Хозяйка Рима

— Знаешь, сколько у меня было мужчин? — спросила Лепида, выгибая спину под прикосновениями его рук. — Первым стал гладиатор, мне тогда только-только исполнилось пятнадцать, так что у твоего отца я не была невестой-девственницей. Я объяснила Марку, что синяки на моем теле — результат падения с лестницы в банях, и он мне поверил. Вот глупец!

— Не говори так! — запротестовал Павлин. — Он не глупец, он умный образованный человек, он достоин уважения… так что не надо… он тот, кем я хотел бы стать…

— Кем? Уродливым горбуном?

— Не оскорбляй его! — затрясся от негодования Павлин. — Не смей!..

— Любимый сын защищает отца. Отлично, любимый почтительный сын, если ты так любишь своего отца, то убирайся прочь из моей постели!

Она лежала на боку. Простыни сползли с бедер, лишь распущенные волосы наполовину прикрывают обнаженную грудь. Губы растянуты в усмешке. Павлин не посмел сдвинуться с места.

— Я так и предполагала. — Она откинулась на спину и поманила его пальцем. — Иди сюда.

Лепида

Мне было достаточно повести бровью, как Павлин уже был у моих ног. Я впивалась ногтями в его спину, наблюдая за тем, как он изгибается в сладостном экстазе. Я могла кусать и ласкать его, и будь то наслаждение или боль, он постоянно просил еще и еще. Славный безупречный Павлин. Павлин-солдат. Павлин-святой. Павлин-пасынок. Покорный как раб, полностью попавший под мои чары.

Как это прекрасно.

Было забавно наблюдать за тем, как он пляшет под мою дудку. Я заставляла его причесывать мне волосы и натирать маслом спину. Приказывала выполнять мои поручения и носить мои покупки. Вынуждала ждать в неудобных местах, подзывала к себе и снова отправляла прочь, сердилась, когда он кричал на меня, и смеялась, когда он плакал. Я назначила встречу с одним из его друзей возле казарм преторианской гвардии и позвала туда Павлина, и он увидел, как мы занимались любовью. Я чувствовала на себе его взгляд в дверную щель, едва ли не кожей ощущала, как он ненавидит меня, наблюдая затем, как я со стонами извиваюсь под другим мужчиной, однако в ту же ночь он приполз ко мне. Кто бы мог подумать, что мужчины, мучимые чувством вины, могут быть такими смешными?

— Не ходи в караул! — приказала я ему, когда он собрался надеть нагрудник.

— Не могу.

— Я же сказала, не ходи в караул!

Он со вздохом вернулся в постель. Я же провела пальцами по его спине и рассмеялась. Из-за меня он несколько раз пропустил караулы. Он не стал рассказывать мне, как его за это наказали.

— Мы должны это прекратить, — заявил он как-то раз. — Это неправильно, это постыдно…

— Но ведь это так забавно! Если тебе нужен кто-то послушный, то отправляйся к своей тощей, как палка, черномазой певичке. Быть может, она выкроит для тебя время среди своих бесконечных выступлений.

Он смерил меня злющим, но беспомощным взглядом, но так и не убежал к своей Тее. Нет. Потому что я была лучше ее. И он это сам прекрасно понимал.

— Не здесь! — оттолкнул меня Павлин, когда я потащила его во время ужина за какую-то статую в саду.

— Почему же нет? — спросила я и провела рукой по его груди.

— Нас… нас увидят! — До нашего слуха, с очень близкого расстояния, доносился смех и голоса гостей, звяканье посуды и шорох одежды. — Если нас заметят!..

— Разве это не забавно? Неужели это не возбуждает тебя?

Он собрался что-то сказать, но я впилась ему в губы и, взяв его руку, сунула ее себе под платье. Возражений больше не последовало.

Нас никто не заметил. Хотя вполне могли заметить. Какой скандал разразился бы тогда! Жена сенатора и ее пасынок? Моего рогоносца-мужа на всем пути до Сената сопровождал бы издевательский смех римлян.

— Слышали о жене Норбана? Да, да, этот глупец оставил ее одну в Брундизии, и теперь его сын выполняет за него отцовскую работу!

О да, именно так все и говорили бы. О чем я, не стесняясь, часто напоминала Павлину.

