Последняя любовь

II

Дом графини Икс был центром аристократического общества в Д. Все, кто претендовал на знатное происхождение, большое состояние, изысканные манеры, собирались в ее салоне и преклонялись перед его божеством. Если судить по числу особ, всегда заполняющих покои графини, или по заслугам, которые эти особы себе приписывали, можно было подумать, что божество это — молодая красавица, которая, если и не обладает высокими душевными качествами, тешит глаз красотой и привлекает сердца очарованием милой беседы. В действительности же дело обстояло вовсе не так. Графине Иск было шестьдесят «bien sonnées» [9], как говорят французы, и, хотя под толстым слоем белил и румян была красота графини, облаченной в дорогое, сильно декольтированное платье, еще угадывалась, все же она не была Дианой де Пуатье, и если бы Генрих II, этот поклонник шестидесятилетних красоток, встал из гроба, он наверняка не влюбился бы в нее.

Что же касается доброты, то графиня разменяла ее на мелкую монету ничего не значащей светской любезности. Этой монетой она оплачивала свои долги по отношению к ближним, уверив себя, что за приветливо сказанное одному «bonjour» [10] она имеет право укусить другого; что за сдержанное приветствие и вежливое пожатие руки на балу люди должны воздавать ей сторицей — расточать лестные похвалы и отвешивать смиренные поклоны. Когда графиня разменяла доброту на мелкую монету и ей стало недоставать истинного золота, она принялась разбрасывать вокруг крупные и мелкие медяки, которые, хотя и исходили от аристократки, что было лестно, часто отягощали тех, кто набивал ими карманы.

Так же обстояло дело и с ее умом. Его капитал составляли мелкие суммы в виде беглости во французском языке, умении принимать гостей, одеваться со вкусом и ловко маскировать морщины на лице. Если бы кто-нибудь потрудился сложить все эти суммы, то получился бы ноль, ибо самое безошибочное из всех математических правил гласит, что ноль плюс ноль всегда равен нулю.

Так почему же графиня Икс занимала столь высокое положение в обществе? Что позволяло ей собирать вокруг себя толпу людей, многие из которых были о себе самого высокого мнения? Секрет состоял в том, что графиня Икс происходила из аристократической семьи и могла свой род и род своего покойного мужа под аккомпанемент громких титулов вывести с доисторических времен. Если бы у нее был сын, она смело могла бы повторить за Гельдхабом, что имя ее навсегда сохранится среди имен магнатов, ибо потомку своему она, кроме блестящего имени, оставила бы миллионное состояние. Но судьба, такая щедрая в ином, не сулила ей быть матерью. Графиня не слишком пеняла на эту несправедливость и, не имея наследника, употребляла богатство с наибольшей для себя приятностью.

Во время частых и долгих путешествий она блистала во многих столицах мира, и мелкая монета ее доброты и ума чеканилась в самых различных монетных дворах. Не пренебрегала графиня и родной стороной, и, как гордая Юнона, сходившая некогда с Олимпа в долину слез, она ступала своими аристократическими ножками на песчаную почву той местности, где происходили описываемые события.

Двери ее дома были открыты настежь для всех, кто обладал титулом или состоянием; они были открыты, но не так широко, и для тех, кого окружал ореол славы и больших заслуг, повторенных стоустой молвой: это была дань моде. Кроме них, в ее салон имели доступ представительницы слабого пола — не титулованные, ничем не знаменитые, не обладающие состоянием, но наделенные красотой. Они были нужны графине, как цветы для украшения бала или званого обеда. Перед теми же, кто обладал лишь скромными заслугами и занимался полезным, даже почетным трудом, перед женщинами, не обладающими классической красотой лица и фигуры, а лишь красотой души, двери ее дома были закрыты. Однако сквозь щеколду, сквозь замочную скважину в ее дом протискивались приживалы, эти новоявленные шуты при дворах знатных господ, которые до тех пор лижут руки, пляшут вокруг, заглядывают в глаза, пока их не обласкают, не разрешат присесть на диване или на кончике стула и не поставят перед ними, пусть у ног, на полу, — не беда, ведь пол-то паркетный, — тарелку с лакомствами.

