Возвращение приграничного воина (ЛП)

Он раскрыл рот, но не сразу нашелся с ответом.

— Ничего этого не будет. Я не допущу ничего подобного. — Простая констатация факта. Как и все те идеи, что он привез домой. Правосудие. Закон. Подчинение долгу. Но на границе с правосудием было сложно. Простым и понятным было только одно — верность семье.

— Когда они обо всем узнают, то перестанут обращаться со мной… как раньше.

— Когда они обо всем узнают, они отомстят за тебя. — Опять вспышка гнева. Но уже на себя — за то, что не разглядел, не понял этого сразу. — С этого момента мы будем защищать тебя как должно.

Мы. Словно он тоже был Брансоном.

Кейт покачала головой. Она немного успокоилась, будто смирившись с тем фактом, что отныне не она одна знает правду.

— Скажи, что ты думал о женщинах, которых делил с королем?

Он пожал плечами, не понимая вопроса.

— Что они непостоянные, ветреные. — Не стоящие потраченного на них времени.

— Разве отец мог бы назвать так свою дочь? Или брат сестру?

Проблеск света прорезал красную дымку ненависти, которая затуманила его мозг.

— Ты думаешь, что они подумают…

— Я знаю, что они подумают.

Она привыкла держать весь мир на расстоянии, и теперь он понял, почему она так долго не подпускала его к себе.

— Значит, поэтому… — Он чувствовал себя полным болваном. — Поэтому ты не хотела, чтобы тебя трогали, целовали и… — Его прикосновения, наверное, были для нее пыткой. — Я обязан был догадаться.

Она покачала головой.

— Я не хотела, чтобы ты знал.

И тут ее спокойствие разлетелось вдребезги. Отвернувшись, она вся съежилась, плечи ее затряслись, ладони зажали рот, удерживая рвущуюся изнутри боль. Боже, как она справлялась со всем этим одна?

Он взял ее на руки, сел на кровать, укачивая, словно ребенка. И наконец сквозь слезы она издала крик, похожий на стон смертельно раненого животного. Но даже теперь постаралась заглушить его, чтобы никто снаружи ее не услышал.

Всхлипывая, она закусила губу и спрятала лицо на его плече. А он держал ее на коленях, давая выплакать все свои слезы.

— Но ты все равно мне рассказала, — много позже прошептал он.

Она подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.

— Ты другой.

— Ах, Кейт… — Он прижал ее к себе и бережно обнял, словно кольцо его рук могло защитить их обоих. — Едва я решил стать настоящим приграничным малым, как ты говоришь, что я другой. — Одержимый жаждой крови, он хотел только одного — возмездия.

Женщина в его объятьях нуждалась в исцелении, но этим он займется позже. Когда отомстит.

Он держал ее, сдерживая желание осыпать ее поцелуями, и в конце концов она расслабилась, доверяясь ему, и уснула. А он смотрел, как над холмами поднимается растущая луна.

Неизбывной оставалась только земля. Все остальное было подвержено переменам.

Но его отношение к Кейт не изменилось. Напротив, в нем стало больше любви, больше нежности. Окрепло желание оберегать ее. Он не стал воспринимать ее иначе, более того, теперь он понимал, что сделало его Кейт такой яростной и отважной.

Он прижимал ее к себе и, пока ждал рассвета, понял, что не знает человека, вселившегося под кожу Джонни Брансона.

При дворе он жил среди бесконечных интриг и ненадежных людей. Ко всему в жизни — к поручениям, женщинам, обещаниям — он относился несерьезно, избегая привязанностей, сторонясь всего, что могло причинить боль утраты, ведь в любой день все в его жизни могло измениться.

Но у человека, который держал в объятьях Кейт Гилнок, не было ни малейшего желания отдавать Вилли Сторвика смотрителям. Его не интересовали ни придворные должности, ни богатая жена, ни мир на границе.

Он видел перед собой только одну цель. Убить Вилли-со-шрамом. И если его повесят за это, что ж, значит он умрет счастливым человеком.

Этот человек был незнаком Джону, но он прочно обосновался в его теле и не собирался никуда уходить.

