Жена солдата (ЛП)

Я вспоминаю, как Бланш плакала и отказывалась идти в школу в первый раз. Детская площадка повергала ее в ужас, она никак не хотела отпускать меня, так что мне пришлось отлеплять ее пальчики от своих ладоней, словно пластырь. Но Милли всего лишь коротко оглядывается на меня и смело идет вперед, шагая в будущее в своих блестящих туфельках.

Без нее дом кажется другим. Даже когда она вела себя тихо, я знала, что она здесь, как будто воздух был наполнен ее живым и решительным присутствием. Я занимаю себя делами, но успеваю все намного быстрее, чем вместе с ней.

Я мою кухню, пока она не начинает сверкать, собираю последнюю фасоль, закатываю сливы с собственного дерева. Сорт «Виктория» отлично подходит для консервирования. Они сохраняют свой насыщенный розовый цвет даже после обработки, а вся кухня благоухает их насыщенным винным ароматом. Я довольна, что столько сделала, но все равно скучаю по Милли.

Когда приходит время забирать дочку, я жду около школы вместе с остальными матерями. Некоторых из них я знаю с тех пор, когда Бланш начинала ходить в школу, хотя прошло уже десять лет: у многих большие семьи или разница между детьми такая же, как у моих.

Сьюзан Гальен, высокая, стройная и элегантная, с благородно бледным лицом и аккуратно завитыми волосами.

Вера Хилл, управляющая своим домом с такой четкостью, будто это армейский лагерь. Ее окружает запах карболового мыла.

Глэдис Ле Тиссьер, у нее шестеро детей и несколько отстраненный вид, словно все вокруг происходит слишком быстро для нее. Мы здороваемся, обмениваемся новостями и обещаем встретиться снова.

Двери школы открываются, и из них высыпают дети. Милли подбегает ко мне, разрумянившаяся и довольно ошалевшая от новизны всего происходящего. Одна из ее лент развязалась и развевается позади нее, как флаг, пока она бежит. Я наклоняюсь, чтобы обнять ее.

Она пахнет школой — восковыми мелками, меловой крошкой, яблоками. Этот запах наполняет меня ностальгией по лучшим друзьям и сговорам на площадке, по игре в скакалочку и поведанным шепотом секретах и по измазанным чернилами пальцам. По всему, связанному со школой.

— Милая, у тебя был хороший день?

Она энергично кивает.

— Я хорошо себя вела, — говорит она мне. — Но Симону пришлось стоять в углу. Ему велела мисс Делейни. Он посадил извивающегося червяка на блузку Анни Гальен.

— Симон Дюкемин?

— Да, Симон Дюкемин. — Она перекатывает его имя во рту, словно оно очень вкусное, как украденный леденец. — Симону семь лет.

Как будто это огромное достижение и заслуживает уважения.

На следующий день по дороге из школы она снова говорит о Симоне.

— Симон получил тапочком.

Я вспоминаю, что Бланш рассказывала о тапочке. На самом деле это вовсе не тапочек, а старый парусиновый туфель на резиновой подошве, который мисс Делейни хранит в ящике стола. Она шлепает им детей, когда они плохо себя ведут. Его боятся все ученики.

— Но, Милли, сегодня же только второй день учебы. Я думала, вы все еще хорошо себя ведете.

— Ему пришлось перегнуться через парту, — продолжает она. — Он сказал, что ему не было больно, но я думаю, что это больно. Думаю, он очень старался не заплакать.

Сентябрь смягчил краски сельского пейзажа, придав всему золотой осенний блеск. Падают первые яркие листья и шелестят на гаревой дорожке. В тишине переулка этот звук напоминает осторожные шаги.

— Так что же Симон натворил, чтобы заработать тапочек? — спрашиваю я.

— Он вел себя очень гадко. Он сидел сзади Мэйзи Герин и засунул кончик ее косички в свою чернильницу. — И снова в ее голосе слышится уважение. — Мамочка, я хочу играть с Симоном.

Это меня тревожит: Симон Дюкемин кажется несколько неуправляемым. Но Милли настаивает.

Следующим утром, пока мы ждем детей на площадке, я разговариваю с Рут Дюкемин. Я знаю ее только в лицо. Это бледная, довольно беспокойная женщина с облаком светлых волос вокруг головы и глазами поразительного зеленого цвета, словно листовик, растущий вдоль дорог.

