей бабушкой. С тех пор, как я объехал страну своих предков, мне казалось совершенно естественным, что я должен выступить а роли друга и гида.

Неопределенные подозрения, появившиеся было у Энни, стали принимать более четкие очертания. Девушка не сказала больше ни слова.

Когда они вернулись к столу, бабушка пристально и выжидающе посмотрела на внучку.

Энни знала, что та хочет увидеть. Она не произнесла ни слова, но где-то в глубине души закипал гнев. Энни думала только о том, чтобы оставаться вежливой, и сдерживала себя огромным усилием.

По возвращении в поместье Этьенна, бабушка спросила:

— Что случилось? Ты, как кипящий чайник, готова взорваться.

Одним движением Энни сорвала кружевную перчатку с левой руки, слова, выплеснутые из глубины души, начали срываться у нее с губ:

— Ты попыталась управлять жизнью Дэниела — и он ушел. Уйду и я, Нана, если это будет продолжаться. И ты не сможешь удержать меня.

Бабушка поудобнее уселась в кресле в стиле Шератон и стала приводить в порядок свои юбки из черной тафты:

— О чем это ты? Энни обернулась:

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Этьенн… Ты пыталась устроить наш брак. Если я выйду за него, то твоя династия унаследует титул. А он унаследует финансовую империю. Разве не так?

Бабушка величественно приподняла бровь:

— Разве это неравноценный обмен?

— Я, и только я буду решать, за кого мне выйти замуж! — она едва сдерживала свой гнев. Ее испугало, что непреодолимый гнев был следствием страха, такого великого страха, что Энни даже растерялась перед этой неукротимой женщиной.

Бабушка достала кружевной платок из рукава:

— Я не думаю, что при нынешнем скорбном положении дел в морской торговле ты смогла бы поддерживать наследство твоих родителей в надлежащем виде.

Вот оно! Бабушкин туз, извлеченный из рукава, как и носовой платок.

Энни выпрямилась. Сердце, казалось, готово было вырваться из грудной клетки. Девушка чувствовала подступающие слезы. Но эта слабость еще более рассердила Энни:

— Время Грез для меня почти все, но все же не единственная вещь на свете. Я — это мое будущее, моя независимость!

Глаза старой женщины вспыхнули:

— Тогда, наверное, мы зашли в тупик? Энни взяла свои перчатки и швырнула их на дубовый комод. Небрежный жест только подчеркнул резкий контраст с ее страстными словами:

— Нет, ради «НСУ Трэйдерс» я сделаю все, что ты захочешь. Я готова посвятить этому все свое время, чтобы принять бразды правления. Я последую по твоим стопам. Но не в личной жизни. Моя личная жизнь принадлежит только мне и больше никому!

Глава 3

1874

Сетка морщин вокруг открытых век. Когтистые лапы ищут ее, и она кричит, кричит, кричит.

Вся в поту, Энни вскочила с кровати. Сердце колотилось так громко, что, наверное, его стук можно было услышать сквозь стены особняка. Кроме Энни в доме никого не было, слуги жили в квартирах, примыкающих к каретному двору.

Она отбросила назад прядь ярко-рыжих волос, свесившуюся ей на лоб, и задышала медленно и глубоко, пока пульс не восстановился. Тогда Энни откинула влажные простыни и, свесив ноги с кровати, пошарила на ночном столике в поисках спичек. Свет керосиновой лампы осветил спальню теплым трепещущим заревом. Часы на каминной полке показывали половину пятого.

Энни подумала было о том, чтобы снова уснуть, но испугалась возвращения сна, этого страшного сна о похоронах двухдневной давности. Какой неестественной и жутко восковой выглядела Нана, чем-то похожая на одну из носовых фигур своих кораблей.

Эти ужасно надоевшие корабли. Пакетботы и рыболовецкие шхуны, катера, баржи, шлюпы, бригантины, каботажники, фрегаты и даже колесные пароходы. Только клиперы, эти славные клиперы, самые быстрые из торговых кораблей, нравились Энни.

Последние три года Нана заставляла ее встречать все входящие в гавань корабли, принадлежащие «НСУ Трэйдерс». «Девочка, ты должна постичь наш бизнес снаружи и изнутри».

Энни знала, что ей никогда не обрести той бабушкиной железной хватки в бизнесе, и сама бабушка знала об этом ничуть не хуже. Правда, сама Энни верила в то, что умна, получила хорошее образование и имеет твердый характер. Подталкиваемая чувством долга, она изучала все аспекты деятельности «НСУ Трэйдерс», но никогда не испытывала подлинного интереса к делам компании.

Время Грез было для нее и маяком, указывающим путь, и вольным альбатросом, реющим над волнами бушующего моря жизни, где взаимосвязано: отбрось последнее, и первое перестанет что-либо значить.

Несмотря на упорную борьбу против притязаний Наны, Энни проиграла войну за свою независимость. Она была слишком юной и неопытной на протяжении долгих лет затянувшегося конфликта. Теперь же она полностью расплачивалась по счетам, которые мог бы оплатить Дэниел, стань он хозяином.

Она должна появиться в адвокатской конторе в семь. Виттены думают, что лучше всего ознакомиться с условиями завещания прежде, чем персонал нарушит конфиденциальность встречи.

Конечно же, только она пойдет на встречу с адвокатом, Дэниела не будет. Детективы, нанятые бабушкой, не справились с заданием и так и не смогли ничего о нем узнать с момента исчезновения брата.

— Дэниел, где же ты, черт тебя подери!

— И где ты, Нана, сейчас?

Всю свою жизнь она была второй после Дэниела. Его выбрала Нана. Боже, как же Энни старалась привлечь ее внимание! Все эти годы, все эти проклятые годы растрачивать себя впустую, не считаясь с собой. Ладно, теперь-то, черт побери, она с собой считается! Энни прикрыла глаза и почувствовала, как из-под век проступила слеза. — Теперь-то я считаюсь, Нана, правда! Кто-нибудь, ну, кто-нибудь! Считаюсь я, да?