Украденная роза (Соблазненная роза)

Этого Генри снести не мог. Он скинул башмаки и принялся развязывать тесемки на тесно обтягивавших его ноги панталонах. Розамунда, стоя на коленях, помогала ему, и ее румяный рот и пышные груди оказались в такой близости от средоточия его страсти, что ему даже хотелось, чтобы она подольше возилась с тесемками. Развязав тесемки рубашки и панталон, он рухнул на постель. Розамунда тут же обвила его руками, прильнула к груди, нащупав под густыми завитками сосок, потом второй, еще больше распаляя его прикосновениями языка и нетерпением, с которым она стягивала с него панталоны, выпуская на волю его изготовившееся к атаке орудие. Оно было твердым и горячим. Радуясь столь быстрому возгоранию, Розамунда направила этот разящий наслаждением дротик в свое лоно и обхватила бедрами его чресла, жадно впивая страстные поцелуи, которыми Генри терзал ее рот. Они уже не помнили себя под градом обоюдных ласк, и вот кончик трепещущего его копья коснулся влажного зева: Розамунда послушно раскинулась, чтобы копье его вонзилось как можно глубже, опаляя ее лоно райским блаженством.

Сплетясь воедино, не размыкая рук, они начали неистово раскачиваться – миг наивысшего упоения настигнул их почти сразу. И вот они уже разъяли объятия, изумляясь столь скорому и полному удовлетворению.

– Вот видишь, – еще не отдышавшись, прошептала Розамунда, – и одной минутки не прошло. Никто и не догадается.

Медленно поглаживая ее спину, Генри усмехнулся:

– Так уж и не догадается. Подумают, неужто их хозяина так притомила пробежка по лестнице – еле дышит… Они, бедняги, совсем там небось замерзли и гадают – с чего это сэр Генри так долго собирается.

– Я помогу тебе одеться, милый, – сказала Розамунда, однако не шевельнувшись, наслаждаясь негой сладкого покоя.

– Вот это дельная мысль, – прошептал он, не в силах оторваться от ее губ, и плеч, и роскошных каштановых кудрей.

– А я помогу вам, миледи, если вы пообещаете больше меня не соблазнять.

– Обещаю, милорд, если вы не будете вести себя точно похотливый жеребец, – в тон ему ответила она, ощупывая его все еще не совсем угомонившегося сластолюбца. Она, чуть посмеиваясь, провела пальцем по горячей кожице… он тут же отозвался и принял прежний боевой вид. Розамунда погладила взбухшие венки…

– Ну ты и плутовка! Нет – до нашего возвращения. Тогда уж я не обойдусь минуточкой, можешь быть уверена. Не слезу с тебя, пока сама не запросишь пощады.

– Звучит очень заманчиво! Я могу даже обойтись без прогулки, хватит и обещанных тобою удовольствий.

Генри снова усмехнулся и, нехотя отодвинувшись от прелестной искусительницы, со вздохом спустил ноги на пол.

– До того мы еще должны отужинать в обществе лорда Стоукса, его леди и в обществе Мида Аэртона – он без своей леди, но, однако, с дамой, только не спрашивай меня, кто она такая. – Он хитро ей подмигнул, и Розамунда улыбнулась, тут же вспомнив докатившиеся до нее сплетни про Аэртона и его любовницу.

– Ну если ты так настаиваешь… Я-то думала, мы поужинаем вдвоем.

– Завтра – обещаю. Но сначала нам нужно как следует изучить этот город. Если не обращать внимания на толпу и гнусные запахи, тут есть на что взглянуть.

Розамунда неохотно встала посреди их ложа на колени и, вздернув подбородок, сказала:

– Как прикажете, милорд. Хотя самое желанное зрелище уже передо мной, вот в этой самой комнате.

Генри расхохотался, и она, соскочив с постели, тут же кинулась к нему на шею. Когда они целовались, его тело красноречиво напряглось. Тогда он покрутил головой и решительным жестом отодвинул Розамунду.

– Ну, искусительница, скорее одевайся и поедем. Твоим очам откроется роскошное пиршество, скоро сама убедишься в истинности моих слов.

Розамунда улыбнулась и, наклонившись, поцеловала влажное острие его плоти.

– Уговорил. Но обещай мне, что потом целый день проведешь только со мной.

