Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

Значит, герцог сделался послом в Испании. Зачем? Когда-то я была в курсе придворных сплетен и теперь мне нетрудно было догадаться. При дворе Карла II давно толковали, что герцог влюблен в совсем юную девочку, принцессу Анну Австрийскую, старшую дочь испанского короля, предназначенную в жены королю Франции Людовику XIV. Говорили, будто эта страсть – единственное, что в состоянии мучить и терзать холодного герцога… Так вот зачем он здесь!..

Бэкингем смотрел на меня сверху вниз. Я вскинула голову и храбро посмотрела прямо ему в глаза. То, что я прочла в его взгляде, совершенно выбило меня из колеи. Я ожидала встретить издевку, презрение, злобную насмешку. Но вместо этого увидела растерянность и жалость. О, как я ужасно изменилась. Я стала жалкой. Мой вид смутил герцога. Должно быть он теперь думает: «И против этого жалкого существа, против этой несчастной пародии на женщину я интригую?! На то, чтобы навредить ей, я трачу изощренность своего ума?! О, как постыдно и нелепо!»

Я снова опустила голову. Затем вспомнила о Брюсе, о своем сыне. Возможно, от герцога зависит или будет зависеть его жизнь. Я устремила на Бэкингема жалобный, умоляющий взгляд. Он посмотрел на меня все с той же жалостью и отвел глаза.

– Ваша светлость, – почтительно обратился к нему инквизитор. – Вы подтверждаете, что стоящая перед нами дама действительно герцогиня Райвенспер?

– О, да.

– Что вам известно о ее репутации, о ее поведении в Английском королевстве?

– Это весьма прискорбно, но поведение герцогини всегда оставляло, мягко выражаясь, желать лучшего.

– Английское посольство, возглавляемое вами, желает от имени Английского королевства выразить протест по поводу обвинения герцогини в безнравственном поведении и соучастии в убийстве?

– О, нет. В данном случае мы целиком полагаемся на компетенцию духовного и светского испанского судопроизводства.

С этими словами герцог поднялся, слегка наклонил голову перед инквизитором. Колыхнулись перья на шляпе. Стражник почтительно распахнул дверь. Герцог вышел, не взглянув на меня.

Глава сто четырнадцатая

Я сидела в своей камере, на узкой деревянной кровати, в полном одиночестве. Что теперь?

Я устала тревожиться, переживать, надеяться. Я не оплакивала Коринну. Я не думала о детях, о Санчо. Я не жалела о своей красоте, погубленной оспой. Я даже готова была умереть. Это странно и страшно, но я даже не боялась пыток. Мне было все равно.

Наутро тюремщица, как обычно, принесла мне завтрак. Я спокойно поела. Она унесла посуду. Затем в мою камеру вошли люди в темных одеждах и стражники. Один из инквизиторов приказал мне встать. Я послушно поднялась. Он объявил, что за преступления против нравственности и за соучастие в убийстве я приговариваюсь к пожизненному тюремному заключению.

– Следуйте за нами, – закончил он свою короткую речь.

И снова я послушно пошла за инквизиторами. Стражники двинулись за мной.

Я даже не думала о том, насколько несправедлив этот приговор. Что толку раздумывать о справедливости. Всегда прав будет тот, в чьих руках власть. А я? Я даже испытывала что-то вроде радости. Еще бы! Меня не будут пытать. Меня не сожгут. Разве это не повод для радости?

Мы продолжали наш путь по нескончаемым коридорам и галереям. Наконец один из инквизиторов отпер маленькую железную дверь. Мне приказали войти в помещение. Дверь за мной тотчас захлопнулась.

Да, теперь я могла бы вспомнить свою прежнюю камеру как идеал покоя и уюта. Что уж говорить о комнате в доме старухи-преступницы! Там были просто королевские покои.

Теперешнее место моего заточения представляло собой нечто вроде крохотной кельи. Неровный сводчатый потолок был настолько низок, что стоя приходилось пригибать голову. Помещение не отапливалось. От каменных стен тянуло неимоверной сыростью и плесенью. Зарешеченное оконце почти не пропускало света, зато в изобилии дарило мне холодный ветер, брызги дождя и дуновения снега. Вся обстановка моего нового жилища состояла из сосуда для известных надобностей и охапки соломы в углу.

