КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ (СИ)

- Твой разум и вправду подточен старостью, – с ненавистью произнес Савари. – Да, ты права – только имя Феникса удерживает меня от того, чтобы сию же минуту не свернуть тебе шею! Но знай – когда я найду способ окончательно умертвить его, я приду за тобой, и ты ответишь мне за все свои злодеяния!

- Вот как ты заговорил! Разве такого желают старым друзьям? – она хрипло хихикнула. – И как ты собираешься расправиться с двоими, если и с одним не управишься? Скажи мне честно, старик: отчего тебе важно, чтоб твоя молодая королева взошла на престол снова? Здесь кроется какая-то тайна. Тебе давно пора бы разучиться хотеть чего-либо, а ты страстно желаешь. Какая выгода заставляет так горячо биться твое сердце?

- Тебя это не касается, – сухо ответил Савари. Эльвира задумчиво пожала плечами.

- Возможно. Только рано или поздно это все-таки вылезет на поверхность, если уже не вылезло. Ну же, Савари, что ты натворил такого, отчего нарушение Равновесия так страшит тебя? Я не могу придумать ничего правдоподобного; скажи мне сам, и, возможно, я помогу тебе решить проблему. Скажи! Ты будешь спать спокойнее, и угрызения совести не будут терзать тебя.

- Мне нечего сказать тебе, Эльвира, – сухо произнес Савари. – Для тебя существуют лишь проступки, которые как-то нужно исправить, а для меня – еще и честь, и присяга. За них я сражаюсь; и совесть моя чиста. Спасибо за прием и угощение, и прощай! – он встал, гневно оттолкнув от себя стол с нетронутым угощением, и быстро шагнул к двери. Эльвира, полуобернувшись к нему, чуть слышно хихикнула.

- Я передам от тебя привет Фениксу, – произнесла она.

Савари вышел, громко хлопнув дверью, и Эльвира тихонечко рассмеялась.

- Старый лис, – пробормотала она, выпуская облачко дыма. – Так я тебе и поверила! Можешь кому угодно рассказывать о своей чести и присяге, но не мне. Я-то знаю тебя. Нет у тебя ни чести, ни привязанностей… интересно, что все-таки он такое натворил, что теперь так извивается, пыжась все исправить? М-м, как интересно! Но скоро мы все это узнаем…

Эльвира подняла с груди блестящий черный локон и с удовольствием стала рассматривать волосы на свет, которые, казалось, темнели прямо на глазах, и отрастали все длиннее и гуще…

*****************************************

====== 5.НОЧЬ. ======

Наступающая весна была какая-то мертвая. Гудели свежие ветры, теплые ветры, съедающие по ночам потемневшие тяжелые слежавшиеся снега, капало с крыш. В заморозки тропинки покрывались блестящим, гладким, как зеркало льдом, шумели ветки деревьев, которые теперь, не отгоняемые усердными садовниками, наступали на замок со всех сторон, но весна не чувствовалась. Не пахло весной; не пахла свежей влагой легкая капель, не пах сыростью и теплом последний снег, и птицами не пахло, не пахло просыпающимися ото сна деревьями – обычно от веток шел такой острый, такой свежий живой запах, но не теперь… И только ветер гудел, задувая в замковый двор, сшибая с ног людей, если те вдруг выбегали по своим делам не на долго.

В саду было теплее; в дальнем углу сада разросшиеся деревья сплели непроницаемый для порывов ветра купол над полуразрушенной беседкой, и снег, нападавший на него, образовал словно бы вторую крышу. Над аллейкой, по которой можно было пройти к беседке, ветви деревьев тоже сплелись, и накрепко, и образовался тоннель, в котором было совершенно по-весеннему тепло и темно. Только… мертво, мертво было, и тепло не тревожило сердца.

Под ногами хлюпало; но в аллейке было абсолютно сухо, и даже листва, нападавшая с осени, тонкая и высохшая, как пергамент, шуршала под ногами. Темный и спокойный, как черные воды, был путь к заброшенной беседке… Прекрасные статуи вдоль дорожки давно растрескались, поросли мхом и теперь стояли черные и страшные, как какие-то дьявольские стражи; фонтаны, красотой и величием которых когда-то славился дворец, были теперь безмолвными и бесполезными развалинами, просто грудами камней; беломраморные колонны были сломаны и похожи на обгорелые головешки, куски их, разбитые, медленно вытаивали из снега, и всюду был тлен и запустение.