Он улыбнулся ей в ответ и, поцеловав ее в лоб, сказал:

– Обещаю. Розамунда, ты принесла в мою жизнь счастье. Вот уж чего я от тебя не ожидал, моя радость. Возможно, мы вернемся сюда скорее, чем ты думаешь. Только поговорим немного – в гостинице «Орел и дитя».

Состроив гримаску на это напоминание о светских обязанностях, она милостиво кивнула:

– Так и быть, но никаких пьяных разговоров о войне – да еще до утра.

– Слушаюсь!

После очередных обниманий и затяжных поцелуев Генри решительно отстранился и стал помогать ей одеваться, стараясь не обращать внимания на ее насмешки, пока он, бормоча проклятия, с трудом отыскивал нужные петли и тесемки. После нескольких неудачных обоюдных попыток придать себе пристойный вид и пароксизмов безудержного хохота они все-таки сошли вниз.

Узенькая Лоп Лейн была полна глазеющими по сторонам солдатами и нагруженными корзинками со снедью хозяйками. Каким-то чудом кавалькаде лорда Генри удалось никого не покалечить, хотя казалось, все так и лезут под копыта.

По пути к Бутэмской заставе – северным воротам города – Генри остановился переговорить с капитаном, которому вверил надзор над квартировавшим в городе войском, а потом они поехали скорее и, выбравшись на волю, помчались вскачь в сторону пастбища, где разгуливали тучные овцы.

Промозглый резкий ветер бил в лицо, пробирал до костей. Однако Розамунде он был не страшен: ее надежно согревал подарок Генри. А лорд Генри пустил своего скакуна галопом, так быстро, что плащ его раздувался точно парус. Потом он развернулся и примчался к Розамунде, однако великолепный черный жеребец никак не хотел останавливаться, нетерпеливо перебирая копытами.

– Бедная животина, застоялся в конюшне. Смотри, как радуется, да и мне, признаться, в радость почувствовать, как бьет в лицо свежий ветер, полюбоваться просторами. Ни за какие сокровища не согласился бы жить в этом городе.

– Отсюда он кажется таким маленьким, – сказала Розамунда, оглядываясь на город, раскинувшийся по обоим берегам бурливой серой реки. В этот пасмурный день стены и башни города были мрачны и отнюдь не заманчивы.

– А почему мы поехали здесь? – спросила Розамунда, выдыхая белое облако пара. – Почему не через главные ворота? Я не хочу кататься в лесу. Там полно солдат и грабителей.

– Нам нечего бояться. У нас имеются свои солдаты. Просто я не хотел, чтобы ты увидела трофеи над воротами – они не для женских глазок.

– Какие еще трофеи? Я ничего такого не заметила.

Он пристально на нее посмотрел:

– Головы побежденных, насаженные на копья: самого Йорка и его сынка, герцога Рутландского, и еще нескольких главных бунтовщиков. Очень хорошо, что ты их не заметила.

Розамунда тут же побледнела, вспомнив тучи воронья, кружащего над воротами в день ее приезда. Просто эти пирующие твари заслонили от нее леденящее кровь зрелище…

– А зачем их головы насадили на копья, да еще выставили над воротами?

– Полагаю, чтобы все смогли убедиться в истинности победы. Поговаривают, что это сделали по настоянию королевы Маргариты Анжуйской, люто ненавидевшей Йорка. Но это чепуха. Она ведь с Мэри Гилдерской была в Шотландии. Творить такие мерзости – против кодекса чести. С отпрысками древних родов нельзя расправляться как с обыкновенными бандитами. Эта война даст еще кровавые всходы. То, что было учинено над многими на Уэйкфилдском поле, обернется затяжной местью. Да, рыцарские устои окончательно почили.

Розамунда долго вдумывалась в его горькие слова. Она ничего не знала об этой битве. Однако понятие о каком-то кодексе чести не укладывалось у нее в голове: солдаты должны убивать, какая уж тут честь. В любом случае все сводится к обыкновенному душегубству.

– Кодекс чести – это как у рыцарей? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать.

Генри расхохотался от всей души:

– Милая моя девочка, вот что значит монастырское воспитание. Да, рыцари давали клятву быть честными и справедливыми, но мало кому удавалось ее сдержать, поскольку требования кодекса чести шли вразрез с их желаниями и устремлениями. Очищение от скверны, долгие ночные бдения, клятвы – мы все прошли через это. Но как мало все это значит, когда перед острием твоего меча оказывается враг. Эти идеалы более подходят тем, кто заваривает войны, отсиживаясь у себя дома, нежели тем, кто вынужден драться.