Аромат розы

— Тогда как же ему удалось заполучить ожерелье? — спросила я. Мама недолго размышляла над этой проблемой.

— Знаешь, Зоуи, все, наверно, было еще хуже, чем мы думаем. У них была целая шайка: один крал вещи, а другие сбывали краденое.

— Если бы все было так, как вы говорите, мама, он был бы богатым человеком. Но вы же знаете, у него не было ни гроша, когда он умер. Он мог припасти хотя бы пару сотен фунтов на черный день. На себя он тратил совсем немного, у него не было дорогостоящих привычек.

— И я брала с него за стол и за квартиру чисто символическую плату, — добавила мама. — Можно было скопить несколько сотен даже из его пенсии. Я думала, что у него отложено хотя бы на похороны, но мне пришлось самой заплатить за гроб и все остальное. Наверно, он играл в азартные игры потихоньку от нас! — мама не могла придумать другого объяснения.

— А, может, у него была женщина в Лондоне? — предположила я. Мы знали, что в Калькутте у него была какая-то Зуринда Джоши. Сам Барри никогда не упоминал ее имя в своих письмах, но я встречала его в семейной переписке. Они боялись, что Барри женится на этой темнокожей красавице.

— Очень может быть. Когда-то он пользовался большим успехом у женщин. Может, он посылал деньги этой Зуринде?

— Тогда, почему он не продал ожерелье? Оно было украдено пять лет назад, но он хранил его до самой смерти.

Я никогда не думала, что возненавижу бриллианты. Глядя на эту сверкающую горсточку камней на столе, я испытывала неподдельное отвращение.

Пришел Стептоу и торжественно объявил:

— В вещах мистера Макшейна, кажется, больше нет краденых драгоценностей, мадам. Прикажете отослать ожерелье в Парэм?

— Это не Ваша забота, Стептоу! — воскликнула мама.

Мы были так напуганы, что забыли про Стептоу. Я решила играть в открытую:

— Мы хотим вернуть его незаметно, Стептоу. И будем вам очень признательны, если вы не будете рассказывать об этом ожерелье слугам и посторонним людям.

Стептоу помолчал немного, по-видимому, обдумывая, что бы лучше содрать с нас в знак нашей признательности. Это был неприятный чванливый тип. Мы с мама его не любили и держали только потому, что он, открывая двери, умел произвести на посетителей внушительное впечатление своим важным видом, подобающим дворецкому из знатного дома.

— Разумеется, мадам. И если вы изволите еще на минуточку задержать внимание на моей скромной особе, я осмелюсь спросить, что вы решили насчет прибавки к моему жалованью? — протянул он, искоса поглядывая на нас.

Стептоу постоянно требовал прибавки, и мы уже три раза повышали ему жалованье. Бродаган за это же время получила только одну прибавку. Это его новое требование было просто вымогательством, но сейчас мы не могли поставить его на место.

— Какую прибавку вы хотели бы получить, Стептоу? — с опаской спросила мама.

— Пять фунтов за квартал меня устроят, мадам.

— Но ведь на прошлой неделе вы просили три фунта! — запротестовала я.

— Да, мадам, но сейчас мне кажется, что пять меня больше устроят. — Он перевел взгляд на бриллианты, а потом красноречиво посмотрел на мама. — Спасибо, мадам, — и, поклонившись, вышел из комнаты.

— Вот каналья! Он и в аду не пропадет! — воскликнула мама.

— Это просто невыносимо! Мы не должны давать ему больше ни пенса!

— Тогда нам придется рассказать Уэйлинам всю правду.

— Мы, пожалуй, сможем выкроить еще пять фунтов в квартал, но, если он потребует сверх этого хоть один пенс, мы должны его выгнать, мама. И пусть он рассказывает о нас что угодно, никто не станет его слушать. Все знают, что мы люди честные.

— Но не все в городе уверены, что Барри был честным человеком. Ходили разные слухи о той досадной ошибке у него в банковских бумагах в Индии. Как неприятно, что завтра надо идти с визитом в Парэм, — сказала мама тоскливо, помешивая чай. — У меня прямо сердце уходит в пятки от страха, когда подумаю об этом.

— Мы должны пойти утром, потому что после обеда ко мне приезжает Борсини.

