Соловей для черного принца (СИ)

Какая прогулка может быть в такое утро? За окном тьма только-только начала редеть, уступая место рассветной серости. В толще пасмурного неба клубились хмурые тучи. И туман в это утро казался особенно густым и непроглядным, отчего соседние дома, утратив очертания, походили на неясные тени. Своей массой он будто давил на стекла, стекая по ним струйками воды.

Я уперлась лбом в запотевшее стекло, напряженно всматриваясь в сизую пелену. Еще четверть часа и можно будет выходить из дома. Я не сомневалась, граф будет ждать меня. Он придет туда задолго до назначенного времени, и будет нервно пыхтеть трубкой, ожидая моего появления, и тревожно гадать: приду ли я, захочу ли вновь услышать его каркающий голос и тот безудержный рокочущий смех, которым он неожиданно взрывался в приступе веселья.

В доме хлопнула дверь. Я вздрогнула и отлепилась от стекла. Внизу заскрипели полы, и в тишине дома отчетливо раздалось сонное ворчание Финифет. Я не стала зажигать свечу и в темноте надела шляпку с букетиками креповых незабудок. Стараясь не шуметь, на цыпочках спустилась в холл, на ходу торопливо застегивая плащ. В кухне мерцал рыжий огонек.

Вчера тетя Гризельда прочитала гневную лекцию про оскорбленную гордость и завершила ее, объявив, что участники этого фарса заслуживают хорошей порки. Похоже, выходка графа затронула ее чувства гораздо сильнее моих. Я же не чувствовала себя оскорбленной. Признаю, сильно задело то, что меня провели, как дитя. Но больше я досадовала на себя, так как, и впрямь, оказалась настолько бестолковой, приняв старика за слугу. Представляя его, я удивлялась, как оказалась такой слепой! Но что я знала о графе Китчестере? Ничего! Те сказки, которыми пичкала нелюдимую девочку кухарка Мэг или деревенские враки?

Открыв парадную дверь, я выглянула на улицу. К самым ступеням подступал густой туман. Я поежилась, окунувшись в холодный, сырой воздух, как в ледяную воду, и застыла в дверях, не решаясь сделать шаг. На миг меня охватила предательская трусость, и отчаянно захотелось прикинуться оскорбленной. Потому как сбежать всегда легче, чем идти вперед. Вернусь в комнату, укутаюсь пледом и зароюсь в ворох книжных страниц. И не будет никаких замков, никаких хитрых стариков, дымивших, как проржавевшие трубы пароходов, никаких белобрысых наглецов…Все тревоги и сердечные дела пусть творятся на страницах книг! А мне они абсолютно, ну, совершенно не нужны… И, вообще, это вредно для нервов! И будет у меня самая обычная жизнь, с тетушкой и Фини, и милой Сибил, самая размеренная… самая заурядная жизнь… Ну уж нет! Я упрямо поджала губы и переступила порог. Дверь за мной с шумом захлопнулась.

Я направилась вперед и толкнула скрипучую калитку, твердо решив, не обращать внимания на пронизывающую сырость. Я шла, почти не замечая, куда ступаю. Лишь когда ноги скользили или увязали в грязи, так что трудно было идти, я отвлекалась от раздумий и переключала внимание на дорогу. Я волновалась перед встречей и мысленно проговаривала то, что скажу деду.

Моя беспечная вера в старика сильно пошатнулась. Я понимала, что между нами уже не будет той беззаботной легкости, с какой мы общались. Кроме того, был еще мой отец и та огромная, длинной в тринадцать лет глава моей жизни, которая трагически завершилась в канун светлого рождества. Прошлое… Оно встало между нами непроницаемой стеной и разбередило незаживающие раны. Ведь именно дед стал виновником полного и бесповоротного разрыва с моим отцом. Он, не задумываясь, отверг решение сына и отказался от него, когда тот поступил так, как велело сердце и разум.

