Укрощение Шарлотты (Гаремные страсти)

Патрик неопределенно кивнул. Они с Халифом были товарищами еще со школьных времен и дружили по сей день, но сегодня перспектива оказаться в роскошном дворце с его чудесами почему-то утратила свою обычную привлекательность.

— Да, — сказал он чуть хриплым голосом, — Прикажи отдать концы.

Он спустился в свою каюту, расположенную на нижней палубе. Помещение было на удивление тесным, так что в него входили лишь стол, кресло, несколько книжных полок, гардероб и койка. Не зажигая света, он с новым тяжелым вздохом безвольно опустился в кресло.

Было слышно, как на палубе и на мачтах шумят матросы, готовя корабль к отплытию, однако мысли капитана упорно возвращались к девушке, которую сегодня похитили на базаре. Что было в ней такого, отчего он так взволнован? И как ужасно обошлась с ней судьба! Ведь в этой части света сплошь и рядом пропадают молоденькие неосторожные девушки. Их похищают на базарах, на улицах, даже на палубах кораблей, и чаще всего их никто никогда больше не встречает. От этих мыслей у Патрика разболелась голова. Он чертыхнулся и швырнул о переборку первую попавшуюся под руку книжку.

В дверь постучали.

— Войдите, — мрачно ответил Патрик: если он промолчит, корабельный кок так и будет стучать, ожидая ответа.

На сей раз, однако, капитанский обед принес Кохран.

— Ради всех святых, зажег бы ты свет, — сказал старый моряк. — Ведь здесь темно, как у черта в преисподней.

Патрик потянулся к лампе, висевшей над столом, снял стекло и поднес к фитилю спичку. Он не пытался скрыть, что недоволен вторжением.

— Что тебя гложет? — громогласно спросил Кохран, водружая на стол поднос с обедом. — Или ты не нашел той милашки и танцовщицы, на которую положил глаз, как только мы бросили якорь?

Патрика окатила волна неожиданного стыда, хотя он и не мог бы сказать, что ее вызвало. В конце-то концов, он человек неженатый и никому не изменяет в те минуты, когда удаляется вслед за девчонкой в ее палатку, чтобы насладиться женскими прелестями.

— Я нашел ее, — отвечал он, опуская глаза на поднос с обедом. Тушеная баранина, черный хлеб да жидкий чай — как всегда.

Кохран хихикнул и расположился совсем по-домашнему, скрестив руки и прислонившись спиной к двери каюты, хотя никто ему этого не предлагал.

— Только не вздумай болтать, что она оказалась несговорчивой.

Патрик не удостоил эту реплику ответом. Он лишь внимательно посмотрел на Кохрана, а затем взял кусок черного хлеба и принялся жевать.

— Ой, да что же это я говорю! — продолжил Кохран скалить зубы. — Как же я мог забыть, что лег на свете такой бабы, которая отказала бы Патрику Треваррену! Но если это не танцовщица, то кто же так тебя задел?

Патрик оттолкнул от себя поднос, швырнул хлеб рядом с чашкой.

— Этот мир лишен жалости, — серьезно произнес он.

Старпом прикинулся потрясенным.

— Ах, какое ужасное открытие! — воскликнул он. — А я-то думал, что кругом нас цветут одни розы да ангелочки машут крылышками.

В отличие от остальных членов команды «Чародейки» старпом был образованным человеком. Патрик знал, что Кохран служил когда-то воспитателем в нью-йоркской мужской школе, хотя тот и не любил распространяться о том, что заставило его сменить профессию и уйти в море.

Массируя рукой нывший затылок и шею, капитан рассказал Кохрану о похищении. Хотя притом он постарался скрыть, как задели его за живое глаза цвета увядших кленовых листьев.

— Ты все равно не сможешь спасти их всех, Патрик, — сказал Кохран в утешение, когда мрачная история была окончена. — К тому же многие из этих девушек живут впоследствии как королевы, и ты это знаешь. Те, кто покрасивее, получают и красивые одежды, и собственных слуг, и самые изысканные кушанья, какие только пожелают.

Патрик прикусил нижнюю губу, чтобы не прорвался звериный рык, который порождало охватившее ею бешенство. Кохран положил на плечо Треваррену руку.

— Она хорошенькая? — спросил он участливо.

— Да! — резко ответил Патрик.

