Проклят и прощен

Раймонд остановился перед портретом своего отца, и его взор еще более омрачился. Слово «отёц» не пробуждало в нем того чувства, которое обыкновенно связывается с этим именем; оно вызывало лишь воспоминания об одинокой юности, проведенной в суровом, рабском подчинении, без радости, без свободы. Потом наступило время отчуждения, когда сын бежал из отцовского дома, над которым словно тяготело проклятие и в который он возвращался на несколько дней только по приказанию отца, но даже и отцу не удавалось удержать его на более продолжительный срок. Наконец произошла катастрофа, когда накопившееся за много лет раздражение вырвалось наружу. Раймонд откровенно признался в своей любви и отстаивал свой выбор перед отцом, который в своем аристократическом высокомерии не хотел на него согласиться. Произошел разрыв, и Раймонд, уйдя, как отверженный и лишенный наследства, возвратился владельцем Верденфельса.

Однако обладание огромными богатствами не принесло ему счастья. Покойный барон, вероятно, и в преклонном возрасте был еще статным, красивым мужчиной, это доказывал его портрет, но его лицо дышало высокомерием и беспощадной суровостью. Холодные серые глаза с насмешкой смотрели на сына, которого отец при жизни так часто бранил «мечтателем». Между тем, если у молодого человека были отняты всякая энергия и жизнерадостность, то в этом виноват был один только отец.

Старого барона также ненавидели, к нему также относились враждебно, но он без малейших угрызений совести попирал ногами тех, кто стоял ему поперек дороги, и так поступал всю жизнь и делал это так настойчиво, что в конце концов уже ни одна рука не поднималась на него. Легкая язвительная улыбка, игравшая на его тонких губах, казалось, говорила: «Я понял, как надо справляться с людьми, и они во прахе лежали у моих ног. А ты, глупец, домогаешься любви и примирения! Тебя они будут травить до смерти».

Губы Раймонда дрогнули, как будто он действительно услышал эти слова. Да, отец оставил ему в наследство ненависть и проклятие, и вся его жизнь была борьбой с этим наследством. Усталый, с надломленными силами, он уже однажды отказался от этой борьбы, а проклятие, от которого не мог избавиться, взял с собой в свое одиночество. Теперь его снова призывал к борьбе голос, до сих пор еще сохранивший над ним неотразимую власть, и Раймонд последовал призыву. Во второй раз началась жестокая, отчаянная борьба с прошлым, за грехи отца должен был расплачиваться сын.

Глава 13

В доме священника собрались представители прихода, выбранные среди самых уважаемых крестьян. После переговоров с управляющим барона они отправились к своему пастору, считая долгом сообщить ему, что ими уже заявлен отказ. Там они нашли еще инженера, которого барон Верденфельс выписал из резиденции, чтобы сделать необходимые съемки и составить планы. Он прожил неделю в замке и только сейчас узнал о непонятном для него исходе дела.

— Ваше преподобие, — начал он, — я пришел к вам за подтверждением, или, скорее, за опровержением одного известия, которое кажется мне просто невероятным, неслыханным. Молодой барон Верденфельс от имени своего дяди сообщил мне, что моя деятельность кончается и что все уже начатые подготовительные работы приостанавливаются, так как приход не разрешает производить постройку проектируемой плотины. Дело здесь идет, вероятно, о каком-нибудь недоразумении или, в крайнем случае, отсрочке. Прошу вас объяснить мне это.

В его словах звучало некоторое раздражение, но тем спокойнее был ответ Вильмута:

— Очень сожалею, что принужден подтвердить это известие. После зрелого обсуждения прихожане единогласно отклонили предложение барона. На это у них имеются веские основания.

— Основания, побуждающие их жертвовать безопасностью села?

— Село не будет брошено на произвол судьбы, нам уже обещана помощь с другой стороны. Это — дело правительства, и оно позаботится о нем. Переговоры ведутся уже давно и близятся к концу.

Инженер пожал плечами.