Графиня занимала один из самых больших домов в городе, дом был окружен парком, куда выходил и балкон Тарновского и Ружинской.

Перед широкой террасой, которую поддерживала легкая колоннада, были разбиты цветочные клумбы, от них во все стороны разбегались садовые дорожки, обсаженные старыми деревьями или обрамленные пестрой каемкой цветов. В густых кустах роз и жасмина, под сенью раскидистых деревьев белели садовые скамейки, на зеленых газонах возвышались различного рода качели и карусели.

Этот большой и красивый парк был ежедневно открыт для всех, кто хотел насладиться прогулкой, и графиня, сидя на террасе, наблюдала за передвижениями прибывавших в Д. и, как опытный генерал на параде, умела распознать цену и заслуги каждого дефилирующего мимо ее увитого плющом дома.

Около одиннадцати часов утра на другой день по приезде Тарновского с сестрой графиня, положив ноги на бархатную скамеечку, покоилась в глубоком кресле и пила кофе из стоявшего перед ней на мраморном столике серебряного кофейного сервиза. Утренний шлафрок из прозрачного белого муслина со множеством голубых бантиков, сшитый à la vierge [11], открывал ее шею и грудь, на подкрашенных и высоко взбитых волосах был надет bonnet volage — воздушный кружевной чепец, спереди украшенный замысловатым сооружением из голубых лент. Полное белое лицо с маленькими, злобно поблескивающими глазками и вторым подбородком, придававшим этому лицу еще большую округлость, было под стать ее низенькой, расплывавшейся фигуре. Шестидесятилетняя красавица в воздушном девичьем наряде, развалясь в кресле, подносила к сложенным трубочкой губам пухленькой, белой, в бриллиантах ручкой ложку с восточным напитком, а ее серые глазки бросали по сторонам быстрые взгляды.

По бокам от нее сидели две молоденькие красивые особы, тоже в утренних туалетах, но предназначенных для прогулки; видно, они совершали променад по парку и поднялись в сей храм, чтобы поклониться местному божеству.

— Figurez-vous, comtesse [12], — промолвила одна, — какое горе! Мне до сих пор не прислали из Варшавы платье, о котором я вчера говорила вам, и я не знаю, что мне надеть на завтрашний пикник.

— Mon Dieu, ma chère madame [13] Изабелла, — ответила графиня, — увы, мы с вами не во Франции и даже не в Германии, где по железной дороге вам пришлют по первому требованию все, что пожелаете. Нам, чтобы получить что-нибудь из Варшавы, приходится ждать целую неделю. Вот на какие неудобства мы обречены, живя dans un pays barbare [14].

— A proposs [15], о железной дороге, — живо отозвалась вторая молодая особа, — знаете ли вы, графиня, что на здешние воды прибыло несколько инженеров для прокладки линии железной дороги между Вильно и Варшавой?

— Mon Dieu, madame Клементина, — ответило божество, — какое мне до этого дело? Grace à Dieu [16], я бываю в здешних краях очень редко, и строительство железной дороги меня мало занимает. Что же касается инженеров, то эти du métier [17] не увеличат круг наших знакомых.

— Вчера я встретила одного из них у пани Зет, — заметила Изабелла. — Мне показалось, что она принимала его очень любезно, а ведь она вдова важного сановника.

— Mon Dieu, это так понятно, — пропищала графиня, — бедная пани Зет любит смешанное общество!

— И все же, — продолжала Изабелла, — я не считаю плохим тоном, что она принимает у себя господина, которого я вчера видела. Он не молод, держится irréprochable [18] и во всей его внешности есть quelque chose d'extrêmement distingué [19].