Забытая история любви

Ладони его были теплыми, и их тепло разлилось по ее руке, да так, что она перестала чувствовать холод волн, качавших ее отяжелевший от воды подол. И все же по ее телу прошла дрожь. И он заметил это.

— Господи, да вы вся дрожите! Нужно выйти на берег. Пусть солнце высушит вас, иначе ее светлость с меня голову снимет за то, что я вас простудил.

Выйдя к дюнам, она села на песок и разложила вокруг себя платье. Мори, надев сапоги, подошел и сел рядом с ней.

— Вот, — сказал он и бросил ей на колени туфли с чулками. — Лучше бы вам их надеть. Ветер холодный. — И снова он отвернулся, дабы она не испытывала стеснения, но прибавил: — Еще пара штопок, и от ваших туфель ничего, кроме ниток, не останется.

Она ответила лишь:

— В них моя сестра ходила. — Но по его молчанию она поняла, что он догадался, почему она хранит их.

— Как она умерла? — посерьезнев, спросил он.

София не отвечала долго. Так долго, что поняла: он мог решить, что она не услышала его. Но дело было в том, что она просто не знала, как рассказать эту историю. Наконец она начала:

— Анне исполнилось тринадцать (она была на два года старше меня), когда наша мама уплыла в Дарьен. Мы тогда остались с тетей, сестрой мамы, женщиной с добрым сердцем. И с дядей, который… — Смешавшись, она отвернулась и стала смотреть на бескрайнее море. — Он был совсем не такой, как тетя. Он был Драммондом, и именно благодаря его родственной связи с графиней я оказалась здесь, в Слэйнсе. Но это единственное добро, которое я видела от него. И то лишь после его смерти. — Она закатила рукав выше локтя и показала ему длинную полосу сморщившейся кожи.

София увидела, как вдруг потемнели глаза Мори.

— Это ожог!

— Я слишком медленно принесла ему эль. Так он меня наказал.

— И вас некому было защитить?

— Он также обращался и с нашей тетей. Только когда с нами была мать, он сдерживался, потому что отец оставил деньги на наше содержание, и он не хотел лишиться такого дохода. Но когда стало известно, что мои родители погибли… — Она повела плечом, чтобы скрыть боль, которая все еще не утихла. — Его приступы ярости еще больше усилились, когда тетя заболела и умерла. И сестра, защищая меня, принимала все на себя. Она была такой красивой! Анна могла бы стать доброй, любящей женой для любого мужчины, если бы… — София закусила губу, набираясь мужества, чтобы продолжить. — Если бы дядя сам не воспользовался ею.

На Мори она не смотрела, и тот ничего не говорил, но в его молчании она прочитала вопрос.

— Ко мне он никогда не прикасался так, как к ней. В обмен на свою уступчивость она заставила его пообещать, что он этого не сделает. Хоть он и был злодеем, слово свое сдержал. — Следующая часть рассказа оказалась самой трудной. — Когда Анна умерла, она носила под сердцем ребенка. Его ребенка. Он захотел скрыть это от соседей и потому положился на умение одной женщины, которая говорила, что знает, как не дать ребенку вырасти в утробе. — Горизонт был залит солнечным светом, но устремленные на него глаза Софии видели лишь мрак той страшной ночи: грязная ухмыляющаяся женщина со зловонными снадобьями, ужас Анны, когда дядя прижал ее к ложу, ее крики. Запах смерти. София тихо закончила: — Если бы я все еще верила в Бога, я бы сказала, что Он забрал ее к себе из жалости.

Мори, внимательно смотревший на нее, ничего не сказал, и она крепко сжала в ладони гладкий камешек.

— Это нехорошая история, — сказала она. — Наверное, не нужно было вам этого рассказывать.

— Неужели вы после этого остались в том доме? — спросил он.

— У меня не было выбора. Но дядя Джон скоро сам заболел и уже не мог навредить мне.

Мори не шелохнулся, но ей показалось, что он дотронулся до нее.

— Даю вам слово, — промолвил он тихим ровным голосом, — что отныне, пока я жив, никто не обидит вас. — Глаза его блеснули стальным светом, как ей показалось, от гнева, но не на нее он сердился. — И можете передать это садовнику в Слэйнсе, потому что, если он…

— Прошу вас! — с тревогой прервала она его. — Прошу вас, пообещайте, что не станете драться с Билли Уиком.

