Обретенное счастье

Но у Лизы уже не было сил волноваться, тем более из-за того, что могло случиться, да не случилось. Она безучастно смотрела, как де Сейгаль, выбив пробку, окунает палец в темную, маслянистую жидкость, а потом сосредоточенно обнюхивает его и осторожно касается языком.

– Гром и молния! – воскликнул он наконец. – Да ведь это ром! Превосходный ямайский ром! Вот так повезло!

– Надеюсь, вы не собираетесь устроить здесь попойку? – сердито спросила Лиза: нашел чему радоваться!

Граф расхохотался:

– Я слишком тонкий ценитель жизни, чтобы заглушить свои ощущения этим огненным зельем, и предпочитаю легкие вина типа «Рефоско» из Фриули. А обрадовался я тому, что теперь вспомнил: рядом с тем укромным ходом, которым когда-то пользовались мы с моей дорогой возлюбленной, чтобы проникнуть в развалины, находился пустой винный погреб. И я думаю, что сейчас мы попали в тот самый погреб, только с другой стороны. Очевидно, новые обитатели этих катакомб заполнили его своим излюбленным напитком.

– Но это ведь монахи… – нерешительно молвила Лиза. – А тут ром. Или вы имеете в виду – для причастия?..

– В жизни не встречал монаха, который не прикладывался бы к бутылке, – отмахнулся граф. – А ром – самый подходящий напиток для этих головорезов. Ничего, я еще доберусь до Араторна, если только он уже не превратился в головешку, на что я от души надеюсь! – внезапно исполнившись ярости, прорычал де Сейгаль. – Я дойду до самого папы, но добьюсь их наказания!

Лиза недоверчиво хмыкнула, и граф не на шутку обиделся.

– В декабре прошлого года я получил из рук его святейшества Климента VIII крест «Золотая шпора» и звание папского протонотария!

Лиза даже руками всплеснула.

– За что?!

– Я умолчу о своих заслугах перед святейшим престолом, – многозначительно ответил граф. – Мужчине не к лицу хвастовство. Но если вы слышали о вольных каменщиках…

– О, конечно! – воскликнула Лиза. – Мессир Бетор сообщил мне, что масоны – передовой отряд его Ордена.

Граф остолбенел и не скоро обрел дар речи вновь.

– Ну это уж переходит всякие границы, – прошипел он наконец. – Значит, когда в 1751 году в Лионе я был посвящен в масоны, то одновременно вступил в банду этих клейменых убийц? Что за чушь! Матушка сказывала, что я родился слабоумным и оставался таковым до восьми с половиною лет, но, право слово, сейчас мне показалось, будто разум вновь меня покинул. Знайте, моя крошка, что я, Джузеппе Джироламо Казанова, граф де Сейгаль, уже почти тридцать шесть лет, с самого рождения, состою в одном-единственном ордене, Ордене авантюристов, и поклоняюсь одной богине – Фортуне, покровительнице игры и превращений, ибо игра – это стихия судьбы. А все остальные мои занятия и увлечения – лишь дань светским и религиозным условностям. Я авантюрист и горжусь этим. Я предпочитаю ловить дураков, но самому не быть пойманным; стричь купоны, но не давать остричь себя в этом мире, который, как знали еще римляне, только и ждет, чтобы быть обманутым. Я стал авантюристом не из нужды, не из отвращения к труду, а по врожденному темпераменту, благодаря влекущей меня к авантюризму гениальности! И чтобы я ввязался в политические игры фанатиков? Нет, они даже хуже фанатиков, ибо вовсе лишены принципов и здравого смысла. Да я никогда не был ничьим слугою, кроме святого случая!

Если Лиза до сих пор еще не поняла, что единственной и самой любимой темою разговоров и размышлений графа является его бесценная персона, то теперь всякие сомнения в этом исчезли. Говорил он цветисто и ярко, как по писаному, но она согласилась бы весь остаток жизни провести среди немых, лишь бы избавиться сейчас от его звучного, с прекрасными модуляциями, голоса, избавиться от этого болтуна, кем бы он ни был – графом или авантюристом, как бы ни звался – де Сейгалем или Казановой!

– Однако, ежели эти господа все ж останутся в живых и дознаются, кто помог мне улизнуть, вам туго придется! – ехидно прервала она его затянувшийся панегирик самому себе.

