Стрела (Плененный любовью с исправлениями)

Пусть это прекратится! Пожалуйста, пусть это прекратится!

Стальные руки схватили ее, и Кейт попыталась вырваться.

– Нет! – кричала она. – Я должна ей помочь!

– Кейт! – В темноту проник низкий голос. Ее трясло. Нет, кто-то тряс ее. – Проснись, милая! Ты должна проснуться. Это всего лишь сон.

Кейт открыла глаза. Из тени на нее смотрело лицо Грегора. Она сидела на кровати в его руках. Это он держал ее, а не солдаты.

Она прислонилась к нему, уткнулась ему в грудь, спряталась под защиту обнимающих ее рук и позволила ему утешать ее. Он тихо бормотал успокаивающие слова над ее головой и осторожно покачивал. Постепенно в легкие возвратился воздух, и безумный пульс замедлился.

Это был просто ужасный сон, возвращение одного из кошмаров, которые годами преследовали Кейт с того самого ужасного дня. Они были разными, иногда такими, как этот, где солдат насиловал ее мать, а Кейт все била и била его, но он не умирал. Иногда она была в колодце, голодная и умирающая от жажды. И вся радость и облегчение от того, что ее нашли, превращались в ужас, когда оказывалось, что вниз на нее смотрит лицо не Грегора, а того солдата. Но самым худшим был кошмар, произошедший в реальности, медленно проигрывающий в ее голове ужасные секунды смерти матери в мельчайших деталях.

Кейт думала, что избавилась от кошмаров навсегда, но понадобилось лишь увидеть того человека, чтобы они вернулись. Глубоко в душе она знала, что они не исчезнут, пока солдат не заплатит за содеянное.

Внезапно разозлившись на себя за слабость, она отодвинулась от груди Грегора – его голой груди, как она только что поняла, – и вытерла глаза рукавом ночной сорочки.

– Прости. Не знаю, что на меня нашло.

Грегор отпустил ее.

– Тебе приснился кошмар.

Его взгляд переместился на распахнутую дверь. Стыд увеличился десятикратно. На небольшой площадке за дверью, кажется, скопилось полдома. В свете факела, укрепленного на стене за дверью спальни, Кейт увидела обеспокоенные лица Этти, Лиззи, Пипа и двух охранников Грегора, Брайана и Кормака.

– Все в порядке, – сказал Грегор. – Возвращайтесь в свои комнаты. Она со мной.

Она со мной. Хотя Кейт знала, что это ничего не значит, сердце все равно екнуло.

Стало темнее, и толпа рассеялась. Грегор встал зажечь свечу от жаровни и подбросить еще торфа в раскаленное жерло. Он закрыл дверь и снова сел на постель рядом с Кейт.

Неожиданно смутившись, она почувствовала, как распаляются щеки под его пристальным взглядом. Температура в комнате, кажется, взлетела от суровой зимы до жаркого лета за несколько секунд. Кейт стало жарко, и она знала, что это не из-за жаровни, а от того, что они наедине в маленькой спальне. Разумеется, широкая мускулистая грудь, поблескивавшая при свете свечи и словно занимавшая каждый дюйм свободного пространства, только усиливала ее смущение.

Господи боже, как ему удалось добиться таких мускулов? Кейт могла пересчитать все мышцы на его животе, ради всего святого!

Он и впрямь был великолепен.

Но ему на тебя плевать. Напомнив себе, что случилось раньше и о его планах избавиться от нее, Кейт сжала рот и оторвала взгляд от вызывающих жар мускулов.

– Я в порядке, – резко сказала она. – Прости, что разбудила. Можешь возвращаться в постель.

Он взял ее пальцами за подбородок и посмотрел ей в глаза.

– Никуда я не пойду. Ты все еще дрожишь. – Так и есть, поняла Кейт. Черт, я все еще дрожу. – Ты меня до смерти напугала. Ты кричала, словно в агонии. – Так оно и было. В агонии от того, что была не в состоянии ничего сделать, когда ее мать изнасиловали и убили у нее на глазах. – Солдаты? – спросил он.

Кейт кивнула.

– Хочешь об этом поговорить?

Она посмотрела в прекрасные зеленые глаза, чувствуя, как тает сердце, и покачала головой. Кейт точно не хотела говорить об этом солдате сейчас, когда Грегор так ее держит. Может, это ее последний шанс.