— Советую вам не очень доверять подобным обещаниям. Я знаю, как происходят переговоры с присутственными местами. Вам придется преодолевать бесконечные затруднения. В самом благоприятном случае разрешение последует не раньше, чем через год, причем, разумеется, приход будет обязан сделать значительную доплату из собственных средств.

— Прихожане готовы сделать эту доплату, — объявил Вильмут, обращаясь к крестьянам, и те, не колеблясь, изъявили свое согласие. — Я сам написал доклад по этому делу и лично поеду в столицу, чтобы подать его в надлежащее ведомство. Здесь речь идет лишь о том, чтобы ускорить дело, потому что в принципе наше право на помощь правительства давно признано.

— В таком случае желаю вам не натолкнуться на неприятные открытия, — не без едкости сказал инженер. — Если в правительственных кругах узнают, что щедрый, чисто княжеский дар, который барон Верденфельс хотел сделать своему селу, и притом сделать без всяких условий, был отклонен, то еще вопрос — будет ли ваше ходатайство удовлетворено. Простите, ваше преподобие, если я откровенно скажу вам, что я найду это вполне справедливым.

— Вы не знаете здешних условий, — невозмутимо продолжал Вильмут, — и потому не можете судить. Поймите, что при тех отношениях, какие существуют между бароном и прихожанами, его предложение принять невозможно. Это совершенно частное дело, и оно не может иметь влияния на решение правительства. Впрочем, я получил верное известие, что еще до конца сего года мы можем ожидать благоприятного решения.

— А до тех пор еще пройдут и весна, и осень, и в обоих случаях вам может грозить опасность от горных вод.

— Она угрожает нам целых двадцать лет, и рука Господня, оберегавшая нас, будет оберегать и теперь. От ближайшей опасности село вообще нельзя защитить, так как работы невозможно начать среди зимы.

— Однако они должны были начаться теперь же, — многозначительно произнес инженер. — Барон настаивал на том, чтобы приступить к работам немедленно. Для этого стали бы возводить земляные валы, достаточно крепкие и высокие, чтобы оказать сопротивление напору высокой воды, а летом начали бы постройку настоящей плотины. Намерение барона заключалось главным образом в том, что, давая зимой крестьянам заработок, не допустить их нужды; по крайне мере, он вменил мне в обязанность принимать на работу исключительно людей из малоимущих семей и назначать хорошую поденную плату, не считая предоставления продовольствия. За все это он получил плохую благодарность.

Вильмут нахмурился, но прежде чем он собрался ответить, вперед выступил Райнер, также находившийся в числе представителей прихода, и дерзко сказал:

— Это — наше собственное дело, и мы никому не позволим вмешиваться. Ведь господин пастор сказал вам, что здесь, в Верденфельсе, совершенно особенные отношения, и он прав. От Верденфельса нам ничего не нужно.

— Да, нам ничего от него не нужно! Наш пастор прав! Мы обращаемся к правительству! — раздалось со всех сторон.

Взглянув на окружающие его мрачные лица, инженер взял шляпу.

— В таком случае моя деятельность здесь кончена. Попробуйте счастья у правительства! Я предсказываю вам неудачу, а у меня в этих делах большой опыт. Боюсь, что прихожане со временем сильно раскаются, что так бесповоротно отклонили помощь, — и, сделав всем короткий поклон, он ушел.

Его последние слова, сказанные с такой уверенностью, по-видимому, все-таки смутили крестьян, и на их лицах появилось озабоченное выражение; все начали перешептываться между собой, один только Вильмут сохранил прежнее спокойствие. Ответив на поклон инженера со сдержанной вежливостью, он обратился к своим прихожанам:

— Я имею удостоверение нашего высокочтимого епископа, что он употребит все свое влияние для поддержания нашего дела, а его влияние в столице очень велико. Я лично доложу и те причины, которые заставили прихожан принять такое решение, и заранее уверен, что он одобрит их. Если вы раскаиваетесь в своем отказе, то еще не поздно отменить его. Я уверен, что с бароном можно поладить, вы скажете, что здесь вышло недоразумение. Обдумайте еще раз это дело, я не хочу предрешать ваш свободный выбор.