Русалка (СИ)

Девушка молчала. Она видела, что Петр обижен и не знала, как к нему подступиться. Её сердце замирало, когда её взгляд задерживался на усталом лице супруга. Не было надобности гадать, чтобы узнать, кто был причиной его новых морщинок.

— Мне плохо, — безвольно призналась Ирина и сделала маленький шажок в сторону Петра.

Но тот отступил.

— В чем дело? Послать за врачом в уезд? — нахмурился он сильнее.

— Не надо….

— Что у тебя болит?

— Всё болит.

— Это не ответ.

— Ответ!! У меня болит голова! Меня тошнит! У меня ноет поясница! У меня замерзли ноги, потому что я стою на холодном полу! И я беременна, остолоп ты чертов!

С Ириной случилась истерика, что и следовало ожидать после постоянного нервного напряжения. Выпалив всё, как на духу, Ирина попыталась оттолкнуть Петра и захлопнуть дверь, но не тут-то было!

Сквозь её всхлипывания и яростные выкрики он разобрал главное — его женушка беременна!

Куда что делось! Дурное настроение и плохое предчувствие сразу покинули Петра, и он попытался обнять Ирину, но та стала отчаянно сопротивляться.

— Ирина….

— Нет!! Иди, продолжай спать! Я мешать не буду! И не важно, что мне плохо! И не важно, что у меня болит душа! И уж совсем не важно, что я хочу, чтобы ты меня обнял!!! Уходи! Уходи немедленно! Видеть тебя не хочу! Знать тебя не….

Петр, почти смеясь, сграбастал её в охапку, поднял на руки и понёс к своей кровати.

Её место тут. И точка.

Конечно, Ирина отчаянно сопротивлялась. Даже попыталась царапаться, но расстояние от двери до кровати было жалким, и Петр быстро его преодолел. Положил драгоценную ношу на простыни, сам лег рядом и принялся покрывать лицо милой женушки торопливыми поцелуями.

— Ты не выносим!…

Поцелуй!

— Видеть тебя не могу, бесчувственный….

Снова поцелуй!

— Отпусти меня….

И снова поцелуй, после которого Ирина перестала сопротивляться и замерла в объятиях мужа. Она прижалась к нему, её мокрое лицо оказалось у него на груди, и она вцепилась в его халат, точно в последнее пристанище.

Он гладил её по спутанным волосам и что-то ласково нашептывал. Невозможно словами передать те ощущения, что рождались у него в груди, что шли от самого сердца и заполняли его всего! За эти бесконечные ночи мук и терзаний чего он только себе не напридумывал! А оказалось всё так просто….

Когда Ирина затихла, он двумя пальцами приподнял её лицо и охрипшим от волнения голосом поинтересовался;

— Ты поэтому не желала со мной общаться? Потому что знала, что носишь под сердцем ребенка?

— Я испугалась…. Даже сама не ожидала, что мой страх будет столь велик…. Мне хотелось спрятаться и отгородиться от всего мира….

— Глупышка, тебе сразу надо было мне рассказать и не терзаться понапрасну!

Для Ирины привычнее было замкнуться в себе, чем признаться, что Петр давал ей необычайное чувство спокойствия и защищенности. Как произнести вслух то, о чем боишься думать? Петру удалось, казалось, невозможное, он заполнил пустоту, что таилась у неё в душе. Его взгляды, ласки, шутки, само присутствие рядом стали для Ирины необходимы. Если она не видела его несколько часов, то начинала скучать.

И не было объяснению подобным чувствам….

— Мне было очень трудно это сделать, что-то мешало….

— Но что? Глупенькая моя девочка, я хочу, чтобы ты хорошенько запомнила то, что я скажу, — я поддержу тебя всегда, чтобы не случилось!

Он гладил ладонью её мокрые щеки, и думал о том, что она невероятна красива в своей ранимости.

Когда несколько часов спустя семья Ракотиных собралась у крыльца, Ирина и Вера не могли сдержать слез.

— Я буду скучать по тебе, — всхлипывая, пробормотала Вера и обняла подругу.

