Запретная страсть

Бедная Элиза! Зачем он заставил ее так бессмысленно страдать? Эдвард ругал себя на чем свет стоит за то, что не сделал ей предложения вчера. Следуя своим личным эгоистическим побуждениям, он не торопился. Он даже не подумал о том, как она переживает из-за того глупого взаимного соглашения. Он не вспомнил о нем даже после этой ночи. Итак, он должен найти ее и все исправить. Ну что из того, что Элиза не говорила, куда она поедет? Он выследит ее, расспросив служащих на станции почтовых дилижансов. Скорее всего она направится или в Лондон, или к себе в провинцию, кажется ее городок называется Бишопе.

Он опять выругал себя за то, что не удосужился запомнить точное название этого захолустного городка, но он найдет его во что бы то ни стало. А потом они обязательно поженятся. У него стало горько на душе, как только он представил, как, должно быть, страдает Элиза, которая едет неизвестно куда и не знает, что ее ждет впереди.

Эдвард сбежал вниз и велел быстрее седлать своего скакуна. Вернувшись наверх, он переоделся в костюм для верховой езды. Покидал в сумку вещи на тот случай, если придется ночевать на каком-нибудь постоялом дворе. Собравшись, он спустился вниз, но на выходе дорогу ему преградила мать.

Он хотел было отстранить ее и пробежать мимо, но вид у леди Хартвуд был настолько злобно-торжествующим, что он остановился.

— Ее больше нет, — не скрывая своего злорадства, сказала она.

— Откуда тебе это известно? — нахмурился Эдвард.

Леди Хартвуд хмыкнула, явно чем-то довольная:

— Да потому что это я велела ее арестовать. Мне надоели твои мальчишеские выходки, Эдвард. Пора было положить им конец. Твою шлюху арестовали за нарушение частных прав, за распутство, непристойное поведение, предсказание будущего и воровство. Если обвинения подтвердятся, ее отправят в Новый Южный Уэльс или повисят, а если нет, то в любом случае она проведет несколько месяцев в тюрьме.

Эдвард едва не набросился на мать с кулаками, но сдержался, понимая, что этим вряд ли он чего-нибудь добьется. Если он хочет спасти Элизу, следовало действовать благоразумно и осторожно.

— Это все еще мой дом, — не скрывая злобной радости, сказала мать. — Но ты, наверное, забыл об этом. Я ведь предупреждала ее, однако она проигнорировала мои слова. Теперь пусть пеняет на себя. После того как ты так грубо посмеялся надо мной, усадив ее за мой стол, унизил меня перед людьми, чьим мнением я дорожу, у меня не оставалось иного выхода. Ее нет, и мне не надо больше терпеть эту шлюху под крышей моего дома.

— Эта шлюха, о которой ты говоришь с таким презрением, вскоре станет моей женой, — смело бросил в ответ Эдвард.

— В таком случае в тебе еще больше распутства и непристойности, чем я думала. Мне все равно. Хочешь — женись. Хороша будет парочка — шлюха и распутник. Не будет ничего удивительного, если ваши дети появятся на свет со следами порока, например, больные сифилисом.

Чудовищность происшедшего ошеломила Эдварда. Он не верил собственным ушам. Сколько злобы, какое самодовольство и торжество! Вряд ли мать осмелилась бы на подобный поступок, если бы ее по-прежнему сдерживали условия завещания Джеймса. Здесь явно было что-то не так. Ясно, ему неизвестно что-то, причем очень важное, о чем уже знала его мать. Она не держалась бы с такой наглостью, если бы не обрела защиту против его угроз. Как только Эдвард осознал это, так сразу вся его прежняя самоуверенность испарилась. Он опять чувствовал себя беспомощным мальчиком, и, что было хуже всего, он не понимал почему.

От острой мучительной боли у него все сжалось внутри.

— Ты не можешь быть моей матерью, — прошептал он. — Я бы предпочел, чтобы моей матерью была самая последняя портовая шлюха, чем думать, что своим появлением на свет я обязан тебе.

Эдвард выскочил из дома, хлопнув изо всех сил дверью, и бросился на поиски Элизы.

Вопреки его ожиданиям потребовалось гораздо больше времени, чтобы найти здание городского магистрата и кого следует в нем. Кипя от бешенства, Эдвард влетел в прихожую приемной судьи, где на страже стоял высокий здоровый детина в ливрее.

— Доложите судье, что с ним хочет говорить лорд Хартвуд. У меня срочное дело.

Ливрейный слуга, как будто ничего не понимая, указал Эдварду на скамью и пробурчал:

— Садитесь. — И, немного подумав, добавил: — Милорд.

