Исповедь куртизанки

– Ты принес мне несчастье, – сказала я. – Прошу тебя, уходи немедленно.

– Делайте со мной, что хотите, – взмолился он, – только не прогоняйте меня. Клянусь, я буду вести себя как исполнительный и почтительный слуга, ничего более.

– Уходи! – повторила я. – Судьба против нас.

– Я не способен покинуть этот дом добровольно, – произнес он, опустившись на колени.

– Посмей ослушаться – и я брошу тебя в тюрьму, – пригрозила я.

– Самая ужасная тюрьма, куда я попаду по вашей воле, будет для меня краше Версаля, – мягко ответил он. В его глазах светилось искушение, которое я так хорошо знала.

Ноэль все еще нравился мне. Через все эти годы он смог пронести притягательное сочетание своеволия, ранимости, покорности и силы. Я не только простила его дерзость, но и щедро ее вознаградила. Луи уехал в Компьен, и я позволила Ноэлю спать в моей постели. С тех пор как я стала фавориткой короля, такой чести удостаивался один лишь Луи. В ночной тиши я таяла в объятьях Ноэля, как вдруг услышала, что кто-то открывает входную дверь.

Ключ был только у Луи! Я столкнула Ноэля с постели: «Это король!»

Ноэль в ужасе вскочил и помчался в смежную комнату, где спала Генриетта. Эта сообразительная женщина мгновенно поняла, что означает появление посреди ночи в ее комнате обнаженного мужчины. Даже не вскрикнув, она протянула руку и уложила Ноэля рядом с собой.

Напуганная, не зная, что происходит в соседней комнате, и даже мучаясь ревностью, я провела бессонную ночь рядом с храпящим Луи. Я пообещала себе, что, если король не узнает об этой измене, я никогда больше не подвергну себя такой опасности.

Наутро я была вынуждена подвергнуть Ноэля самому страшному для него наказанию. Мне тоже было нелегко.

– Я никогда больше не желаю видеть тебя, – сказала я, вручая ему конверт с двумя тысячами ливров. – Уезжай из Франции. Возвращайся в Америку.

Ноэль даже не осмелился поднять на меня глаза, полные слез и немой печали. Но он поклонился и ушел, чтобы никогда больше не вернуться.

После этого случая я всегда следила, чтобы все игрушки лежали по местам. Я отгородила один из чуланов, превратив его в потаенную комнатку. Там я могла держать мальчиков под замком и навещать их, когда желание мимолетного удовольствия станет нестерпимым.

В июле, когда Луи отправился в Компьен по государственным делам, я поехала в свое имение в Лувисьен, где надеялась хоть немного расслабиться. Придворные интриги не прекращались. Приехала Шон, нагруженная новостями о нашем заговоре против Шуаселя. Здесь были и шпионы, и диверсанты, ложные доказательства и доказательства истинные. Все было слишком сложно, и я сходила с ума от волнения.

Дом и сад были полностью обновлены. Под наблюдением дворцового архитектора новый флигель превратился в римский храм Венеры. Целая команда декораторов украшала внутренние покои, следуя моим пожеланиям. Овальный вестибюль был достаточно просторен для проведения балов; смежная комната была предназначена для интимных свиданий.

Вся эта затея обошлась в круглую сумму, и это было видно. Я приобрела два полотна работы Франсуа Буше. На сводчатых потолках вестибюля резвились купидоны с розовыми попками. Их любовные стрелы летели из зарослей роз, оплетенных гирляндами лавра и каскадами винограда. Центром экспозиции была Венера, написанная по моему образу и подобию. Ее женственная фигура во всем своем божественном великолепии появлялась из синей морской пучины. Ее губы застыли в загадочной улыбке, а глаза, нежные и волнующие, сияли невинностью, умом, триумфом и торжественной языческой чувственностью. Она была воплощением природной силы, не только притягательной, но и той, с которой нельзя не считаться.

Кроме того, я дала Фрагонару заказ на четыре панели для украшения будуара с аллегорическими картинами под названием «Путь любви». Результат его работы разочаровал меня. Я хотела, чтобы сплетенные в объятиях любовники напоминали нас с Луи, но никакого сходства не наблюдалось. Я спросила художника, не может ли он изменить лица и фигуры, но тот высокомерно отказался исполнять мои пожелания. Я с не меньшим высокомерием отказалась принимать работу. Он сказал, что будет счастлив украсить этими панелями собственную спальню, и демонтировал их за свой счет, оставив пустые стены.

