Супружеское ложе

Как давно он не работал за этим столом. И как приятно снова сесть за него!

– Спасибо, милорд. – Секретарь открыл портфель. – У вас накопилось довольно много корреспонденции.

– Еще бы не накопилось, когда вы целую неделю бездельничали в Клапаме за мой счет!

Стоун работал с ним достаточно долго, чтобы понять, когда хозяин изволит шутить, но, увы, бедняга не обладал чувством юмора. Поэтому выражение его лица не изменилось.

– Прошу прощения, милорд.

– Что-то важное?

Вместо ответа Стоун наклонил портфель. Он был полон. До отказа забит маленькими сложенными запечатанными листочками розовой бумаги.

Эмма.

Джон уставился на письма. Его веселье разом сменилось легким раздражением.

– Господи Боже! Сколько их здесь?

– Пятьдесят девять, сэр. Всё отправлены из Кале.

– И это за последние десять дней?!

Он взял горсть писем, поражаясь женщине, способной на такое. Попытался вспомнить что-то важное об этой особе, полгода занимавшей место его любовницы, но на ум приходили какие-то незначительные мелкие детали. Рыжие волосы. Зеленые глаза. Милая улыбка, приятный характер и очарование, которым легко плениться и которое так же быстро забывается.

– Чего она надеется добиться, бомбардируя меня письмами? Еще денег?

Стоун не ответил, понимая, что вопрос чисто риторический. Он просто ожидал инструкций.

– Стоун, я хочу, чтобы вы…

Его перебил стук открывшейся двери.

– Джон, когда ты хочешь ехать в город?

Виола остановилась в дверях. Взор ее был устремлен на пачку розовых писем в его руке. Она побелела как полотно. Глаза широко раскрылись. В этот момент Джон читал ее мысли так отчетливо, как в открытой книге.

– Виола… – забормотал он.

– Прости. Не хотела мешать. Мне очень жаль, – выдавила она и, прижав руку к губам, повернулась и ушла.

– Виола! – отчаянно вскрикнул он.

Она на мгновение остановилась, но тут же, не оборачиваясь, снова пошла прочь.

Джон бросил письма в портфель.

– Сожгите чертову писанину! – велел он громко, чтобы успела услышать Виола. – А лучше отошлите их обратно мисс Роулинс с письмом, в котором будет сказано, что я не заплачу ей ни единого фартинга и требую никогда больше не обращаться ко мне. Ясно?

Не дожидаясь ответа, он отправился на поиски Виолы и нашел ее на террасе. Виола сидела неподвижно, глядя на сверкающую речную гладь. Должно быть, она слышала стук каблуков по каменным плитам, но не обернулась.

– Это любовные письма, верно? – спросила она, но тут же презрительно фыркнула. – Что я говорю? Ну, разумеется! Розовая бумага, и даже с порога я чувствую запах духов.

– Эта женщина пишет мне, – объяснил он. – Не я – ей.

– Понятно, – кивнула она, по-прежнему продолжая смотреть на реку.

Такое неестественное спокойствие побудило его объяснить:

– Я не сплю с Эммой. Все было кончено еще несколько месяцев назад.

– Ты не обязан ничего объяснять, – обронила Виола и, обхватив себя руками, слегка повернула голову. – Судя по количеству посланных писем, мисс Роулинс никак не осознает этого факта.

– А следовало бы. Я достаточно ясно дал ей понять. Заплатил все, что полагалось по контракту, и порвал с ней за несколько месяцев до смерти Перси. Ты единственная, с кем я был все это время.

Она повернулась и взглянула на него.

– Я тебе верю.

Ему вдруг стало больно и обидно от вежливых, жестких интонаций.

«Не нужно! – мысленно молил он. – Только не делай этого…»

– Эмма Роулинс влюблена в тебя?

– Влюблена? – резко повторил он, с очевидным пренебрежением к столь абсурдной мысли.

Жена невольно съежилась, и его голос мгновенно смягчился:

– Она была содержанкой, Виола. И за это ей платили. Любовь не имеет ничего общего с подобными отношениями. Неужели не ясно?

– Думаю, это неясно самой мисс Роулинс, – бросила Виола, отворачиваясь.