В голосе его появилось еще больше металла.

— Вы его защищаете?

— Нет, но я не хочу, чтобы из-за меня такой человек стал вашим врагом, потому что он захочет отомстить, а вам есть что терять.

Крепко зажатый в руке камешек уже до боли впился в ладонь. Она расслабила пальцы и осмелилась бросить взгляд на Мори. Он смотрел на нее. Его серые глаза все еще были темными, но, решила она, не от гнева. Когда он заговорил, голос его звучал мягко.

— Вы боитесь за меня?

От волнения она не смогла ответить и лишь кивнула один раз, чуть заметно.

— Выходит, — сказал он, как будто припоминая, — это за меня вы молились тогда, в конюшне?

Она хотела отвернуться, но он взял ее лицо в ладони и, осторожно снова повернув к себе, спросил так тихо, будто их мог кто-то услышать:

— За меня?

«Он слишком близко», — с испугом подумала она. Его глаза слишком пристально всматривались в нее. Почувствовав себя загнанной в ловушку, она не могли ни отвернуться, ни пошевелиться, ни дышать. И даже ответа она не могла придумать, пролепетала только:

— Я не молюсь. — Но голос ее прозвучал неуверенно и совсем не убедительно.

Его сияющая улыбка и вовсе лишила ее дара речи.

— Да, — сказал он, — вы это уже говорили.

И он придвинул ее к себе и поцеловал. Это не был грубый поцелуй закаленного в боях воина. Его губы опустились на ее уста осторожно, даже как будто с почтением, поскольку он помнил о том, что к ней еще никогда так не притрагивались. И прикосновение это было подобно волне, нахлынувшей и увлекшей ее, беспомощную, в море. В тот головокружительный миг она чувствовала только его — его тепло, его прикосновение, его силу, и, когда он поднял голову, она качнулась к нему, потеряв равновесие.

Он посмотрел на нее так, будто тоже почувствовал волшебство этого слияния.

Софии вдруг захотелось говорить, хотя она и не знала, что сказать.

— Мистер Мори…

Но взгляд его темных глаз остановил ее.

— У меня есть имя, — сказал он. — И я хочу, чтобы вы произнесли его.

— Джон…

Однако, произнеся это слово, она поняла, что, выполнив его просьбу, поступила опрометчиво, потому что он снова заставил ее замолчать поцелуем, от которого ее пробрало даже сильнее, чем от первого, и после этого она еще долго была не в силах заговорить снова.

Глава 13

Отец не мог мне помочь.

— Не знаю, — раздался его голос в телефонной трубке. — Я думал, он прочитал об этом где-нибудь. По-моему, у Грега Кларка в какой-то книге был эпизод, в котором упоминался камень с отверстием, разве нет?

— «Талисман», — назвала я книгу моего любимого канадского писателя. — Да, но дедушка это не оттуда взял. Помнишь, он же всегда говорил, что ему нравится эта история, потому что его отец рассказывал то же самое: если найти камешек с дырочкой, он будет хранить тебя и защищать от беды.

— Ну вот, видишь? Отец никогда не разговаривал со мной так, как разговаривал с вами, девочками, но, если, по его словам, егоотец рассказал ему об этом, вот тебе и ответ на твой вопрос, верно?

— Но как долго эта история о камне существует в нашей семье? — не унималась я. — Кто ее начал?

— Не могу сказать, милая. Это что, важно?

Опустив глаза, я провела пальцем по маленькому гладкому камешку, лежащему у меня на руке. Я нашла его в прошлом году в Испании, хоть и искала его с тех самых пор, когда мой дед рассказал мне о нем, когда я была совсем маленькой. Свой камешек он так и не нашел. Я не раз видела, как он расхаживает по берегу вдоль воды с низко опущенной головой, и знала, что он искал. Он говорил, что, если найдешь камень, нужно носить его на шее. Но я пока что не сделала этого — боялась, что ниточка, продетая сквозь дырочку в нем, порвется и я потеряю свой талисман. Поэтому камешек свой я хранила в небольшой коробочке, в которой возила украшения, когда путешествовала, и надеялась, что он делает свое дело и там.