Иметь и хранить

В которой к нам присоединяются неожиданные попутчики

Ветер, дувший до сих пор неистовыми порывами, выровнялся и набрал еще большую силу. Но небу неслись тяжелые низкие тучи, сосны гнулись и скрипели, река торопливо несла свои воды прочь — казалось, сама земля стала беглянкой, спешащей во весь дух к океану. С дальней стороны перешейка доносился протяжный вой волков, в роще за церковью рычала пума. Лежащий перед нами город был темен и недвижим, как могила; из сада, по которому мы шли, нельзя было видеть огни в доме губернатора.

— Я понесу ваш узел, сударыня, — сказал кто-то позади нас. Это был голос пастора, сам он уже стоял рядом с нами.

Секунду помешкав, я со смехом ответил:

— Мы отправляемся не на увеселительную прогулку, дорогой Спэрроу. В гостиной сейчас тепло, топится камин. В такую ветреную ночь вашему преподобию лучше всего вернуться туда.

Однако, вместо того чтобы уйти, он забрал у мистрис Перси ее узел.

— Послушайте, преподобный сэр, мы больше не принадлежим к вашей пастве, — сказал я уже с некоторым раздражением. — Мы переселяемся в другой приход. Мы сердечно благодарим вас за гостеприимство и желаем спокойной ночи.

Говоря, я попытался отобрать у него узел, но он засунул его под мышку и, обогнав нас, отпер садовую калитку.

— Я, кажется, забыл вам сказать, — заметил он, — что достопочтенный мастер Бак уже оправился от малярии и завтра возвращается в город. Так что в его доме и церкви я больше не хозяин, и у меня нет ни прихода, ни паствы. И общем, я теперь человек вольный и могу делать что хочу. Вы позволите мне отправиться с вами, сударыня? В пути вам могут повстречаться драконы, а двое защитников уберегут от них принцессу лучше, чем один. Капитан Перси, вы возьмете меня к себе оруженосцем?

Он протянул мне свою огромную ручищу, и я, мгновение поколебавшись, пожал ее.

Мы вышли из сада и свернули в переулок.

— Стало быть, вы выбрали не лес, а реку? — тихо спросил он.

— Да, — отвечал я. — Думаю, из двух зол это меньшее.

— А где вы возьмете лодку?

— Моя лодка привязана к сваям заброшенной пристани.

— Но ведь у вас нет с собой ни провизии, ни воды.

— И то и другое в лодке. Я перенес туда все необходимое неделю назад.

Спэрроу рассмеялся, мистрис Перси удивленно вскрикнула. Переулок, которым мы шли, был параллелен улице, где стояла гостиница; в пятидесяти ярдах от гостиницы он круто сворачивал к реке. Мы двигались молча и осторожно, чтобы не привлечь внимания какого-нибудь запоздалого прохожего и не нарваться на городскую стражу. Окна в гостинице были темны, только одно, на верхнем этаже, слабо светилось. После поворота к реке по сторонам уже не было видно домов, они уступили место соснам и густым зарослям сумаха. Я взял жену за руку и ускорил шаг. В сотне ярдов от нас дорога упиралась в старую заброшенную пристань; дальше текла река, темная и неспокойная. Спэрроу тронул меня за локоть и прошептал:

— За нами кто-то идет.

Не замедляя шага, я повернул голову и посмотрел назад. Вдоль горизонта стояла сплошная высокая стена облаков, но над нами тучи быстро редели, и сквозь них уже пробивался свет пока еще невидимой луны. Позади тускло мерцала песчаная дорога — только она одна и была видна, да еще черные деревья и кустарники по ее краям. С минуту мы продолжали торопливо идти вперед. Потом сзади раздался высокий пронзительный звук, словно кто-то подул в маленький рожок. Мы со Спэрроу резко обернулись — и опять ничего не увидели. Все заслоняли деревья, доходившие до самого края трухлявого шаткого настила, но которому мы сейчас шли. Внезапно небо над нами очистилось и в просвете засияла луна, осветив облака, бурлящую реку и низкий, поросший лесом берег. Под нами на волнах качалась привязанная к сваям лодка. Спустившись к воде по провалившимся ступенькам, я прыгнул в нее и протянул руки к мистрис Перси. Спэрроу передал ее мне, и я усадил ее рядом с собою, потом обернулся, чтобы при надобности помочь спуститься ему самому — и прямо перед собою увидел милорда Карнэла.

