Порочен, как грех

– Господи, – пробормотал Гейбриел, воздев глаза к небесам так, будто в его жизни уже случалось, что помощь приходила с этой стороны.

Нет. Это не совсем так. Насколько он помнил, молился он дважды в жизни. Один раз, когда у его матери была сильнейшая лихорадка и врач сказал, что она умрет. Она не умерла. Вторая просьба к Всемогущему была обращена тогда, у позорного столба, когда на площадь выехала карета Элетеи. Он молил Бога, чтобы она его не заметила. Она заметила.

А как насчет того, что он родился в неправильной семье? Он не собирается показывать, что ему приятно быть признанным ею, но это же заставляет его задаваться вопросом – что сталось с его родными, отбившимися от дома братьями? Не важно, сколько раз он сам настойчиво твердил себе, что ему нет дела до исчезнувших братьев, он все равно чувствовал их отсутствие в своей жизни. Есть ли у него племянники и племянницы, которых он никогда не видел? Какая-то часть его души сетовала на эту утрату. Как будто его тело лишилось нескольких частей.

Семья не может излечить все горести, но помогает вынести их.

Хит подался вперед:

– Бодрись, кузен. История твоих грехов не сорвется с наших губ, даже если меня будут пытать изящные ручки моей сестры Эммы. Она презирает низкие сплетни.

– Но это не гарантирует, что другие не станут говорить о твоем дурном поведении на людях, – поторопился добавить Дрейк.

Девон вытянул свои длинные руки и ноги.

– В действительности это гарантирует, что все преступления, которые ты совершаешь, будут до твоих последних дней подвергаться суду общественного мнения.

Гейбриел посмотрел по очереди на каждого из своих синеглазых кузенов.

– И вы по доброте ваших сердец взяли на себя труд собраться в моем экипаже сегодня ночью, чтобы преподать мне этот никчемный урок?

Хит посмотрел на него:

– Мне бы хотелось отвезти тебя кое-куда.

– А если я скажу, что не желаю ехать на какую-то увеселительную прогулку с твоим семейством?

Хит улыбнулся:

– Полагаю, нам придется переубедить тебя.

Глава 35

Элетея неловко сидела в кресле, пила из кружки снятое молоко, а брат и леди Понтсби расспрашивали ее о поразительном объявлении Гейбриела – об их помолвке.

– Это довольно неожиданно, – проговорил Робин четвертый раз подряд.

Леди Понтсби подняла глаза от журнала мод.

– Они знают друг друга семь лет. Осмелюсь заметить, что если они будут ждать и дальше, нам придется планировать похороны, а не свадьбу.

– Когда состоится брачная церемония? – спросил Робин у сестры.

Она нахмурилась, прихлебывая из кружки и всуе мечтая, что лучше бы в кружке был херес, а не снятое молоко. В эту ночь ей необходим херес, или она вообще не переживет ее.

– Это хороший вопрос.

Леди Понтсби отложила журнал в сторону.

– Церемония состоится в Лондоне? Я так поняла?

– Вам лучше спросить у моего… у Гейбриела, – со вздохом ответила Элетея.

Леди Понтсби с любопытством смотрела на нее.

– Ну что ж, это бросает иной свет на его сегодняшнее поведение. Можно предположить, что у него была серьезная причина уйти с бала. Можно предположить, что он отправился к ювелиру за кольцом для вас.

Ее голос плыл поверх мыслей Элетеи, поверх бури, бушевавшей в ней. Она любила его отчаянно, но в данный момент она почти жалела, что не проехала мимо него в тот день, когда он стоял у позорного столба. Ее родители были правы.

Девочкой она решилась сунуться туда, куда не следует. Все попытки отца заставить ее вести себя соответственно своему происхождению оказались бесполезны. Она полюбила юношу, стоявшего у позорного столба, а потом притворилась, что довольна, когда ее обручили с этим безнравственным подлецом Джереми.

Ее родители и Джереми умерли. Она надеется, что их души обрели покой. Потому что она обрела свободу – неожиданную и более ценную, чем было прилично признать. И с этой свободой и неприличностью она обрела также и страдания, о которых толкуют все лучшие люди этого мира. Возможно ли обрести любовь без страданий?

– Вы что-то сказали? – спросила она у кузины со смущенным видом. – Я задумалась.