— Интересно, Симон захочет прийти поиграть с Милли после школы?

У нее широкая и добрая улыбка.

— Да, уверена, что захочет, — говорит Рут. — Кажется, он очень увлечен Милли.

Симон стучит в нашу дверь. У него бледные руки, покрытые веснушками, материнские пышные волосы и настороженное выражение лица. Он заглядывает в коридор за моей спиной.

— Я пришел за ней.

Милли переодела школьную форму, сменив ее на свое старое платье. Она берет старую сумку Бланш. Я положила туда баночку джема, перевязав ее веревкой, чтобы удобно было вытаскивать, и яблоко. Пока я прощаюсь с ней, мне кажется, что ее ноги не могут устоять на месте: она прыгает с одной ноги на другую, как танцор. В глазах солнечные зайчики.

— Не уходите слишком далеко. И возвращайтесь до темноты.

Мои слова встречает тишина. Дети уже пересекли дорогу, прошли фруктовый сад и устремились в лес. Их звонкие голоса следуют за ними как флажки.

Я прибираюсь на кухне. Выставляю банки со сливами на пол кладовой. Приятно видеть такое изобилие, все эти тяжелые стеклянные банки, заполненные красно-розовыми фруктами. Я мою пол на кухне, хотя на самом деле в этом нет необходимости.

Когда тени от деревьев становятся длиннее и протягиваются через дорогу, словно цепкие руки, меня охватывает тревога, и мне хочется, чтобы Милли оказалась со мной, в безопасности дома. Это первый раз, когда она уходит гулять.

Но задолго до назначенного времени Симон провожает Милли до нашей двери и отправляется по дороге к своему дому. Милли вбегает в гостиную, где я штопаю вещи, а Бланш расчесывает волосы. Милли грязная, растрепанная и разрумянившаяся от счастья.

— Симон забрался на верхушку дерева, — рассказывает она.

— Мальчишки такие хвастуны, — говорит Бланш, прерывая расчесывание. Она сидит, наклонившись вперед, так что ее блестящие светлые волосы свисают вниз, и считает. Каждый день перед сном она старается провести по волосам сто раз.

— Что ж, я надеюсь, он не думал, что ты тоже полезешь туда, — отвечаю я Милли.

— Он искал старое гнездо лесного голубя, — объясняет она. — Я должна была поймать его, если он упадет. А потом мы устроили в лесу убежище. Мы прятались от бомб. Бомбы убили всех, но в нас не попали… А потом мы были солдатами.

Она стреляет в Бланш из воображаемого пистолета.

— Честно говоря, Милли, девочки не стреляют. Тебе следует это знать, — говорит Бланш.

Она выпрямляется и откидывает волосы назад. Смотрит на свое отражение в зеркале над каминной доской, немного позируя. Свет мерцает в потоке ее волос.

— Я нравлюсь Симону по-настоящему, — хвастается Милли. — Он говорит, что на самом деле я совсем не похожа на девочку.

Можно подумать, что это наивысшая похвала.

После этого большинство дней после школы Симон играет с Милли.

Однажды вечером она приходит домой возбужденная, напуганная и едва дышит.

— Мы устроили военный лагерь в сарае мистера Махи, — говорит она.

Сарай Питера Махи стоит сразу за моим садом, на тропе через поля, по которой я ходила в Ле Брю. Мистер Махи не заботится о сарае и вряд ли заглядывает в него. Он складирует там старую сельскохозяйственную технику, к которой не может найти запчасти. И еще там есть расшатанная лестница, ведущая на сеновал. Дети могут полезть на нее и свалиться.

— Вы должны быть очень осторожны, когда играете там. Нельзя играть на тракторе. И нельзя забираться на сеновал.

— Мы были очень осторожны, мамочка.

— Ты вся запыхалась.

— Это потому, что за нами гнались.

— Гнались, Милли? Кто за вами гнался?

— Пес мистера Махи, — говорит она. — Его пес очень злобный. Мы шли обратно позади дома, и он гнался за нами по дороге.

Я знаю пса, огромную немецкую овчарку, довольно злую. Это меня тревожит.

— Что же вы делали, что он за вами погнался? — спрашиваю я.

— Симон бросил в него камень.