Мой любовник отстранился от меня.

— Можно подумать, ты не знаешь, что погубишь его. — Откинувшись на локтях на подушки, я большими пальцами ног провела по пояснице Павлина. — Погубишь его карьеру. Писательскую деятельность. Положение в римском обществе. То есть буквально все. — Я щелкнула пальцами. — Марк Норбан, которому наставил рога собственный сын. Такого позора ему не пережить.

— Думаешь, я сам не знаю? — Его голос едва не сорвался на рыдание.

— Думаю, что знаешь. Восхитительно, не правда ли? Но ты же не расстанешься со мной ради собственного отца? — Я прижалась к его спине и принялась гладить ему грудь. — Что будет, если он прямо сейчас войдет сюда? Если увидит нас двоих, голых и в одной постели?

— Перестань!

— Представляю себе его лицо. — Я прижалась губами к уху Павлина. — Он, хромая, войдет в комнату, усталый после долгого пути. Все, что ему нужно — это поцеловать дорогую женушку и пригласить любимого сына на ужин. И что же он увидит? Своего обожаемого сына на красавице-жене прямо на супружеском ложе, услышит, как они стонут от наслаждения…

Павлин резко отстранился и, отбросив меня на постель, занес для удара руку.

— Собираешься ударить меня? — пробормотала я. — Что же, ударь! Думаю, мне будет даже приятно.

Павлин замешкался, не зная, что делать. Откинув голову назад, я расхохоталась. Он со сдавленным проклятием упал на меня. Я крепко обхватила его руками и укусила.

Он ненавидел ее.

Ненавидел выражение торжества в ее глазах каждый раз, когда ноги против воли вели его к ее кровати. Ненавидел розовый кошачий язычок, которым она плотоядно проводила по губам. Ненавидел злые, бессердечные слова, которые с такой невероятной легкостью слетали с ее уст.

В то же время он не мог уйти от нее.

— Что с тобой, Норбан? — однажды вечером в казармах поинтересовался Вер. — В последние дни ты сам не свой. Признайся, это твоя певичка тебя так извела?

Афина. Он уже месяц не видел ее. По сравнению со страстной, необузданной Лепидой она кажется холодной и невзрачной.

Сабина была печальна.

— Ты перестал играть со мной.

Центурион Денс был более суров.

— Прекращай это дело, Норбан! Или я отправлю тебя нести караул до самого начала сатурналий! — Денс был легендой в рядах преторианцев, немолодой, но все еще сильный воин, герой, который в ужасный Год четырех императоров сражался с толпой и спас жизнь будущей императрице. Павлин смотрел на него как на бога. Теперь же ему было совестно встречаться с ним взглядом.

Во сне он слышал лукавый шепот Лепиды. Видел ее притворно застенчивый облик в день свадьбы, видел ее бесстыдно и безнадежно соблазнительной в постели отца. Она бесцеремонно вошла в его жизнь и застряла в ней, как заноза под кожей.

— Ты ведь ненавидишь меня, верно? — неожиданно спросила она его однажды вечером, сразу после того как они закончили очередную любовную схватку в постели.

Павлин отвернулся от нее.

— Да, ненавидишь. За что же? — Она подперла рукой подбородок. — Потому что стала причиной твоего бесчестья? О боги, как это скучно! Почему в том, что мужчина теряет честь, всегда виновата женщина?

— Нет, — выдавил он. — Это моя вина.

— По крайней мере, ты хотя бы говоришь правду. — Она пальцем провела вокруг его уха. — Значит, если ты сам виноват в утрате своей чести, то за что же ты ненавидишь меня?

— Потому что тебе это безразлично, — осмелился признаться Павлин.

— Так же, как и тебе, дорогой. — Лепида ущипнула его за мочку уха. — Иначе бы ты ушел от меня прямо сейчас. Но ведь ты не можешь этого сделать, верно?

Он собрался было ответить ей, но так и не нашел нужных слов. Пауза надолго затянулась.

— Ты так не думаешь, Павлин, — заявила Лепида и сунула ему под нос свою стройную белую ногу. — Целуй!

Он покорно склонил голову и, представил себе укоризненный взгляд отцовских глаз, поцеловал подъем ее ноги. Кожа Лепиды имела привкус меда и предательства.