Леди Понтсби смотрела на нее со снисходительной улыбкой.

– Вполне понятно, дорогая, что вы рассеянны – при таких-то обстоятельствах.

Через четверть часа после того, как это маленькое общество разошлось и Элетея, простившись, отправилась к себе, кузина прокралась к ней в спальню, чтобы продолжить разговор.

– Не знаю, что произошло сегодня, но я вижу, что была какая-то ссора. Я надеюсь, вы с Гейбриелом преодолеете ее.

– Я не уверена, что это возможно, Мириам.

– Вы любите друг друга, и это – главное.

– Но ведь вы не знаете, что произошло, – сказала Элетея.

– Я знаю, что он вернулся ночью и что вы хотели, чтобы он вернулся. Все остальное устроится.

Гейбриел тяжело вздохнул, поняв, что они едут в самый привилегированный бордель на Брутон-стрит. Усиленно охраняемый и пользующийся дурной славой, дом Одри Уотсон привлекал и впускал только самых избранных клиентов из высшего общества и лондонского полусвета.

Наслаждения, которые можно было получить в отдельных кабинетах, обходились в хорошенькую сумму. Для тех мужчин, которые не искали эротических удовольствий, заведение Одри предлагало прекрасный набор вин и блюд, а также разговор и общество талантливых гостей. Художники, поэты и политики часто посещали салон Одри. Гейбриел когда-то жадно пользовался этой привилегией – войти и познать чувственные удовольствия этого дома.

Теперь существовала только одна женщина, которую он желал, а ей здесь было не место. Ее место – рядом с ним, и он должен быть уверен, что ее отношения с Одри не имеют никакого темного смысла.

– Это что, шутка? – спросил он у кузенов.

Дрейк с грустью усмехнулся.

– Насколько я помню, ты однажды привез сюда мою жену, чтобы сыграть со мной шутку.

Гейбриел против воли улыбнулся. Господи, каким испорченным малым он был!

– Но ведь все кончилось хорошо, верно?

– Благодарности от меня не жди, – ответил Дрейк беззлобно.

– Поторопись, Гейбриел. – Хит открыл дверцу. – Мы все, кроме тебя, женаты, и эта наша небольшая экскурсия может попасть в газеты, если мы не поостережемся. Обойди ворота слева. Сторож проводит тебя по потайной лестнице. Одри ждет. Мы заедем за тобой через час.

Через несколько минут Гейбриела провели по внутренней лестнице борделя в личные апартаменты Одри – комнаты, загроможденные надушенными письмами, книгами, двумя пуделями и молодым человеком, которого вывели тем же путем, каким Гейбриел явился на аудиенцию к владелице сераля.

– О, Гейбриел, – пробормотала она, медленно оглядывая его с ног до головы, – любовь придала вам страстный вид, перед которым я просто не могу устоять. Это Элетея съездила вам в глаз?

Он вскинул руки, не отвечая, потом уселся на единственное свободное место в комнате – на кушетке рядом с Одри. Если она полагала, что он будет смущен или станет настаивать на том, чтобы остаться стоять, у него найдется что сказать ей. Он не собирался грубить – он просто был сбит с толку настолько, что его совсем не волновало это приглашение в личные комнаты одной из самых популярных в Лондоне куртизанок.

Она нахмурилась, словно прочла его мысли:

– Ради Бога, Гейбриел, вы не можете хотя бы притвориться, что обращаете на меня внимание?

Его взгляд медленно прошелся по ней, пристальный, оценивающий.

– Простите, – сказал он, тяжело вздыхая.

– Как поживает ваша матушка? – спросила она, беря его за подбородок и поворачивая лицом к свету.

Он отодвинулся.

– Что?

– Синяк темнеет с каждой минутой. Ваша матушка – герцогиня. Мне так хотелось побывать на ее свадьбе. В конце концов, сколько французских герцогов мне суждено встретить в жизни? Вы туда не поехали?

– Я не только не поехал, я ничего не знал – разве моя мать вышла замуж? За французского герцога? – спросил он, и его потрясение было достаточно искренним, чтобы вытеснить из головы все другие горести. Хотя бы на некоторое время. Он откинулся головой на парчовую подушку. – Должен ли я понимать, что вы вызвали меня сюда, чтобы поздравить с замужеством моей матери?