Фаворитка короля

— Миледи… — Меня потрясло столь глубокое проявление чувств.

— Прости меня, — прошептала королева. — Я была жестока к тебе. Я понимаю это… И ты ни в чем не виновата, но я просто не могла… — Объяснения утонули в нахлынувших переживаниях, каких не выразить словами. — Но ты ведь понимаешь меня, правда? Понимаешь, как невероятно трудно мне было призвать тебя сюда снова… И все же я скучала по тебе… У меня сердце разрывается на части… — Слезы хлынули из ее глаз ручьями.

— Понимаю, миледи.

Конечно же, я все понимала и могла позволить себе быть великодушной. Понимала каждую мелочь в том клубке, который сплел воедино нас троих, где каждый из нас был верен и не верен двум другим, где у каждого были поводы для ревности и глубоких огорчений. С того дня, когда Эдуард навестил меня в Ардингтоне, многое стало мне более понятным. И еще понятнее — за последний час, когда развеялись все мои опасения. Правда заключалась в том, что я стала неуязвима. Выпады Изабеллы не могли причинить мне вреда, потому что сделать мне что-нибудь она была бессильна. Теперь даже Филиппа не могла прогнать меня прочь, если уж сам Эдуард потребовал, чтобы я вернулась. В глубине души я торжествовала и одновременно стыдилась этого под градом слез, катившихся из глаз королевы. Она не заслуживала таких страданий, но ведь я не была повинна в них с самого начала. Мы все знали, на что идем, разве нет?

Я покрыла поцелуями сильно отекшие пальцы королевы, подняла с пола вышивку и вытерла ей слезы, как и положено хорошей domicella. За то время, что меня здесь не было, она постарела, но все же сумела выдавить слабую улыбку, из-за которой испытываемое мною чувство вины разгорелось жарким пламенем. Добрая, страдающая Филиппа поцеловала меня в щеку, расспросила о малыше, подарила расшитый наряд для него, а мне самой преподнесла отрез алого шелка на новое платье.

Так я снова тихонько проскользнула на свое место в свите Филиппы — легко и без помех, как форель в котелок, где варится уха. Трудно было удержаться и не показать врагам моего торжества над ними, однако я отнюдь не была дурой и отлично видела не только лицевую, но и оборотную сторону этой монеты: меня нельзя задевать лишь до тех пор, пока я нужна Эдуарду. Придворные дамы и джентльмены при встречах проявляли сдержанную учтивость — если не присматриваться слишком пристально к тем взглядам, которыми они провожали меня. Не стоило вглядываться в их глаза, горевшие ненавистью — или, быть может, завистью? Вслух никто об этом не говорил (и не заговорит, покуда жив Эдуард), но одна мысль не давала покоя: мое положение упрочилось на многие месяцы, возможно, и на целые годы. А как же быть с моей преданностью Филиппе? Более того — с горячей привязанностью к ней? Я испытывала угрызения совести, когда она на моей груди рыдала о том, что Эдуард ей изменяет. Но разве не она сама все затеяла?

Однако я отбросила все неуместные сомнения, когда осталась наедине с Эдуардом и он заключил меня в свои объятия и поцеловал с жаром, который отличал всех Плантагенетов.

— Мы давно не были вместе, Алиса.

— Но теперь я вернулась к вам.

— И не покинешь меня больше.

— Не покину, если вы сами меня не прогоните.

— Я этого не сделаю. — Ловкие руки с тонкими пальцами расплели мои волосы, потом погладили мои щеки, а на губах короля расцвела улыбка. — Тебя не было слишком долго.

Слишком долго. Я тосковала по нему гораздо сильнее, чем могла предполагать. Когда Эдуард целовал, ласкал, любил меня на своем ложе — это было как бальзам на душу. Я вернулась на свое место.

А Изабелла? Она нас покинула. Взбалмошная Изабелла влюбилась; с де Куси она заигрывала, увивалась вокруг него, умасливала его, тогда как отцовских увещеваний и слышать не желала. Сам де Куси, в котором принцесса души не чаяла, похоже, отнюдь не был убежден, что ему повезло, и с радостью оказался бы сейчас где-нибудь подальше: одно дело — взять в жены английскую принцессу, совсем другое — иметь дело с Изабеллой и ее грозным родителем.

— Слишком он молод, слишком малозаметен, — сказал Эдуард, когда дочь в первый раз обратилась к нему с просьбой дать согласие на этот брак.