Кувшина с водой не было. Возможно, меня хотят уморить голодом и жаждой. Впрочем, стены здесь настолько сырые, что я могу слизывать влагу. А, впрочем, долго я здесь не протяну.

Удивительно, как спокойно я думала обо всем этом.

Солома тоже порядочно отсырела. Я вытянулась и закрыла глаза, ожидая вскоре услышать возню тюремных крыс. Но крыс здесь не оказалось. Им просто нечем было поживиться здесь.

Наутро в камере чуть посветлело. Я открыла глаза. Значит, я спала. У меня не было ни гребенки, ни туалетных принадлежностей. Я провела ладонями по стенам, и когда ладони увлажнились, смочила лицо. Затем, как могла, расчесала волосы пальцами и кое-как уложила.

Распахнулась дверь. Стражник внес кувшин воды и ковригу хлеба.

– На пять дней, – сипло объявил он.

Если бы я имела глупость сейчас попытаться бежать, я бы далеко не убежала. В дверях стерег еще один стражник.

Дни потянулись за днями. Первое время я их не считала. А когда мне наконец-то пришло в голову, что хорошо бы считать, я уже не знала, сколько же всего дней прошло. Каждые пять дней мне приносили хлеб и воду. Стражник уносил сосуд для известных надобностей и возвращал мне его пустым. Не помню, сколько прошло дней, недель или даже месяцев, но у меня начали шататься зубы. Несколько зубов выпало. Зеркала у меня, конечно, не было. Однажды мне пришло в голову посмотреться в воду, налитую в кувшин, но горлышко оказалось слишком узко. Меня уже даже забавляла мысль о том, какой страшной я, должно быть, сделалась. Но мне некого было испугать моей страшной внешностью. Стражники, являвшиеся каждые пять дней, не обращали на меня ни малейшего внимания.

Я подолгу спала. Наступила осень, затем зима. Холод не убил меня. Я встретила весну. Затем меня измучила летняя жара… Затем… снова наступила дождливая осень. За осенью – зима. Затем – весна… Сколько раз повторился этот круговорот? Не знаю…

Иногда я чувствовала себя слабой и больной, не могла даже приподняться. Но я не умирала. Выздоровев, я снова вставала, пыталась ходить по своей страшной камере. Я разговаривала сама с собой, произносила бессмысленные фразы…

Однажды весной странный звук заставил меня встрепенуться. Я сидела на соломе, вытянув ноги, и тупо смотрела прямо перед собой. Было теплее, чем обычно, это доставляло мне удовольствие. И внезапно – странный звук. Кажется, я долго не могла понять – что же это такое? Что?

И вдруг поняла. Это насекомое! Я завертела головой. Да, вот он, маленький черный жук! Он бестолково кружил, тыкаясь о стены. Он погибнет здесь! Невольная жалость охватила все мое существо. Странно, я, давно уже не думавшая ни о детях, ни о себе самой, прониклась такой мучительной, до слез, жалостью к беспомощному жуку.

Я приподнялась, встала на колени, поползла по полу. Встала, вытянула руки. Чуть не ударилась о низкий потолок…

Наконец мне удалось поймать жука. Он отчаянно жужжал, царапал мои ладони острыми лапками. Не понимаю, откуда взялись у меня силы! Я ногой нащупала выступ на стене, уперлась, высунула ладонь наружу, всей кожей ощутила дуновение весеннего ветерка, свежее ароматное дуновение. Я выпустила жука на свободу. Тут нога начала скользить, я ухватилась рукой за решетку. Потеряла равновесие. Шлепнулась на солому. Мне было больно. Я ощутила кровь. На мгновение лишилась чувств, потом поняла, в чем тут дело. Решетка едва держалась в окне. Вцепившись в ее прутья, я невольно с силой дернула, и упала с решеткой в руке. Острые прутья поранили мне подбородок.

Я лежала навзничь. Ржавую решетку я оттолкнула. Над собой я видела клочок голубого весеннего неба, глядевший в незарешеченное окно. Мне казалось, что стало легче дышать.

И вдруг, словно молния, вспыхнула мысль: «Ведь это путь к свободе!»

Я поднялась на ноги, утерла кровь. Снова вскарабкалась на выступ, высунула голову и… вновь упала на солому без памяти. Солнце, небо, свет, все запахи природы лишили меня сознания.