Сад, разделяющий дом и флигель, приобрел наконец ухоженный вид. По дороге к реке я разбила буйный цветник, где розы, пионы, маки и гелиотропы росли вперемешку с маргаритками, наперстянками и люпинами. С другой стороны дома я высадила яблоневый сад и устроила огород, окруженный кованым железным забором, с дорожками, выложенными мраморной крошкой, и огромными мраморными вазами под надзором мраморных же статуй земных духов.

У пруда я выстроила сельский домик. В нем были две большие комнаты, две спальни и ванная. Там планировалось селить гостей. Я вышла на веранду. Деревенский воздух, красочные отражения на спокойной воде и великая простота природы – все это всегда успокаивает, но на меня, напротив, нахлынуло раздражение. Пруд поистине великолепен, но домик у пруда нужно было сделать больше. Я решила построить еще один. Позвала архитектора, подрядчика и потребовала, чтобы работа была закончена до приезда Луи.

Новое сооружение было возведено за каких-то три дня. Флигель и все другие усовершенствования в имении произвели должное впечатление на короля, хотя его мысли явно были заняты другим, а именно разладом между Испанией и Англией, народными волнениями. Когда мы пришли на огород, он выдернул морковку и окинул взглядом дорогостоящее оборудование.

– Эта морковка стоит не меньше тысячи ливров, – сказал он. – Почему здесь растет в тысячу раз больше овощей, чем мы можем съесть?

– Я королева Франции, – ответила я. – Кто будет наслаждаться всеми благами этого мира и тратить столько денег, сколько хочется, если не я?

Луи мог провести в Лувисьене всего три дня, после чего должен был ехать на встречу с министрами иностранных дел в Версале. Он хотел взять меня с собой, но я отказалась. Мне не хотелось сидеть и скучать, пока мужчины будут обсуждать дурацкие военные планы. Через несколько дней я получила от короля письмо, в котором он сообщал, что переговоры зашли в тупик. Он не сможет вырваться еще как минимум десять дней.

Как говорили монахини из Сен-Op, праздность – мать всех пороков. Я не могла не думать о том, что Луи посещает Pare aux Cerfs. Что ж, я тоже хотела поразвлечься. Долгие жаркие дни я проводила во флигеле, где играла в Мессалину с гаремом мальчиков-рабов, которые обмахивали меня опахалами, кормили и работали надо мной и подо мной.

Я никогда не имела привычки посещать церковные службы. Но в деревне была небольшая церквушка, и в последнее воскресенье июля 1770 года я решила пойти на мессу. Я не собиралась приблизиться к Богу, мне лишь было любопытно посмотреть, напоминают ли алтарь и скамьи те простые сельские сооружения, что я видела в церкви Святой Жанны в Вокулер. Я не хотела привлекать к себе внимания, а потому надела самое простое платье, которое только смогла найти, попросила возницу высадить меня на площади в отдалении от церкви и дошла туда пешком.

Когда я добралась туда, месса уже началась. Я как можно незаметнее проскользнула внутрь и села в заднем ряду. Люди стояли на коленях и не сводили глаз с алтаря, где священник тряс кадилом и бормотал что-то на латыни. Крестьянская набожность прихожан и торжественная, мирная атмосфера церкви глубоко тронули меня. Когда началось причастие, я выскользнула наружу.

Все жители собрались на мессе, городок был тих и пустынен, и я решила прогуляться. Я начала жалеть себя и мучиться раскаянием за свой беспутный образ жизни. И тут снова появился таинственный пророк.

Я совсем забыла о его существовании. Живя в бешеном ритме, окруженная интригами, я просто не успевала вспоминать прошлое, лишь иногда осмеливаясь задуматься о будущем. Во всех предыдущих случаях я общалась с ясновидцем словно в тумане, мысли путались, а перед глазами темнело. На этот раз, несмотря на изумление, чувства мне не изменили, и я сохранила достаточную ясность мышления, чтобы заговорить с ним.