Поединок чести

— Ну, теперь я здесь, — дружелюбно сказал он. — И с Божьей помощью…

Женевьеве следовало возразить, что Господь не лечит тело, а лишь дает пристанище душе, если она покидает тело чистой, но не осмелилась. София была такой милой девушкой, всегда понимающей и терпеливой, даже когда Женевьева демонстрировала свое плохое настроение и ворчала. И она была красивой, ее внешность радовала сердце любого, даже если Господь не одобрял это. К тому же Женевьеве так и не удалось убедить Софию принять ее веру, и теперь она не могла бы провести обряд крещения, если бы это потребовалось. Нужно пребывать в сознании, чтобы отречься от всего земного. Если София умрет, ее душа будет потеряна. Женевьева вздохнула в отчаянии. Она не хотела лишиться подруги. И не на вечность, и, возможно, не на ближайшие годы.

Лекарь последовал за девушкой по ступеням после того, как Женевьева резко запретила брату идти за ними.

— Разве у тебя нет более важных дел? — набросилась она на него. — Что это за лошадь? Подарок? Тогда иди и передай его, и граф тут же представит тебя королю, это поможет нашему делу.

Лекарь нахмурился.

— Женевьева, ты снова ведешь себя несдержанно! — упрекнул он ее. — Не следует ли сказать: «Спасибо, Фламберт, за то, что ты скакал всю ночь напролет, чтобы прибыла помощь моей подруге?»

— Я подозреваю, что он скакал всю ночь, чтобы прибыла помощь его подруге — или же девушке, которую он считает дамой своего сердца! — воскликнула Женевьева. — И это…

— Разве это так плохо? — осторожно спросил лекарь. — Однажды ему нужно будет жениться, Женевьева, он ведь хочет унаследовать крепость.

Женевьева закусила губу.

— Вы действительно верите, господин Жером, что тогда еще будет существовать Монтальбан? Монфор захватывает один город за другим. А граф больше говорит, чем сражается.

Лекарь пожал плечами.

— Ну, теперь на его стороне будет сражаться и владыка Арагона… Будем надеяться на лучшее, Женевьева! Ну а теперь расскажи мне о девушке, которой я должен заняться…

Немного запыхавшись, Жером де Париж медленно шел по длинным коридорам женских покоев крепости.

— Она из рода Орнемюнде? Так сказал Фламберт. Я слышал об этом роде. Откуда она? Тюрингия?

Женевьева покачала головой.

— Франкония, господин. София Орнемюнде из Лауэнштайна.

Лекарь всегда умел хорошо скрывать свои чувства. Это было необходимо ему как еврею, чтобы выжить в христианских общинах, да и при мавританских дворах тоже. Однако ему едва удалось сдержать удивленный возглас, когда он впервые услышал имя своей пациентки и увидел ее лежащей на кровати. Сходство с Лютгарт Орнемюнде поражало — тем более что он знал Лютгарт до того, как она после непродолжительного и несчастливого брака в отчаянии окунулась в безнадежную любовную связь с Роландом Орнемюнде. До того, как она стала искать утешения в вине, и до того, как она сосредоточила всю свою ненависть на приемном сыне и его жене Герлин. Когда много лет назад Лютгарт юной девушкой прибыла в Лауэнштайн, она выглядела такой же милой и невинной, как и эта светловолосая малышка, мечущаяся в жару.

Наконец лекарь позволил себе отметить:

— Она… очень красива…

Графиня кивнула. Несомненно, она удивилась, что лекарь, едва удостоив ее внимания, сразу же занялся пациенткой, но сохраняла самообладание.

— Она также чрезвычайно благонравна, — все же сказала она строго. — Сокровище моего двора.

Лекарь понял свою оплошность и наконец поприветствовал Леонору с надлежащим почтением.

— Я не узнал вас, графиня. Прошу простить мое поведение.

Графиня отмахнулась.

— Постарайтесь вылечить девочку, тогда можете вести себя как вам заблагорассудится, — ответила она и зачарованно, как и Женевьева, стала наблюдать за тем, как лекарь доставал некоторые инструменты и умело осматривал Софию.

Наконец он еще раз проверил ее пульс и затем повернулся к графине и Женевьеве.