Воздух в комнате словно изменился, стал гуще и наполнился странным гулом. Его взгляд потемнел, а прозвучавший голос стал ниже.

– Чего ты хочешь, милая? Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше?

Милая. Ее сердце сжалось. Грегор уже второй раз это сказал. Он никогда не называл ее ласково – никогда. Может, это что-то значит? Может, нежность в его взгляде просто отблеск свечи или Кейт следует поверить тому, что она видит?

Есть только один способ узнать. Она сказала ему правду.

– Я хочу, чтобы ты обнял меня и поцеловал. Я хочу, чтобы ты заставил меня забыть.

Грегор замер и проклял себя за очередную глупость. Чего, черт возьми, он ожидал? Он знал, что не должен задавать вопрос, на который не хочет услышать ответ. Но вот Кейт сидит в его руках – практически у него на коленях – с большими темными глазами, блестящими от слез, лицом, все еще бледным и больным от ужасных воспоминаний ночного кошмара, выглядящая такой уязвимой, какой он давно ее не видел, и Грегор в жизни не чувствовал себя так чертовски беспомощно. Он сделал бы что угодно, чтобы ей стало лучше. Что угодно, чтобы стереть эти воспоминания из ее разума и позволить ей забыть. Вот он и задал свой дурацкий вопрос.

Господи помилуй, Кейт понятия не имеет, о чем просит. Поцелуй меня. Заставь меня забыть. Как будто это так просто, когда от одного взгляда на нее, смотрящую снизу вверх, его пульс подскочил, а кровь закипела, как в жерле вулкана. Грегор хотел сделать гораздо больше, чем просто поцеловать ее. Гораздо, черт побери, больше. И он не решался прикоснуться к ней. Он - человек, который никогда не терял контроля и всегда точно знал, что делает в спальне, понял, что смотрит на женщину, которая может его сломать.

Каждый инстинкт в его теле встал на дыбы и кричал «опасность!» – сообщая, что если поцеловать ее среди бела дня было глупо, то надо совсем спятить, чтобы сделать это в темной комнате, будучи наедине с ней и когда они оба едва одеты.

Но он нужен ей, черт подери, как Грегор может отказаться?

Легко. Но он не хотел этого делать. Господь свидетель, ему тоже требовалось забыть. Воспоминания о ее криках были совсем свежими. У него кровь застыла в жилах. Кожа покрылась ледяным налетом паники. Он думал, что с ней что-то случилось, и от этого почувствовал себя слабым, беспомощным, лишенным привычной защиты.

Да, это единственное объяснение тому, как легко он поддался на ее просьбы. С какой готовностью он прильнул к ней губами, даже понимая, как тяжело будет оторваться.

Он сможет, убеждал он себя. Только поцелуй, чтобы заставить ее забыть…

Но Грегор и сам позабыл каждую свою проклятую мысль, как только его рот коснулся ее. Его чувства взорвались. Все, чего он хотел, – это утонуть в ней и никогда не отпускать.

Как можно чувствовать себя так хорошо? Ее губы были точно такими сладкими и нежными, какими он их помнил. Такими податливыми и… открытыми.

Вот черт, прежде чем он смог остановиться, его язык снова оказался у нее во рту, и он делал эти долгие, глубокие движения, заставляющие думать о сплетении. Множестве сплетений. Влажные от пота конечности, запутавшиеся в простынях. Грегору нужно только опрокинуть ее на спину, развязать штаны, натянутые в спешке, задрать ее сорочку, и он окажется внутри нее. Глубоко внутри. Двигаясь внутрь и наружу, в том же лихорадочном ритме, что и его язык. Он твердел от одной мысли об этом.

Кейт была такой сладкой, такой невероятно горячей…

Его рука сильнее обхватила ее спину, притягивая ближе. Грегор чувствовал бусинки ее сосков, прижавшихся к его груди, и в один миг едва контролируемый поцелуй исчез и превратился в голодный бушующий ураган желания, поглотивший все его благородные намерения и выплюнувший их как кучу мусора, коим они и являлись.

Не о каком «просто поцелуе» не могло быть и речи, когда дело касалось Кейт. Грегор хотел ее так, как никогда в жизни… не хотел никакую другую женщину. Кейт с силой разорвала стальные канаты его контроля, как будто они были прядью гнилых ниток. Грегор не понимал, как это случилось, не хотел об этом задумываться, просто знал это.