Тайна наложницы

Малым кабинет называли лишь оттого, что был он чуть меньше Большого кабинета, в котором халиф бывал всего несколько раз в жизни. Но и Малый мог поразить любого и роскошью убранства, и размерами.

Три стены из четырех сплошь занимали окна, щедро наполняя комнату светом и воздухом. Ее можно было сравнить с оранжереей, ибо повсюду здесь благоухали цветы редких видов. Пол устилал великолепный мягкий ковер из Смирны, потолок украшали арабески, цветные и позолоченные. Два длинных дивана, обтянутые желтым и голубым атласом, тянулись вдоль стен. Еще один диван, маленький и низкий, стоял в простенке между окнами – оттуда открывалась великолепная панорама великого Багдада; по ковру были разбросаны голубые шелковые подушки.

В одном углу сверкал большой, изумрудного цвета кувшин из драгоценного муранского стекла с золотыми разводами, стоявший на таком же подносе. В другом помещался сундук из тисненой кожи с узорами, насечками и позолотой, напоминавший замысловатой отделкой марокканские сундуки. К Малому кабинету прилегала курительная, убранная более просто. Однако и она поражала золотыми арабесками, тяжелыми коврами и шелковыми подушками всех оттенков синего цвета.

Столешница, размерами достойная кабинета, была мраморной. Сейчас ее почти не было видно под свитками, которые халиф нетерпеливо разворачивал. Он готов был за ночь прочитать все, что написано, но… оказалось, что смотритель библиотеки понял свою задачу буквально и представил на суд халифа все, что только смог найти на всех языках мира, где была описана история рекомых великих чудес света.

– Аллах всесильный! – Гарун-аль-Рашид даже застонал от досады. – Ну неужели этот худой ишак, усердный до дури смотритель, не мог сообразить, что мы не нуждаемся в свитках, заполненных чинийскими письменами?! Ибо, увы, не владеем умением прочесть оное. А зачем нам все эти папирусы, покрытые коптской скорописью?!

– Коптской скорописью? – переспросил визирь, который появился в кабинете невесть откуда и невесть когда. – Воистину, о халиф, тебе не нужно было строить еще одну сокровищницу, раз в твоей библиотеке хранятся подобные драгоценные свитки.

– Да что нам от этих свитков, о визирь, если мы не можем прочесть то, о чем они говорят! Мы и знаем-то о том, что сие есть коптская скоропись, лишь потому, что так гласит табличка в углу папируса!

Визирь бережно взял в руки толстый томик, потом отложил его и раскрыл инкунабулу, поражающую красотой изображений и поистине гигантскими размерами. Благоговейно отложив в сторону и ее, едва дыша, он развернул тот самый свиток. Гарун-аль-Рашид с удивлением увидел, что пальцы визиря дрожат. На миг ему показалось, что он прикасается к переплетам из выделанной телячьей кожи так, как влюбленный в первый раз касается тела любимой.

– О да, великий халиф, это подлинные сокровища… Но раз ты не можешь прочитать то, о чем они повествуют, быть может, позволишь сделать это своему никчемному слуге?

Халиф с улыбкой кивнул. Он преотлично знал, сколь широко образован визирь, и всегда с удовольствием позволял «своему никчемному слуге» продемонстрировать это. Правда, лишь тогда, когда они оставались вдвоем. Увы, даже у сильных мира сего есть свои маленькие слабости…

– Знай же, повелитель, что семь чудес света суть семь невероятных сооружений, кои украшали разные части обитаемого мира: пирамиды Черной земли Кемет, Галикарнасский мавзолей, Колосс Родосский, Александрийский маяк, храм Дианы Эфесской, статуя Зевса Олимпийского и висячие сады Семирамиды. Так описал их мудрец Филон из Бизантия, что жил и творил при дворе императора Константина Великого.

Число их определялось магией цифры «семь» – невеликими, увы, это так, возможностями человеческой памяти в пределах открытого и заселенного к тому времени мира. Но главное – устойчивость традиций. Почти две тысячи лет назад кто-то провозгласил семицветие эталоном чудес, и часть человечества, обитавшая вокруг Серединного моря, подчинилась авторитету, и лишь некоторые местные патриоты, не оспаривая самого принципа, старались вносить поправки в частности. К примеру, поэт прославленной империи великого Рима Марциал признавал седьмым чудом света Колизей, другие – Александрийскую библиотеку, третьи – алтарь Зевса в далеком городе Пергаме, четвертые – статую Ники, богини победы, что также родилась на Родосе и могла бы соперничать с Колоссом.