— Ну, значит, у нее все будет хорошо. — С этими словами старый моряк открыл дверь и вышел.

Патрик водрузил ноги на стол, попав прямо на поднос с обедом, и со стоном откинул голову. Боль в затылке стала непереносимой, а золотистые глаза смотрели ему прямо в душу, несмотря на крепко стиснутые веки. И тут наконец Патрик вспомнил.

Они с дядей стояли в доке далекого Сиэтла — то ли в 1866-м, то ли в 1867-м году, — так как «Чародейке» требовался небольшой ремонт, да к тому же надо было разгрузить товары, привезенные из Калифорнии и Ориента.

Однажды он возвращался после полудня на корабль, проведя все утро на деловой встрече с местным торговцем, и обнаружил сидевшую высоко на мачте девчушку.

Он велел ей спускаться, но она ответила не вызывавшим сомнений тоном, что не может даже пошевелиться. Конечно, он тут же взобрался на мачту и снял ее, и они немного поболтали.

Патрик не запомнил ее имени, но золотистый блеск янтарных глаз запал ему в душу. Как это ни невероятно, но похищенная сегодня на базаре девушка оказалась той самой любившей приключения юной особой.

Он схватил с полки первую попавшуюся вещь и с грохотом обрушил ее на поверхность стола.

К концу третьего дня Шарлотта потеряла счет времени. Ей давали очень мало еды и питья, а облегчиться разрешали всего раз в сутки. Паранджа ее давно где-то потерялась. Позаимствованный у горничной костюм, весь изодранный и грязный, только раздражал кожу, и без того горевшую как от ожогов. По прошествии времени синяки и ссадины ныли еще сильнее.

Она утешала себя тем, что до сих пор никто не явился, чтобы воспользоваться ее телом. Она была готова перенести муки голода, жажды, ужасных условий существования, но перспектива быть изнасилованной приводила ее в ужас.

Однажды ночью, когда вспыльчивый тюремщик с обычной грубостью стал поднимать ее с пола, ей вдруг пришло в голову, что удача окончательно покинула ее, развеялась, как пыль по ветру, и она невольно принялась сопротивляться действиям араба, не имея ни малейшей надежды на успех. В итоге она заработала такой удар по лицу, что потеряла сознание.

Придя в себя через какое-то время — у нее не было возможности ориентироваться, — она обнаружила, что ее запихали в джутовый мешок. Через его грубые стенки просачивался свет и даже можно было разглядеть силуэты множества людей. Они коротко смеялись, по всей видимости увлеченные игрой в карты, и Шарлотту просто скрючило судорогой гнева. Она захотела закричать, что все они грубые скоты, но обнаружила, что во рту по-прежнему кляп. Через секунду она сделала еще одно открытие: в этот проклятый меток ее запихнули совершенно голой. Тут ее просто охватило бешенство.

Карточная игра затянулась, и обессиленная гневом Шарлотта задремала, проснулась и задремала вновь. Опять придя в себя, она обнаружила, что скрывавший се мешок, словно куль с отрубями, свисает с плеча какого-то человека. Она попыталась шевельнуться, но этим лишь вызвала у своего носильщика взрыв хохота.

— Ого, да она еще живая! — произнес кто-то на чистейшем американском английском. — Рахим не очень-то обрадуемся, когда узнает, что ты проиграл ее в покер, приятель. Но ведь и нашего капитана надо бы позабавить, а то он уже четвертый день сам не свой.

«Американец!» — билось в голове у Шарлотты, чуть снова не потерявшей сознание — теперь уже от счастья. Значит, она сможет объяснить, что с ней случилось, найти способ вернуться в Штаты, домой, к размеренной, обеспеченной жизни…

Толчки и тряска наконец прекратились, и она услышала громкий стук. Под ногами ее носильщика покачивалась палуба. В ответ на стук раздалось «да!», произнесенное отнюдь не дружелюбным тоном.

— Я тут кое-что принес для вас, капитан, — отвечал голос. — Мы, стало быть, с парнями все думали, как бы это вас подбодрить чуток…

Скрипнули дверные петли, и Шарлотта испытала невыразимую смесь возбуждения и страха. Как-никак на ней совершенно ничего из одежды, да и не мешало бы выкупаться и помыть волосы… Когда мешок откроют, ей лучше всего напустить на себя как можно более холодный вид.