Ее крестовый поход

Если сын вспыльчивого Генриха Плантагенета до последнего времени еще колебался, кого выбрать в союзники в предстоящей борьбе за Иерусалим — Конрада Монферрата или Ги де Лузиньяна, — то теперь последние сомнения рассеялись.

Мрачный настрой Ричарда повлиял на характер его приветствия жене. Та чуть было не удостоилась присутствовать при проявлении присущей Плантагенетам ярости, известной как анжуйский недуг, если бы одно необычайное событие не отвлекло всех на время от героя Тира.

Флагманский корабль, плывя ближе к берегу, защищал галеру королевы с одной стороны, а с другой охрану осуществляла реквизированная на Кипре быстроходная бирема, где находился Тристан де Жарнак. Три корабля легко опередили тяжело нагруженные транспортные суда, шедшие под конвоем боевых галер и английских галеасов старой постройки, на борту которых находились лошади и военное снаряжение. Сильный порывистый ветер нес корабли вперед, так что гребцы пока не принимались за работу, и вдруг ветер прекратился, когда до цели осталось совсем немного. Была уже видна Акра, стоявшая на высоком холме гордой, неприступной твердыней, поднимающейся над лазурными водами и ярко-желтой линией берега.

Иден смотрела на город и думала об Элеоноре. "Синее и золотое — тебе это очень понравится". Вдруг прямо по курсу они заметили большой корабль, идущий под французским флагом. Судно явно торопилось укрыться в порту, и, несмотря на существующее мирное соглашение между Францией и Англией, не заметно было попыток приветствовать королевские галеры.

На палубе "Sainte Cecile" Тристан де Жарнак прищурился от бившего в глаза солнца. С каждым часом становилось все жарче, и ему пришлось снять плащ и закатать рукава камзола. Неожиданно нахмурившись, он потребовал кольчугу и меч.

— Что случилось, сэр Тристан? — поинтересовался капитан биремы.

— Я не уверен, что это французский корабль, — ответил ему Тристан, — но не может быть сомнений в том, что нам следует поближе взглянуть на него.

Капитан понимающе ухмыльнулся. Он довольно быстро сообразил, отчего шевалье принял команду над его кораблем. Первоначальное возмущение скоро сменилось глубоким почтением. Этот человек оказался таким же хорошим моряком, каким, по слухам, он был солдатом. Ричард отрядил его на корабль, чтобы поддерживать дисциплину как судовой команды, так и находившихся на борту солдат, и де Жарнак хорошо понимал это. Путешествие было долгим и многотрудным, а полученные на Кипре раны понемногу истощали его силы. Спать ему удавалось лишь урывками, и минуты отдыха были весьма непродолжительны, но он неизменно оставался хладнокровен и тверд. Только прошедшей ночью порядок на корабле был нарушен потасовкой между матросом и сержантом лучников. Последний сразил своего противника могучим ударом руки, привыкшей натягивать тугую тетиву, — матрос упал, ударился о фальшборт и раскроил себе голову. Он умер, прежде чем кто-либо успел добежать до него. Несмотря на оправдания сержанта, капитан первый поддержал де Жарнака в исполнении королевского указа, строго карающего за подобные преступления.

— Любой человек, который убьет другого на борту корабля, будет брошен в море, привязанный к трупу.

Виновный встретил наказание недостойно, громко закричав от ужаса, когда его перебрасывали через борт. Вслед за этим шевалье приказал настичь подозрительный корабль, и "Sainte Cecile" быстро понеслась вперед, легко разрезая воду подобно ножу, проходящему сквозь масло. Вскоре, несмотря на отчаянные усилия предполагаемых союзников уйти от погони, расстояние между ними сократилось до полета арбалетной стрелы. Когда "Cecile" приблизилась к своей жертве, стало очевидно, что единственным предметом французского происхождения на тяжелом судне был флаг, который все еще болтался на верхушке мачты.

— Блокадный гонец! Нам повезло! — Де Жарнак отдал приказ выстроившимся арбалетчикам.