— Берега себя, пожалуйста, и будьте осторожны в дороге, — Ирине не хотелось расставаться с Верой. Живая, обаятельная, всегда улыбающаяся, Вера внесла в её жизнь новые краски. В какой-то степени благодаря ей Ирина пересмотрела своё отношение к мужчинам, и в первую очередь, к мужу. Если одна женщина безраздельно счастлива в браке и с упоением ждет того дня, когда сможет подарить супругу наследника, то почему она должна сознательно разрушать своё будущее и отрекаться от материнства?

Братья тоже сердечно попрощались. Николай, не скрывая усмешки, подмигнул Петру.

— Надеюсь, Петр, что тебе всё же удастся убедить Ирину посетить Петербург. А-то всё в деревне прозябаете, негоже. Да и племянник скоро родиться, неужели не навестите?

— О чем вы говорите, Николай? Мы, конечно же, по рождению ребенка обязательно прибудем столицу, можете не сомневаться, ещё успеем утомить вас!

— Будем ждать, — Николай кивнул, и они с Верой сели в дорожный экипаж. За ними следовало ещё две коляски с чемоданами молодой четы.

Ирина постаралась скрыть грусть, но у неё это плохо получилось. Она слабо улыбнулась мужу, и губы её дрожали.

— Ты не замерзла? — заботливо поинтересовался Петр и обнял Ирину за плечи, укрывая от пронзительного весеннего ветра. — Пойдем в дом, я не хочу, чтобы ты застудилась.

Теперь, когда Петр знал, что его жена на первых месяцев беременности, ни о каком скором переезде в Петербург, как ранее он планировал, не могло быть и речи. Весной многие дороги размывало, и поездка становилась не безопасной. Он ещё удивлялся, как Вера отважилась на переезд. Но та твердо решила рожать в столице, да и храбрости этой миниатюрной женщине было не занимать.

С Ириной дело обстояло по-другому.

Девушка доверчиво прильнула к плечу мужу и сказала:

— Я не замерзла, но после отъезда Веры на душе стало тоскливо. Мы привязались друг к другу и успели подружиться. Правда, Вера замечательная?

— Бесспорно, она обаятельная женщина, но главный её талант заключается в том, что она делает моего брата счастливым!

— Я заметила, что Николай не стремится к общению, по большей части он немногословен.

— Поверь, у него есть причины, чтобы не любить людей. Но это давняя история, я тебе её обязательно расскажу как-нибудь на досуге. А сейчас, чтобы развеять твою грусть-печаль, я предлагаю съездить в Отраду, навестить Василия Дмитриевича и девочек. Как ты на это смотришь?

— Положительно!

Ирина улыбнулась Петру так лучезарно, что он почувствовал, как его сердце ёкнуло.

Ох, что-то будет!…

В Отраде всё было по старому. После переезда Ирины, имением снова перестали заниматься, и у девушки разрывалось сердце, стоило ей увидеть прежние следы запустенья. Сорока на хвосте принесла новость, что как только баронесса Шимански отбыла в столицу, граф совсем позабросил хозяйские дела, даже перестал поддерживать видимость порядка, и снова углубился в работу над книгой. Говорили, что даже дочерям не позаботился нанять новую гувернантку, и те довольствовались местными преподавателями. Ирина горестно вздыхала, когда слышала подобные вести. Но что она могла поделать? Поговорить с батюшкой? Да разве он её послушает? Возможно, ещё полгода назад она имела над ним некое влияние, да и то, хозяйством она занималась по единственной причине, что папенька всегда был больше заинтересован собственным исследованием, чем жизнями дочерей, и был рад переложить ответственность на чьи-то плечи. Но сейчас он не терпел малейшего вмешательства в дела, и стал крайне раздражителен к любым замечаниям и комментариям в свой адрес. Ирина, грешным делом, надеялась, что дружба с Евлампией Валерьяновной внесет в жизнь отца новую толику огня, но, видимо, она заблуждалась.

Василий Дмитриевич нахмурил кустистые брови, когда услышал шум подъезжающего экипажа. Кого принесли нелегкие? По округе ходили слухи, что он ведет затворнический образ жизни, и не жалует гостей, поэтому граф уже привык к тишине и уединению. А тут к нему кто-то пожаловал! Но когда слуга доложил, что приехал Петр Сергеевич с барыней Ириной Васильевной, хандра, которая мучила графа последние дни, испарилась чудесным образом.

Он был рад видеть дочь с зятем.