— Ну почему ты не сделаешь хоть что-то полезное! — не глядя на меня, пробормотала Изабелла, когда мы оказались наедине. — Ты пользуешься телом моего отца — так, наверное, он и ухо к твоим словам преклонит! Ну уговори же его, ради всего святого!

Мне доставило удовольствие отказать ей с безукоризненной учтивостью — просто чтобы взъерошить ее королевские перышки.

— Боюсь, это не в моей власти, миледи.

Вне зависимости от моего вмешательства, король принимал решения самостоятельно. Принял и на этот раз. Признав свое поражение, Эдуард обуздал чувства и пожаловал де Куси титул герцога Бедфорда^[52], наградил его орденом Подвязки^[53], чтобы сильнее привязать к интересам Англии, а про себя пожелал французу, чтобы жена его стала не такой строптивой. Обвенчали их в приносящем удачу месяце июле, в Виндзорском замке, со всей пышностью и блеском, на какие только смог раскошелиться король под уговорами дочери. А в начале ноября они уже оказались во Франции.

— Надеюсь, в следующий свой приезд я тебя здесь не застану. — Замужество нисколько не умерило язвительности Изабеллы.

— Я не стала бы ставить на этот шанс великолепный свадебный подарок Эдуарда! — Неуверенность в своем будущем я привыкла отменно маскировать, а если приходилось, то и просто держала пари.

— И я не стану, — выдавила Изабелла жалкое подобие усмешки. — Как бы ни был уверен, нельзя рисковать пожизненной рентой и поистине королевским приданым в самоцветах! А мне, наверное, даже будет не хватать твоего острого язычка, Алиса Перрерс!

Ну-ну. Она хотела сделать мне комплимент?

— Я стану молиться о том, чтобы ты не родила новых бастардов, — добавила принцесса.

Да, последняя шутка была далека от дружелюбия, однако и я, возможно, стану скучать по принцессе. К этому я пришла ближе к концу года. С ее отъездом двору стало недоставать живости, и ради Филиппы с Эдуардом я собрала все свои силы, чтобы раздуть этот тлеющий огонек.

Год 1366-й. Его события нельзя позабыть или пересказать в спешке. Суровая зима, на удивление суровая, принесла много страданий, тревог и горестей и королевскому двору, и простым людям, а для меня стала поворотным пунктом в отношениях с Эдуардом. Сильные морозы заставили нас дрожать от холода с сентября по апрель, почти не давая возможности Эдуарду устроить охоту и навевая на него необычно тоскливое настроение. У Филиппы суставы болели так, что терпеть не было никаких сил, а потому она не вставала с постели. Шли дни, и мысль о смерти занимала ее все сильнее и сильнее. Это грустное настроение могла бы отчасти развеять живым лучиком Изабелла, но она была теперь во Франции, готовилась стать матерью. Эдуард, сам погрузившийся в меланхолию, мало чем мог помочь супруге.

На протяжении всех этих трудных месяцев я делала все, что только могла, лишь бы отвлечь Эдуарда от его мрачных дум. Не хочет ли он почитать? Не хочет. Может быть, я ему почитаю? Не нужно. Сыграем в шахматы? Или соберем девять мужчин и подурачимся, танцуя моррис^[54]? Если опасно выводить лошадей на покрытые льдом просторы, не лучше ли пройтись пешком вдоль реки с соколами? А может быть, он согласится надеть коньки и поразмяться на льду Темзы, как делают его придворные, обреченные не покидать стен дворца?

— Пойдемте поиграем, — сказала я с улыбкой, надеясь вовлечь его в какие-нибудь невинные забавы, когда проглянуло солнышко. — Можно же слегка отвлечься от документов и уделить немного времени мне.

— Поди прочь, Алиса! — прорычал он. — У меня слишком много забот, чтобы читать книги или кататься на коньках!

Я и пошла. Понимала, что потерпела поражение. Я училась кататься на коньках, смеясь от радости. Я была еще молода, меня будоражили скорость и свобода, пусть я и падала иногда.

В самые холодные дни я заманивала Эдуарда в постель, но возбудить его мне не удавалось. Да, он целовал меня, но его мужественность упорно отвергала соблазн — слишком далеко от меня витали его думы. Я обняла его и стала читать легенды о короле Артуре, пока он не захлопнул книгу, не желая слушать дальше о доблестных рыцарях с волшебными мечами. Встал и пошел требовать от Уикхема отчета о том, как подвигается новое строительство. Но даже это сделал без большого желания.