— О Боже! Одна неприятность за другой. Сначала я узнаю, что у нас в семье был вор, а теперь еще этот визит! Хотя бы самого лорда не было дома, когда мы придем. С меня и одной его мамаши достаточно. А уж если я столкнусь лицом к лицу с лордом, да еще с крадеными бриллиантами в кармане, я тут же во всем признаюсь и попаду в тюрьму.

— Нет, скорее ты будешь болтаться на виселице.

— Ну и шуточки у тебя, Зоуи! — она стала старательно накладывать тени. — Нельзя плохо говорить о мертвых, но, по-моему, Барри поступил со мной непорядочно. Я ведь всегда была добра к нему и приютила его у себя, а он принес черный позор в наш дом. Разве я не права, Зоуи? — Когда мама расстроена, она часто употребляет ирландские выражения, к которым привыкла с детства. — Барри всю жизнь нас обманывал, и теперь я имею право осуждать его. Я всегда считала его двуличным и не очень бы удивилась, узнав, что это он залез в кассу, тогда, в Индии.

— Но это же не правда. Они ведь поймали негодяя, который это сделал. Дядя Барри ушел в отставку с чистой характеристикой и получил полную пенсию.

— Может быть, может быть… Но ты помнишь, как он внимательно следил за почтой. Он всегда ждал, когда ее приносили, хватал свои письма и прятал их в карман, чтобы никто их не видел. Не иначе, как это были инструкции дружков из его банды.

— А я всегда думала, что это письма от Зуринды. После его писем в прихожей всегда сильно пахло мускусом. У него была какая-то тайна. Но богатства он так и не нажил и даже на гроб себе не скопил.

Глава 3

Теперь, когда Стептоу знал нашу тайну, единственным человеком в доме, который хоть как-то мог его приструнить, была Бродаган. Но он задирал нос и пытался командовать даже ею, поэтому она пришла к нам в гостиную жаловаться. Мы рассказали ей, что собираемся делать с ожерельем и попросили немного потерпеть. Она была нам очень предана и не выдала бы нас, даже если бы мы убили самого епископа.

— Даю вам слово, как только мы уладим это дело, он будет уволен, — пообещала мама.

— Горе мне с вами! — воскликнула Бродаган, свирепо сверкнув своими черными глазами. — Пригрели гадюку у себя на груди! А еще как напялит свой черный костюм и ходит с таким видом, что и слова ему не скажи! А сам-то и есть настоящий жулик, выколачивает деньги из вдовы. Требует, чтобы ему принесли ваше хорошее вино. Да я скорее дам выколоть себе глаза, чем разрешу ему пить красное вино мистера Баррона.

— Но мистеру Баррону оно все равно уже больше не понадобится, — сказала мама.

— Значит, этот старый горшок будет лакать дорогие вина, а все остальные там, внизу, обойдутся и дешевым пивом? — спросила Бродаган, глядя на мама испепеляющим взглядом.

— Мне кажется, Бродаган не отказалась бы от бутылочки красного бордо, мама, — вмешалась я, потому что мама никак не могла взять в толк, к чему она клонит.

— Вам не нужно спрашивать разрешения, дорогая Бродаган, — сказала мама и была награждена царственной улыбкой.

— Естественно, вы можете распоряжаться вином по своему усмотрению, — добавила я.

Добившись своего, Бродаган смиренно произнесла:

— Я никогда и капли не трону, миледи! — и продолжала:

— Это чучело задирает нос с самого первого дня, как появился здесь, потому что у нас нет всяких там графских титулов. «Его светлость лорд делали это так, ее светлость миледи делали это так», как будто заповеди из Библии читает. А почему он ушел из Парэма и стал служить у Пакенхемов? Вот что я хотела бы знать. А через год или два перескочил к нам. Какая нечистая сила вас тогда попутала, когда вы взяли на службу этого кузнечика, миледи?

— Ты права, Бродаган, — согласилась мама, — но ты ведь помнишь, вид у него был вполне приличный, и к тому же он когда-то работал в Парэме.

— А теперь он не хочет оторвать свой толстый зад от стула и только и знает, что хлещет вино. И вы называете это работой!

У меня вот зуб болит так, будто черти там смолу варят, и все равно я должна и белье сложить, и тесто замесить, и свой передник накрахмалить и погладить, прежде, чем моя бедная голова увидит подушку.