Охладить пыл оратора было не так-то легко.

– Да, придется снова скрываться, снова бежать… Но только в полете, только в постоянном беге наслаждаюсь я существованием! Никогда – в покое или уюте! Город без приключений для меня – не город, мир без приключений для меня – не мир. Да я скорее рискну своей жизнью, чем дам ей закиснуть. Даже виселица меня не обесчестит. Ведь я всего лишь был бы повешен, но не заскучал бы. По мне, скука – это круг ада, который Данте забыл изобразить!

Да, задавать вопросы этому человеку о нем самом рискованно. Нужно во что бы то ни стало отвлечь его!

– Все это безумно интересно, сударь, – сказала она нетерпеливо, – но что нам делать теперь?

– О, вы смелая особа! – При свете факела его улыбка выглядела весьма печальной. – Другая на вашем месте уже давно истерически рыдала бы, а вы полны стремления бороться. Что же мы можем? Очевидно, очистить подвал от бочонков и пройти его насквозь, до противоположного входа. Жаль, что мы с вами не Гаргантюа и Пантагрюэль, тогда не составило бы труда уничтожить все эти пинты и галлоны рома.

Лиза поджала губы. Она не выносила роман Рабле (кстати, одну из любимейших книг Августы), и сравнение с его героями оскорбило ее. Захотелось чем-нибудь досадить графу.

– Скажите, сударь, – спросила она с невинным видом, – а вы уверены, что не ошиблись и это тот самый подвал? В том смысле, что другой выход из него существует?

– Я сейчас вообще ни в чем не уверен, – развел руками граф. – Но ведь у нас нет выбора…

Выбора и впрямь не было, поэтому пришлось наконец оставить разговоры и взяться за дело. Распахнув ворота пошире и закрепив в пазу факел, де Сейгаль и Лиза выкатывали из погреба бочонок за бочонком и спускали их по наклонному ходу, очевидно, для этой цели и устроенному. Бочонков, казалось, было бессчетное количество, и у Лизы уже голова пошла кругом от этой однообразной, тяжелой работы. Она впала в какое-то оцепенение, почти бессознательно выкатывая все новые и новые бочонки, которые, подпрыгивая на выбоинах, весело катились вниз, громко ударяясь в стены и в бока своих предшественников. И даже мысль, что, загромождая подземный коридор, они с графом закрывают себе последний путь к спасению, если, храни боже, не найдут другого выхода из этого погреба, не могла нарушить ее оцепенения. Вдобавок некоторые бочонки разбились от удара, и теперь в подземелье витал крепкий запах рома, от которого у Лизы то и дело заплетались ноги и все плыло перед глазами.

Время шло, и она уже как-то даже подзабыла, зачем это они с графом трудятся здесь, как два муравья. Ей чудилось, что она до конца жизни обречена перекатывать бочонки в подземелье, как вдруг ликующий вопль прервал этот сон наяву.

– Выход! – кричал граф. – Благодарю тебя, господи! Й-я-аа-а! Мы спасены!

С трудом разогнув ноющую спину и не сдержав мучительного стона, Лиза недоверчиво уставилась на де Сейгаля, который, потрясая факелом, выделывал немыслимые антраша перед точно такими же воротами, как те, через которые они с Лизою выкатывали бочонки. Разница была только в том, что на них не висел тяжелый замок.

Лиза так измучилась, что даже громко радоваться не могла. Плюхнувшись на один из двух последних бочонков, стоявших в самом углу, она слабо улыбнулась, глядя на безудержный восторг графа.

Впрочем, через минуту выяснилось, что радость была преждевременной: ворота оказались надежно заперты снаружи.

Они били в ворота кулаками, пинали их; пытались процарапать хоть малую щелочку, но только совсем сломали стилет графа, а пистолет был брошен где-то у входа и погребен под грудою бочонков. Впрочем, все равно он был незаряжен, да и от заряженного какой прок? Разве что застрелиться в отчаянии!

В конце концов силы у обоих окончательно иссякли. Опустившись прямо на стылые камни, долго сидели в бездумном молчании.

– Да… – наконец протянул граф. – Есть хочется. Сейчас было бы неплохо отведать раков.

– Что? – буркнула Лиза. – Почему вдруг?