— Я не нашел никаких серьезных повреждений, — спокойно сказал он. — Она ничего не сломала, не теряет кровь, ее зрачки реагируют нормально. Однако рана немного воспалилась, и, вероятно, мне придется зашить ее…

— Зашить? — в ужасе спросила графиня.

— Такая рана заживет и без этого, но затянется быстрее, если закрыть ее, — тогда останется лишь небольшой шрам. Я думаю, девушка просто перенесла шок, к тому же сильно ударилась головой. Только по этой причине она и была несколько часов без сознания. Возможно, ее организм защищается с помощью беспамятства. Рыцарь явно напугал ее до смерти, к тому же еще и понесшая лошадь… Сейчас мы закроем рану и хорошо перевяжем ее, а затем дадим девушке питье от жара, и пусть поспит. Ах да, если вдруг вам, графиня, или тебе, Женевьева, придет на ум, что особенно дорого Софии… Возможно, песня, которая ей очень нравится, или предмет, к которому она привязана, вам следует спеть ей или вложить предмет в руку. Также не помешало бы посещение какого-нибудь юного рыцаря, если есть тот, кем она, возможно, восхищается…

— Такого рыцаря нет!

Графиня и Женевьева ответили в один голос. Лекарь бросил на них то ли укоряющий, то ли насмешливый взгляд. Затем он достал иглу и нить, чтобы зашить рану. Графиня помогала ему и с огромным интересом наблюдала за тем, что он делает. Благородным женщинам надлежало заботиться о раненых рыцарях, но, к сожалению, для этого у них было недостаточно знаний. Идея зашить рану, словно порванное платье, приводила даму в восторг.

Между тем Женевьева боролась с собой. Она ничего не знала о любви Софии и Дитмара — ее гордость и вера не позволяли ей делиться сердечными тайнами, которые обычно объединяют девушек, живущих вместе, как София и Женевьева. Но она знала, что София словно зеницу ока берегла небольшое украшение. Она никогда его не надевала, — возможно, оно могло каким-то образом скомпрометировать ее. Но она порой сжимала его в руке, засыпая, или же играла им, когда, мечтая, сидела у окна. Женевьева знала, где София прятала медальон, и принесла его.

Действительно ли он поможет, если она сейчас достанет его и наденет девушке на шею? Наконец она решила, что по крайней мере он не навредит. Когда лекарь закончил работу, она осторожно приподняла перевязанную голову Софии и надела на шею тонкую золотую цепочку.

— Что это? — спросила графиня.

Женевьева пожала плечами.

— Лик какого-то святого, — ответила она. — Я думаю, подарок ее матери. Она… любит его.

Короткий разговор привлек внимание лекаря к медальону. Его глаза расширились, когда он взял его в руку и ощупал. Женевьева опасалась, что он откроет его и, возможно, обнаружит там изображение рыцаря. Но он лишь осторожно опустил его девушке на грудь.

— Такое… красивое украшение, — произнес он и поднялся. — Мне… Мне бы хотелось сейчас немного отдохнуть, прежде чем я отправлюсь в обратный путь. Я не сомневаюсь, что она поправится.

Женевьева обеспокоенно окинула взглядом Жерома.

— Вы действительно выглядите бледным, господин. Могу ли я вам чем-то помочь?

Лекарь покачал головой:

— Мне просто нужно отдохнуть, дитя мое, и принеси мне кубок вина…

Графиня поднялась.

— Я укажу вам вашу комнату и велю принести напитки. Но действительно ли вы собираетесь сразу отправиться в обратный путь? Не хотели бы вы посетить с нами вечернее богослужение? Также сегодня вечером мы устраиваем праздничный ужин…

Лекарь снова покачал головой:

— Благодарю вас, госпожа, но меня ждут дела. Мне бы только… Я бы хотел немного отдохнуть, прийти в себя после неожиданностей, которыми Господь не перестает нас удивлять.

— Он немного странный, не так ли? — нахмурившись, спросила графиня, обращаясь к Женевьеве, когда лекарь вышел. — Но, несомненно, одаренный. Разве он не намекнул, что был в Святой земле? Во время крестового похода лекарь наверняка может многому научиться. Я сейчас позабочусь о нем. А ты, Женевьева, если пересилишь себя, вот ее лютня. Возможно, ты сможешь спеть песню, которую сочинил для нее твой брат…