Джон уставился в неестественно прямую спину жены, не зная, чего она хочет от него. Что он должен говорить? Что делать?

Пробормотав проклятие, он повернулся и ушел.

Глава 17

Благотворительный бал в пользу лондонских больниц имел безумный успех. Как всегда. Гости не скупились. Удалось собрать много тысяч фунтов, поскольку за последние несколько лет бал стал одним из самых главных событий сезона и всякий, кто хотел на нем присутствовать, должен был выложить немалые деньги за вход.

Виола была в полном восторге, тем более что лондонские больницы были ее любимым объектом благотворительности. Но само устройство оказалось весьма сложным и утомительным делом. Джон тоже приехал на бал, чего никогда не бывало раньше, и их совместное присутствие стало предметом обсуждения по всему залу.

Многие сходились на том, что лорд и леди Хэммонд действительно помирились. Еще утром они могли оказаться правы… но вечером Виола уже не была в этом уверена.

По дороге в Лондон оба молчали. Джон не пытался начать разговор. У Виолы тоже не было такого желания. К этому времени письма от Эммы Роулинс скорее всего уже возвращались во Францию, но с таким же успехом могли громоздиться в экипаже между Виолой и Джоном, разделяя их непреодолимым барьером. Почему? Да потому что Джон не понимал, что даже содержанка может отчаянно влюбиться в своего покровителя.

На балу они вместе протанцевали кадриль, затем разошлись и стали переходить от одной компании к другой. После нескольких часов такого времяпрепровождения Виола, с лица которой не сходила застывшая улыбка, почувствовала нарастающую головную боль и, поговорив с несколькими дамами, подобными леди Дин, решила удалиться в укромный уголок бального зала.

Прислонившись к стене, она поднесла к губам стакан с пуншем и стала рассматривать толпу. На память пришел тот день, когда она вместе с Тейт просматривала список гостей, а Джон предупреждал ее насчет злопамятности леди Дин. Она оскорбила баронессу, не представив список лично, и та достойно отплатила за обиду: сегодня в зале среди рыцарей и аристократов, принцесс и шутов, судей в париках и греческих муз находились все бывшие любовницы Джона – за исключением Эммы Роулинс. Леди Дин очень-очень постаралась отомстить. Виола искала в толпе знакомые лица. Энн Помрой, такая светская и элегантная. Пегги Дарвин, хорошенькая и смеющаяся. Джейн Морроу, светловолосая, с веселыми зеленовато-карими глазами, танцовщица и достаточно дорогая куртизанка, вполне способная купить билет на этот бал. Мария Аллен, темноволосая, с глазами лани. Муж так и не простил ее, и теперь она была на содержании лорда Дьюхерста. Может, она считала дуэль своего мужа с Хэммондом очень романтичным жестом? Элизабет Блант – распутная красавица графиня, с которой Виола была вынуждена годами пить чай и играть в карты. Здесь присутствовала даже Элси Галлант, и, похоже, время не было милостиво к ней, ибо живое прелестное лицо некогда известной дамы полусвета превратилось в лицо стареющей куртизанки.

Виола по очереди изучала их, с удивлением сознавая, что не ощущает ни гнева, ни ревности. Только странное отчуждение, словно смотрела на все со стороны. Да еще нечто вроде жалости к этим женщинам.

Он не любил ни одну, но что чувствовали они?

Она вспомнила нежность, промелькнувшую на лице Пегги Дарвин в тот день в лавке драпировщика. Нежность, подтвердившую то, что отказывался видеть Джон. Графиня когда-то любила его. Возможно, теперь любовь остыла, но ведь когда-то была!

Виола подумала о груде розовых писем в портфеле мистера Стоуна. Бедная Эмма Роулинс!

А сама она? Она его жена. И что же? Не имей она приданого и брата-герцога, никогда не вышла бы за Джона Хэммонда и все равно влюбилась бы, потому что в него так легко влюбиться… даже не сознавая, как это происходит. Всему причиной его улыбка, обаяние и способность смешить женщин. Он помнит, какие блюда, какие развлечения и какие ласки любит та или иная женщина, но ни одна не сумела затронуть его сердца. И это сердце он никому не отдал.