Я так и не узнал, за каким чертом его понесло в такую ночь на улицу, почему после попойки в гостинице он предпочел одинокую прогулку, где и когда он заметил нас и как долго за нами шел. Возможно, он не смог заснуть из-за распиравшего его торжества и, зная, что меня вот-вот возьмут под стражу, захотел присутствовать при аресте, чтобы еще больше меня уязвить. Наверное, тогда он и заметил нас и пошел следом, но о том, кто мы такие, он мог только догадываться, пока, дойдя до края пристани, не разглядел нас при свете луны. Мгновение он стоял как столб, затем поднес руку ко рту, и мы опять услыхали высокий пронзительный звук, похожий па пение рожка. Невдалеке показались огни факелов, по дороге к нам бежали люди, но кто именно, стража или слуги милорда, мы рассмотреть не успели, так как не стали мешкать с отплытием. Времени, чтобы отвязать лодку, уже не было, и я вынул из ножен нож, чтобы разрезать канат. Заметив это движение, Карнэл бросился вниз по ступенькам, торопя криками бегущих преследователей. Спэрроу сцепился с ним, сжал его в своих медвежьих объятиях, поднял и швырнул в лодку. Падая, милорд ударился головой о скамью и, скорчившись под нею, затих. Пастор вскочил в лодку вслед за ним, и я разрубил канат. Пристань уже ходила ходуном от топота ног, красные, клонящиеся назад огни факелов освещали доски настила и отражались в черной воде, но расстояние между нами и нашими преследователями увеличивалось с каждой секундой. Ветер и течение уносили нас все дальше, а других лодок, на которых можно было бы пуститься в погоню, у старой пристани не было.

Те, кто прибежал на зов Карнэла, стояли уже на самом краю причала; до меня донесся голос начальника стражи, приказывающий нам остановиться. Не дождавшись ответа, он выхватил пистолет и выстрелил, пробив пулей мою шляпу, затем схватил второй и выстрелил снова. Мистрис Перси, до сих пор сидевшая тихо, не причиняя мне ни малейших хлопот, вдруг шевельнулась. Только на рассвете я узнал, что вторая пуля оцарапала ей руку, так что рукав пропитался кровью.

— Нам надо поторапливаться, — заметил я со смешком. — Если вы, ваше преподобие, подержите румпель и присмотрите за этим господином, который благодаря вам стал нашим попутчиком, то я тем временем подниму парус.

Я сделал шаг к мачте, и тут лежащий на дне гик[97] вдруг поднялся сам собой. Медленно и величественно передо мною развернулся треугольный парус, посеребренный луной, — огромное белое крыло, которое сейчас понесет нас неведомо куда. Я застыл на месте, мистрис Перси судорожно глотнула воздух, Спэрроу издал возглас восхищения.

Все мы ошеломленно смотрели на белое полотнище, будто это было некое чудовищное крыло, наделенное жизнью.

— Паруса сами собой не подымаются! — воскликнул я, бросаясь к мачте. За нею, скорчившись, притаился человек: я узнал бы его и без лунного света. Бог свидетель, я так часто видел его в этой позе, когда мы, подстерегая зверя или врага, вместе сидели в засадах или, наоборот, прятались, затаив дыхание, боясь, как бы его звук нас не выдал. Да, странная у меня подобралась компания — священник, который прежде был актером, соперник, пытавшийся меня отравить, слуга, пытавшийся меня заколоть, и жена, которая была мне женой только по названию.

Дикон встал, откинул голову назад и прислонился спиной к мачте с той смесью покорности и вызова, которая была так хорошо мне знакома.

— Если вы мне прикажете, сэр, я сейчас спрыгну и доберусь до берега вплавь, — сказал он наполовину брюзгливо, наполовину... не знаю как.

— До берега тебе не доплыть, — отвечал я, — и ты отлично знаешь, что я больше никогда ничего тебе не прикажу. Хочешь — оставайся здесь, хочешь — иди на корму.

Я вернулся на корму и взял у Спэрроу румпель. Лодка была уже на середине реки, ветер и течение мчали ее вперед, будто сухой осенний лист. Вскоре крики и огни факелов остались далеко позади, мы миновали темный город и безмолвный форт, «Счастливое возвращение», устало колыхавшееся на волнах, и мелкие суда, что стояли у нижней пристани. Впереди неясно вырисовывался огромный корпус «Санта-Тересы». Мы проплыли от нее так близко, что даже слышали, как свистит ветер в ее снастях. Наконец и она осталась позади, теперь перед нами расстилался пустынный простор реки, серебряный, когда светила луна, или чернильно-черный, когда ее закрывала одна из бесчисленных туч.