Гвардеец Бонапарта

– Когда месье Лафит узнал о том, что ты не его сын, он отрекся от тебя?

– Да.

– Сколько лет тебе было?

– Шестнадцать.

– А как он об этом узнал?

– Моя мать об этом сказала.

Лаура изумленно воззрилась на него.

– Но зачем, после стольких лет?!

– Ну, частично из-за чувства вины.

– И это признание облегчило ее сознание вины?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – слегка улыбнувшись, произнес Доминик.

– Если тебе не хочется отвечать на вопросы, то ты всегда можешь меня ссадить на «Попрыгунью», – с легким вызовом сказала девушка.

– Сказать по правде, Лаура, я не против на них ответить. – На мгновение он закрыл глаза, словно пытаясь рассмотреть что-то в своем прошлом, а затем продолжил. – Мой отец был британским солдатом, шотландцем. Очевидно, он служил королю еще до того, как Британия стала нашим противником, и когда нашей стране служили многие иностранные граждане.

Лаура догадалась, какими будут его следующие слова и, кивнув, произнесла их сама:

– Да, все изменилось после Революции.

– Уи, с революцией пришла ненависть ко всему британскому. Я думаю, мою бедную мать просто захватил националистический угар. Ее шотландец уже давно был где-то вдали, о нем можно было забыть, однако, она постоянно видела в своем доме человека с иностранной кровью. – Доминик снова вздохнул. – Ты же знаешь, по французским законам старший сын наследует все имущество и, очевидно, ее чувство гордости не могло этого вынести, поэтому, в конце концов, она и решила рассказать правду отцу.

– Какое своеобразное понятие о гордости, – сказала Лаура.

– Ты должна смотреть на это с точки зрения того, как это понимали тогда. Просто она хотела обеспечить своим сыновьям их законные права.

– Такой ужасной ценой за твой счет, я отказываюсь понимать такую мать и отказываюсь оправдывать такую холодность.

– Ей пришлось много страдать и много вынести, Лаура. Война научила ее ненавидеть не только британцев, но и испанцев, а отсюда уже оставался только один шаг для ненависти к любому, кто мог помешать ей служить Франции.

– Но собственный сын… непостижимо! – девушка хотела прикоснуться к Доминику, чтобы хоть немного утешить его, но испугалась реакции на свое движение. Неизвестно, как они оба могли бы в этом случае себя повести. Слишком просто и легко было упасть навзничь на постель и забыть обо всем в его объятиях. – Не могу представить, что у нее был хоть один день покоя после того, как она потеряла тебя. – Глаза мужчины сверкнули, и Лаура внезапно осознала, что сейчас она выдала свои чувства к нему. В отчаянии девушка проговорила: – Ты сказал, что научил Жана и Пьера пиратству и даже передал им все свои дела. Но почему, после всего что случилось?

– Это долгая история. Сейчас будет достаточно сказать, что они все потеряли свое имущество и не смогли пользоваться наследством. Я не хотел смотреть, как мои сводные братья и сестры умирают от голода.

– Пират с идеалами? Насколько все же он необычен и непредсказуем.

Доминик слабо улыбнулся.

– Жан, так тот вообще с готовностью занялся пиратством, охотнее, чем утка прыгает в воду. Месть – прекрасный учитель.

– Ты имеешь в виду свою месть? Так ты из чувства мести заставил их заниматься пиратством?

Доминик покачал головой.

– Нет, я говорю о мести месье Лафита. Когда-то у нашей семьи были владения на севере Испании. Однако, испанское правительство реквизировало их. Наш дед погиб, а нас вышвырнули вон. Лафит привез нас всех в порт Пренст, где и родился Жан. Его отец крепко постарался, чтобы воспитать в нас ненависть к Испании и к любому, кого он считал своим врагом. Месть он сделал смыслом всей своей жизни. Его жестокость погубила мою мать.

– Как это все печально.

– Да и особенно печально для Испании. Я и мои братья выполнили желание Лафита, – голос Доминика внезапно посуровел, – все вместе мы потопили кораблей на много тысяч тон водоизмещением.

– И что же, ты нашел в пиратстве свое удовлетворение, Доминик Юкс? – спросила Лаура, – нашел ли ты свою утраченную гордость, когда Лафит выгнал тебя?