Эдвард не обратил на его слова никакого внимания.

— Вы что, плохо слышите? Я Хартвуд и требую, чтобы меня немедленно провели к судье. У меня очень важное неотложное дело.

Верзила опять указал на скамью:

— Присядьте, милорд. Его честь примет вас, как только освободится.

Невозмутимый вид слуги как будто говорил, что его нисколько не удивляет титул посетителя, напротив, даже создавалось впечатление, что разговоры с рассерженными лордами для него обычное дело и, похоже, даже входили в его прямые обязанности.

Возможно, это было в порядке вещей, ведь в Брайтоне знатных людей было хоть отбавляй. Наверное, судья таким образом хотел напомнить о той власти, которой его наделило государство. Эта власть была почти осязаемой. От нее нельзя было легко отмахнуться. Леди Хартвуд привела в действие колесики машины правосудия. После того как они завертелись, их не так уж просто можно было остановить. Эдвард опомнился. Тут ни в коем случае не стоило горячиться, иначе он только навредит своему делу. Надо было действовать умно, тонко, даже льстиво, лишь бы только вызволить Элизу из лап закона. Ради нее он был готов на все.

После томительного ожидания, которое показалось Эдварду вечностью, другой слуга вышел из-за двери и назвал его имя. Эдвард встал и прошел следом за лакеем в кабинет судьи. За огромным столом сидел мужчина в судебном парике. Он где-то его видел, но где — никак не мог вспомнить.

— В чем дело, ваша милость? — усталым голосом спросил судья. — Ваша мать сегодня уже два раза осведомлялась о задержанной и о ходе дела. Я два раза посылал к ней курьера с подробными объяснениями. Я надеялся, что мое усердие вызвало у нее удовлетворение. Ей вовсе не надо было посылать вас с вопросами, касающимися данного дела.

— Моя мать — злая мстительная сучка, любящая совать нос в чужие дела, — выпалил Эдвард, начисто забыв о своих благоразумных намерениях. — Я здесь с целью убедить вас, что вы ошибаетесь, действуя по ее наущениям.

И Эдвард прикусил язык. Он опять погорячился, и весьма некстати. Надо было срочно заглаживать неловкость.

— Прошу меня извинить, ваша честь, за несдержанность. Но моя мать испытывает ко мне какую-то болезненную ненависть. Сознаюсь, здесь есть доля моей вины. Однако в ее обвинениях против мисс Фаррел нет ни капли правды. Мисс Фаррел невиновна и страдает только из-за наших с матерью разногласий. Я настоятельно прошу вас сделать все от вас зависящее, чтобы немедленно освободить мисс Фаррел.

Просьба Эдварда явно озадачила судью. Для того чтобы скрыть растерянность, он принялся с деловым видом перебирать бумаги на столе. После затянувшейся паузы судья, откашлявшись, сказал:

— Успокойтесь, милорд. Английский закон надежно защищает всех от ложных и несправедливых обвинений. Если мисс Фаррел невиновна, то суд обязательно ее освободит. Но поверьте, от меня ничего не зависит. Делу дан ход. Есть обвиняющее ее заявление, приняты надлежащие меры, началось судопроизводство. Я никак не могу отойти от требований закона. Поскольку леди Хартвуд не забирает свои обвинения назад, то единственный способ, позволяющий выпустить мисс Фаррел на свободу, — это дождаться решения суда, если только суд отклонит все выдвинутые против мисс Фаррел обвинения. Ближайшая сессия суда будет осенью. А до этого времени я обязан держать мисс Фаррел под стражей.

— Послушайте, но ведь это какая-то страшная нелепость! Выездная сессия суда состоится только через два месяца! Обвинения леди Хартвуд безосновательны, ею движет одна лишь злоба. И только из-за этой злобы должна страдать невинная женщина.

— Невинная? — хмыкнул судья. — Уже собраны доказательства, которые опровергают ваши слова. Более того, Хартвуд… — Судья перешел на доверительно-приятельский тон. — При всем моем к вам уважении… я ведь присутствовал на том званом обеде, куда вы явились с этой Фаррел, которая нисколько не подходила к респектабельному обществу, собравшемуся за столом вашей матери. Моя мать и леди Хартвуд — близкие подруги, они дружат уже двадцать лет. Поэтому у многих нет никаких сомнений в справедливости её жалоб. Более того, должен вас предостеречь: не стоит вот таким образом ходатайствовать за мисс Фаррел. Против нее выдвинуто тяжкое обвинение в распутстве, а вы своей горячностью вызываете подозрения. Должен признаться, ваша милость, столь горячее ваше участие в таком деле лишь усугубляет ее возможную вину.