Раньше, не зная старика, я безоговорочно верила и в его жестокость, и его бесчувственность, позволившие вычеркнуть родного сына из своей жизни. Но теперь я не знала чему верить. Я вспоминала его одинокий отрешенный взгляд, когда он с горечью и болью говорил о своих ошибках. Передо мной был истерзанный мукой утраты человек, давно осознавший всю тяжесть своего поступка и раскаявшийся в нем. Сейчас я это видела со всей ясностью. И всей душой хотела выслушать его и попытаться понять. Ведь вопреки всему, я была ужасно обрадована, что мистер Лемуэл оказался мне гораздо ближе и роднее. Я думала о том, как же замечательно и в тоже время необычно, что в этом удивительном, непохожем ни на кого человеке я нашла не только друга, но обрела деда, которого у меня никогда не было!

Наконец я добралась до бревенчатого моста. Я сильно опоздала, так как пришлось делать крюк и обходить размытый паводком овраг. За ночь низины превратились в вязкие болотины, и я чуть было не поплатилась за свою невнимательность, но вовремя сообразила, что за странные чавкающие звуки слышаться у меня под ногами.

При моем появлении дед поднялся со скамейки и обрадовано крякнул. Я отчетливо услышала нотки облегчения.

— Ты пришла, — отрывисто произнес он, как будто бы удивляясь этому факту, и в его глазах затеплились искорки надежды.

Я остановилась чуть в стороне от него, стараясь придать своему лицу выражение полного безразличия. Но вряд ли этой миной провела старика, так как он заухмылялся и стал потирать ладони привычным жестом, означавшим, что он всем доволен, и что настала та самая приятная минутка, когда просто необходимо закурить трубочку.

— Вы удивляетесь, будто ожидали совсем другого.

— Тебя так долго не было…

Я пожала плечами, продолжая разыгрывать безразличие.

— Возможно, это моя маленькая месть вам. Заставить вас ждать и мучиться в догадках, не зная, захочу ли я иметь с вами дело. Интересно, сколько бы вы сидели тут, задержись я дольше?

— Думаю, до самого конца.

Он произнес слова так тихо, что мне почудился в них двойной смысл.

Сам же старик начал готовиться к своему излюбленному делу. Достав из кисета мятый платок, он расстелил его на скамейке и выложил огниво, трут и ершики. После тщательного продувания трубки, он выбил ее о тыльную сторону ладони и прочистил мундштук ершиком. Его глубокая сосредоточенность немного нервировала меня. Такое ощущение, будто старик вершит ритуальное таинство. Меня так и подмывало съехидничать и спросить, что ему важнее: разговор со мной или его бесценная трубка.

Прикрыв от наслаждения глаза, граф наконец-то задымил и, выдержав паузу, тихо произнес:

— Я бы все равно поговорил с тобой, если бы ты не пришла. Приехал бы к твоей тетке, — признался старик и взглянул на меня сквозь дымовую завесу. Глаза у него слезились, то ли от едкого дыма, то ли от переизбытка чувств. — Ты ведь и сама хочешь этого разговора. Тебе ведь не безразлично… все это. Только вот я не совсем еще понял, что все-таки тебя влечет больше: развалины за моей спиной или твой дед-дуралей.

Решив, что юлить глупо, когда сама же требую откровенности, я призналась:

— Да, я ждала этого разговора, — продолжала я, — С утра я готова была забыть все, сделать вид, что не знаю вас. Но поняла, что не в силах отказаться от открывшейся возможности. Когда стоишь всего лишь в шаге от мечты, никакие преграды не способны остановить это шаг.

— А что, есть какие-то преграды?

Старик как всегда лукавил.

— Вы же прекрасно знаете, что есть. И не прикидывайтесь, от вас за мили несет лукавством.

Я подошла к берегу и ступила на бревенчатый мост. Кажется, десятки лет прошли с того дня, когда я сидела здесь, свесив ноги в воду, и увлеченно рисовала, а под ивовыми ветвями стоял смешной человечек, похожий на лепрекона, в зеленом сюртуке и котелке, и наблюдал за мной.

— А куда у вас делась борода? — неожиданно выпалила я, и сама же вместе со стариком изумилась столь нелепому началу.

— Здесь какой-то подвох?

— Да нет же, — засмеялась я. — В детстве я слушала истории о родителях, и Мэг, описывая графа, говорила, что у него, то есть у вас, седая борода. Я и представляла вас таким грозным стариком с крючковатым носом и длинной лохматой бородищей.

— А вместо этого я оказался сморщенным коротышкой с жиденькими волосиками на макушке! Не совсем подходящий облик для графа Китчестера, да?