Короткие стрелы, многие из которых были обмазаны горевшей смолой, понеслись к своей цели; крепкий корабль летел вслед со всей быстротой, на какую только были способны его гребцы. Как раз перед тем, как укрыться за щитами от ответного залпа, лучники с удовольствием увидели, как загорелась корма сарацинского корабля и маленькие фигурки в тюрбанах, полуприкрытые броней, пытаясь засыпать пламя песком или залить уксусом. В следующий раз "Cecile" была уже ближе, и теперь пламя охватило широкую рулевую доску неприятельского судна.

Под прикрытием летевших градом стрел "Cecile" неумолимо двигалась вперед, пока не сблизилась с горящим судном настолько, чтобы пойти на абордаж. Тристан де Жарнак первым взобрался на неприятельский борт, его меч рассекал воздух, образуя широкий сверкающий узор, бросить вызов которому не осмеливался ни один человек. Солдаты и матросы вскарабкались вслед за ним.

Рукопашная схватка была быстрой, яростной и смертельной; ни одна из сторон не давала и не просила пощады. Тристан прокладывал себе дорогу к сарацинскому капитану, пронзив сердце одного врага и кинжалом перерезав горло другому. Он бился почти не думая. Опыт многих сражений подсказывал ему, что этот бой не продлится долго. Лица врагов были темными, глаза горели ненавистью к пожирателям нечистого мяса, носы язычников были кривыми и тонкими — как лезвия их мечей. Ужасный вопль "Ла ильала иль Алла!" разносился далеко вокруг, указывая христианам дорогу к вечному проклятию. Они посвятили себя не войне, но своему богу и сражались с силой, которую дает это знание. Не только меч, но и человек, державший его, представляли собой одно смертоносное оружие.

Среди христиан также имелись воины, которых вела вера, но их было не слишком много. Те, для кого эта битва с неверными оказалась первой, не ожидали встретить подобного сопротивления. Правда, ветераны уже рассказывали, как это будет, но и они не могли найти слов, чтобы достаточно точно описать человека, который сражается не для собственной выгоды или славы своего командира, а только ради своей Истины.

Тристан, чей клинок только что не дымился в руке, в гуще схватки потерял из виду сарацинского капитана. Он продолжал крушить и убивать других, но это исчезновение тревожило его. Мгновение спустя, услышав удары топоров, рубивших твердое дерево, он понял, в чем дело. Мусульманский капитан, которому терять было нечего, решил, что христианские дьяволы ничего не должны получить. Теперь он бесстрастно крушил свой корабль и уничтожал свой драгоценный груз. Корабельные плотники почти закончили свою работу, когда де Жарнак, яростно проревев имя сына Божьего, остановил занесенную руку капитана, отрубив ему запястье. Словно не замечая обрубка, из которого струей била кровь, сын Аллаха плюнул в лицо де Жарнаку и приказал своим людям продолжать их разрушительную работу. Но дело было уже сделано, и он знал это. Бросив на Тристана последний, странно спокойный взгляд, капитан прыгнул в дыру, которая по его приказу была прорублена в борту корабля.

Остатки груза были поспешно перенесены на "Cecile", где усталые победители толпились вдоль борта, наблюдая за концом погибшего судна, которое, дымясь, погрузилось в безгрешные голубые воды.

С палубы флагманского корабля прогремел триумфальный рев труб, которым Ричард салютовал своему бесстрашному командиру. Тристан в ответ предложил своему вождю добытые трофеи. Помимо вина, зерна и осадных орудий удалось захватить драгоценные украшения весьма тонкой работы и необработанные самоцветы, стоимость которых будет тем больше, чем дольше продлится осада. Было там также несколько сундуков с одеждой и тканями великолепного качества. Ричард милостиво отдал половину захваченной добычи королеве и ее дамам. На галере поднялась радостная суета, когда сундуки сгрузили на борт и поставили возле главной мачты. Команду, доставившую сундуки, возглавлял сам сэр Тристан.

Всего лишь два сундука было открыто, а все леди уже начали гадать, как бы им половчее избавиться от нарядов, сделанных из старых портьер Исаака.