Гнев и боль отражались в глазах мужчины. Было видно, что он готов дать волю этому гневу и все же слова девушки его сильно ранили. Он встал и собрался уходить. Напоследок сказал:

– Может когда-нибудь я отвечу тебе и на этот вопрос, когда ты не будешь испытывать такой острой потребности посидеть в кресле судьи.

Лауру удивило чувство раскаяния, которое охватило ее. Она поспешно встала и схватила мужчину за руку. Кажется на этот раз она, действительно, сильно оскорбила его, и извиняющимся тоном девушка сказала:

– Пожалуйста, я не хотела тебя обидеть.

– Ничего, все нормально. Просто некоторые вещи нелегко обсуждать. Извини, я должен идти и посмотреть как дела на шхуне. – Он мягко освободился от ее пальцев и вышел из каюты, склонив голову у двери, а Лаура еще долгое время сидела одна, глядя на дверь, закрывшуюся за спиной человека, с которым ей хотелось сейчас быть больше всего на свете.

Вечером «Дракон», миновав три брига, стоявших на якоре в маленькой бухте острова Четеру, скользнул по водной глади к пристани.

Бриги, очевидно, находились на якоре довольно долгое время, так как якорные цепи покрылись ржавчиной, борта кораблей были в ракушках, а такелаж больше походил на порванную старую паутину.

«Попрыгунья» вошла в порт рядом с шхуной и пристроилась у дока, скрипя словно рассохшаяся телега. Из трюма все так же доносился звук работавших помп. Стоя рядом с Домиником в рулевой рубке «Дракона», Лаура смотрела на лимонно-белый берег и кокосовые пальмы, колыхавшиеся под теплым ветерком. Из отверстий в крышах хижин, столпившихся возле порта, поднимался дым. На берегу, взволнованно разговаривая и махая руками, находилось около сотни островитян. Большинство из них были чернокожими рабами, однако среди них были и более светлые мулаты. Среди встречавших было несколько белых, подъехавших верхом на лошадях.

– Вон там за хижинами находятся табачные поля, сказала Лаура Доминику.

– А дом твоего отца?

– Примерно милю от побережья, почти в центре острова. Как видишь, Четеру не очень велик.

– Да, просто узкая полоска земли. Должно быть не очень-то приятно находиться на нем во время шторма.

– Вряд ли ты пробудешь здесь достаточно долго, чтобы узнать насколько ты прав.

– Надеюсь, да. – С этими словами Доминик оставил ее и пошел посмотреть, как идут дела на корабле.

Одет он был так же, как во время завтрака, только на голове теперь была черная треуголка для защиты от солнца и на поясе – длинный драгунский пистолет.

Он как раз продолжал наблюдать за тем, как швартуется «Попрыгунья», когда на холме появилась коляска с сидящим в ней человеком, одетым в белое. Коляска стремительно помчалась по песчаной дороге, по направлению к пристани и даже с большого расстояния Доминику удалось рассмотреть толстую сигару под чудовищно большими черными усами человека, сидящего там.

Остановив лошадь, мужчина снял шляпу, обнажив влажные черные волосы. Он соскочил со своего сидения и побежал к пристани. Высокий, более пяти футов ростом, с изрядным круглым брюшком, человек казался очень забавным на своих худых длинных ногах.

Как только перебросили трап, Лаура немедленно бросилась на пристань в объятия этого забавного толстяка, и Доминик улыбнулся, глядя, как она в руках Этьена Шартье, поднялась над землей. И тогда Доминик сам направился по трапу на берег, чтобы познакомиться с владельцем острова Четеру.

Сидя на месте возницы рядом с дочерью, Этьен болтал почти всю дорогу пока они ехали до его «дворца», сокрушаясь по поводу того, что великий Наполеон оказался в ссылке и обещал отдать жизнь за то, чтобы вернуть власть императору. Похоже, что он не особенно и слушал рассказы Лауры о том, как англичане напали на «Попрыгунью».

Сидя позади отца и дочери, Доминик прислушивался к их одностороннему разговору. Дым от сигары господина Шартье доносился до ноздрей Доминика, и лучи заходящего солнца прикасались к нему, разливая по всему телу уютное тепло. Ровная дорога вела мимо зеленеющих полей табака, от которых исходил сладкий пьянящий запах. Работавшие на полях рабы низко склонялись в поклоне, как только видели проезжающего хозяина.