Но принцу Зару, идущему вслед за Тийной, казалось, что он в раю. Вместо грязноватого снега он видел округлые бурые кочки, поросшие мягкой низкой травой, и не закопченные куски мрамора были у него под ногами, а округлые, влажно блестящие камешки, и где-то капала в пруд вода, гулко отзываясь эхом. Ноги его ступали по хрустящим ломким листьям, покрывающим мелкими черными чешуйками нарядные сапоги – а ему казалось, что он ступает по мягкому ковру из трав и мелких белых цветов, и тонкий нежный аромат их наполняет воздух… И рядом была его Тийна – подобно чистому ангелу, белоснежному облаку, скользила она по блестящей влажной траве, и стебли сочно хрустели под её ногами. Рой золотых искр наполнял сиянием воздух вокруг неё и вышивал неслыханной прелестью все вокруг – трава, на которую она ступала, деревья, которых она касалась, словно прорастали на миг её волшебной кровью, и видно было, как она бежит, струится по их мертвым пустым жилкам под корой на стволе, прорастая до самых кончиков спутанных веток, рисуя прекрасные диковинные сплетения и узоры…

Тийна опустилась на низенькую каменную скамеечку – спутнику её она виделась как мягкая травяная кочка, – и завороженный присел рядом, держа за руку свою богиню. Сознание Кинф больше ей не принадлежало, и зеленоватый свет в её глазах померк, и зрачки засветились нездоровым красноватым отблеском.

Перегрелась!

Тийна, словно гипнотизируя, глядела в лицо Кинф, и наваждению не было конца. Горячие волны пламени охватывали Кинф вновь и вновь и испепеляли её, сжигали изнутри (побочные эффекты? Ничего себе, влюбилась!), страшные голоса звучали в её голове, словно все демоны хохотали над нею, и желание – нечеловеческое, дикое желание! – обладать Тийной сейчас же, сию минуту, но…

Но отсутствие инструмента обладания, конечно же, тормозило её, и Тийна, напрягая все свои силы, чтобы навлечь как можно больше чар, недоумевала – отчего это избранник противится ей? И как он может противиться, если любит?

Кто-то чужой и страшный овладевал её волей, говорил её голосом, двигал её руками; а под кожей словно кипяток налит, и перекатывается, и ладони налиты горящей кровью так, что вот-вот лопнут…

Слушай, Черный, это похоже на позднюю стадию сифилиса. С чего бы это, а?

А ты откуда знаешь, Беленький?! Болел, что ли? И вообще – ты чем, гад, занимаешься?!

Разряжаю обстановку; а то уж сильно страшно ты поёшь, твой голос на мамин совсем не похож…

Цыц, негодник! Страшно и должно быть!

Цыцу, цыцу.

«Савари! Спаси!» – хотела крикнуть она, но вместо этого чужой улыбался её губами и говорил её голосом, и звенели колокольчики из хрусталя, и плыл туман, и волновалось болото, в прозрачных водах которого покоились прекрасные утопленницы с развевающимися волосами, и невероятная мука была подобна неземному наслаждению. Капала вода, так настойчиво и беспрестанно, время свивалось в бесконечную петлю, и так же бесконечно улыбался Тийне чужой…

Ни хрена себе, улыбочка! И что, ей нравилось?! Ты фильм «Чужой» видел? Его улыбку себе представляешь? Два ряда зубов и обаяния.

Цыц, подлец!

Ну все, цыцу, цыцу…

- Любимая, – Кинф взяла руку Тийны и демон, закравшийся в её душу, заворочался и захохотал. – Как ты прекрасна!

Тийна жадно потянулась к Кинф, горячие губы раскрылись, но хитрый демон отстранил её.

Раскатала губу как у теленка!

- Нет, нет… я не могу к тебе прикасаться.

- Но почему? – Тийна от досады прикусила губу, нахмурившись. Что за напасть? Отчего он сопротивляется? Видно же, что он влюблен – что его сдерживает? Смех демона заглушил капанье воды, и время стало сворачиваться в замысловатую бесконечную петлю…

Слушай, а может, они просто обкурились? Ты описываешь прямо-таки похожие симптомы… И вообще – а чем плох этот бедный демон (он, кстати, тоже ржет без передыху. Точно обкурились. Это демон-повелитель торчков)? Он только ржет, и ничего антиобщественного не делает… Ну, не считая напущенного на Тийну затмения – улыбки «чужих» ей вдруг стали нравиться. Но, опять же, вспомним её личико – она сама не красавица, ей не выбирать, кто ей улыбаться будет. А с другой стороны, нельзя же так себя недооценивать, чтоб балдеть от «чужого», у неё всего-то моська распластана, подумаешь, трагедия, я знал такую клевую девчонку, что… все, цыцу, цыцу.