Этот человек был Брансоном.

* * *

Невозможно представить, что мужские объятия могут быть такими надежными.

Невозможно представить, что он обо всем узнал. И не отверг ее.

Не переменится ли его отношение, когда он все взвесит?

Кейт открыла глаза. Ощутила, как ее ресницы затрепетали на его коже, вдохнула его запах. Мягкие волоски на его груди щекотали губы, и она испустила вздох, мысленно поблагодарив Бесси за то, что та устроилась на ночлег в другом месте и оставила их наедине.

Медленно она подняла голову и увидела нового Джонни Брансона.

Он закалился, в нем проявился характер. Когда он приехал много недель назад, он был решительным, даже дерзким, но в то же время беспечным и легкомысленным, и смотрел на мир так, словно в нем не существовало ничего по-настоящему страшного.

Теперь его губы, на которых так часто играла улыбка, сложились в резкую и прямую линию, будто утратив дар целовать.

Она потянулась к нему, очертила пальцем контур его губ, но он отвел ее руку в сторону.

— Ах, Джонни. Неужто из-за меня ты навсегда разучился улыбаться?

Он сразу одарил ее улыбкой.

— Я хочу, чтобы и ты улыбалась. Или мне подождать, пока Вилли-со-шрамом умрет?

Она покачала головой. Имя заклятого врага пролетело мимо ее сознания, словно подхваченное ветром перо. В ее реальности сейчас существовал только один мужчина. Тот, что был рядом. Его лицо, на которое она так любила смотреть. Ласки, по которым она томилась. Вера в то, что она сможет доверять кому-то еще, помимо себя. И научится доверять себе, когда он рядом.

— Не настолько долго, Джонни.

И она улыбнулась. И потянулась к нему губами.

Она и раньше целовала его. Но на этот раз все было иначе. Теперь у нее не было от него секретов.

Она растворялась в нем. Тело вышло из-под контроля, отвечая ему, желая его. Теперь, когда он узнал ее тайну, она стремилась соединиться с ним, чтобы смыть с себя скверну того, другого соития, принять крещение и очиститься от греха.

Только теперь, поделившись с ним, она осознала, какое бремя носила в себе. И оно упало с ее плеч, точно камень с плеском ушел под воду.

Их губы были одинаково жадными. Она вжималась в него изо всех сил, словно последним барьером, разделявшим их, была ее плоть. Они должны стать единым целым, тогда она больше не будет одна…

В ней снова завибрировал страх.

Течение не унесло камень. Он всплыл на поверхность и теперь покачивался на воде, распространяя вокруг себя яд.

Ничего не прошло. И не пройдет, пока жив Вилли.

Он прервал поцелуй.

— Не будем. Все равно это не приносит тебе радости.

Она тряхнула головой, ненавидя Вилли, ненавидя себя за то, что была готова отвергнуть его снова, как бы ни рвались к нему ее руки и губы.

— Но я хочу. Ради тебя.

Он улыбнулся с легким налетом грусти.

— Ах, Кейти, без тебя и мне все это не в радость. А ты не научишься радоваться, пока не перестанешь думать о нем.

Когда Вилли не станет, вдруг даже тогда ничего не изменится?

— До тебя мне больше не о ком было думать, — с комом в горле проговорила она.

* * *

Боль исказила лицо Джона, когда он, наконец, столкнулся с врагом вплотную. Сперва он подумал, что все будет просто. Он выпустит свою ярость на волю и совершит возмездие. Выследит его и убьет. И Кейт станет свободна.

Теперь он осознал, что с его смертью ничего не закончится. Память о Вилли-со-шрамом слишком прочно засела внутри нее, злобным духом восставая из глубин ее подсознания.

Его призрак может остаться там навсегда.

Он убьет Сторвика. И за то, что он украл у нее способность получать от соития радость, его смерть будет очень, очень мучительной.

Глава 17.

Однажды утром у ворот появился Томас Карвел.

Джон порывался не впускать его, но Роб, к его удивлению, распорядился иначе и проводил смотрителя в тесное помещение, примыкавшее ко внутреннему двору, где обычно вел дела с посторонними.