Через тысячу лет после падения Рима, когда у людей вновь возродился интерес к происходящему за пределами их маленького мирка, о чудесах света вспомнили. Но сила античного авторитета была такова, что упомянутые семь чудес были не просто признаны, а сами по себе стали подлинным символом красоты и мастерства. Некоторые из них полностью исчезли с лица земли, сохранившись лишь в древних рукописях и преданиях.

– Исчезли, визирь? Что значит исчезли? Отчего исчезли?

– Это же были храмы и статуи, созданные руками человека целых две тысячи лет назад, государь. Время и гнев Матери-Земли не щадят никого. А потому погибли в землетрясениях Колосс Родосский и Александрийский маяк. Чудовищные пожары поглотили храмы, само время и нерадивость человеческая превратили в руины висячие сады. Лишь пирамиды древней земли Кемет выжили, пусть время и над ними простерло свою калечащую длань.

– Так вот почему ты с такой насмешкой говорил «если вернется»…

– Да, мой государь, ибо никакими силами, никаким войском не достичь того, что исчезло в пожарище тысячу лет назад.

– О да… А до Черной земли Кемет в наш быстрый век можно добраться менее чем за дюжину дней.

– Воистину, значительно быстрее.

Глаза халифа блеснули.

– Вот мы и посмотрим, что за доказательства принесет нам наш неустрашимый советник-воин, когда вновь ступит на порог дворца.

«Воистину, царедворец суть особое состояние духа и разума. Ибо любой простой человек назвал бы лжеца лжецом и перестал бы здороваться с ним. Владыка же, уличив во лжи, не просто уничтожит ничтожного – он смешает его с прахом так, что никогда имя глупца не сможет возродиться».

Визирь поклонился словам халифа.

– Но сейчас, мудрейший визирь, ты все же поведаешь нам историю этих самых чудес света. Дабы в тот день, когда почтенный Галям-эфенди примется повествовать о своих подвигах, мы знали, что из им изреченного есть истина.

– Повинуюсь, мой владыка.

Визирь на минуту умолк, потом осторожно закрыл огромную книгу. Должно быть, он собирался с мыслями; взор его был устремлен вдаль, а черные волосы не стали вновь полуседыми, как это казалось удобным халифу. И вновь Гарун-аль-Рашид подивился тому, сколь мало знает о своем визире и сколь редко обращает внимание на него, подлинное первое чудо света.

– О, владыка, начнем же мы наше странствие с уже упомянутой Черной земли Кемет. Ибо именно там были выстроены и по сей час являются загадкой великолепные и величественные пирамиды. Гигантские усыпальницы фараонов четвертой египетской династии – Хуфу и Хафры – возведены, должно быть, почти четыре тысячи лет назад, и ни время, ни завоеватели не смогли ничего с ними поделать. Почти три тысячи лет просуществовало после этого огромное царство, объединявшее Верхние и Нижние земли; сменялись на престоле фараоны, но пирамиды, воздвигнутые почти у истоков истории, остались самыми могущественными сооружениями страны, да и всего мира.

– Они столь велики, визирь?

– Суди сам, о властелин: высота – лишь одна из удивительных черт пирамиды Хуфу. Громада, высотой почти в четыре с половиной сотни локтей (раньше она была на тридцать локтей выше, но вершина пирамиды обвалилась), сложена из двух миллионов трехсот тысяч тщательно обработанных глыб известняка. А каждая весит более шестисот пятидесяти талантов.

– Аллах великий! Да она просто чудовищна!

– О нет, государь, она прекрасна, ибо удивительно соразмерна и гармонична. Сооружали ее с использованием простейших механизмов – одних лишь клиньев и кувалд; глыбы вырубали в каменоломнях на другом берегу Нила, обрабатывали на месте, затем перетаскивали папирусными канатами к воде, волокли на строительную площадку и по отлогому склону холма, который рос вместе с пирамидой, втаскивали на вершину. Геродот, отец истории, уверяет, что строили эту пирамиду двадцать лет, занято на строительстве было одновременно сто тысяч человек, которые менялись каждые три месяца. Сколько их оставалось через эти три месяца в живых, знали лишь фараоновы писари, ибо до нас сведений о количестве жизней, принесенных в жертву пирамиде, прежде чем она стала усыпальницей одного человека, не дошло. Фараон увел с собой в темное царство смерти, должно быть, сотни тысяч своих подданных. Известно, что к этому двадцатилетнему подвигу народа, на мой взгляд, бессмысленному, но грандиозному, никакого отношения никто, кроме египтян и рабов из соседних стран, не имел. Ни один из богов Черной земли не снизошел до помощи напыщенному дурачку-фараону. Каждый этап строительства был запечатлен художниками и дошел на стенах усыпальниц до нашего времени.