Гордость и страсть

Люси оказалась в плену чувственного дурмана. Никто никогда не говорил с ней так бесстыдно. Его слова вызывали незнакомое возбуждение внизу живота. Его рот на ее губах усиливал это чувство. Она приподняла подбородок и потерлась ртом о его губы. Ей хотелось еще, близость манила, грудь высоко поднялась, устремляясь навстречу близости. Заметив это, он глухо заворчал, вызывая ответное эхо в ее теле.

— Да.

Его рука плавно переместилась на ее шею, нежно прижавшись к пульсирующей точке.

— Тянись же ко мне, — коварно нашептывал он, проводя ладонью по шее и спускаясь ниже, на теплую кожу, не защищенную лифом.

Гибкое тело подалось вперед, выгибаясь, маленькая грудь рванулась вверх. Он застонал низко и гортанно, ее тело отвечало ему, жадные губы ласкали и дразнили, язык чуть касался ее губ.

Он полностью владел собой, а она чувствовала, что теряет контроль, особенно со связанными руками. Она вскрикивала, стараясь сдвинуться к краю кресла, чтобы дольше чувствовать, как его язык глубокой волной вздымается у нее во рту, а рука плотнее вжимается в кожу. Но он был неумолим, заставляя ее ждать, дразня и обещая. Она не приказывала, нет! Молила.

— Расскажи, — шептали его губы у ее жадного рта, ладонь продвигалась все ниже, остановившись у груди. — Он возбуждал тебя так? Стоило лишь мне поцеловать тебя, и я понял, ты готова на большее.

О, как ей хотелось возненавидеть его за это! Послать к дьяволу, плюнуть в лицо с презрением истинной леди! Но странно, связанные руки, нависающий большой мускулистый торс, его самообладание и даже насмешка только подхлестывали ее. Он господствовал и покорял, она просила и умоляла, и все это… так чувственно, непереносимо сладостно. Она, холодная, отстраненная и всегда владеющая собой, потеряла голову и получает от этого невероятное наслаждение.

— Я продержу тебя здесь хоть всю ночь, Люси. До тех пор, пока ты не расскажешь мне об этом.

Его голос звучал сладострастным урчанием, холод серых глаз сменился мерцанием расплавленного серебра, а шрам на темной брови манил, подсказывая, что она играет с огнем. Его рука, такая большая и сильная, соскользнула ниже, провела по выпуклостям груди. Люси закрыла глаза, склонив голову к плечу, не в силах устоять перед наслаждением от его прикосновения. Нежно и обольстительно он сжимал и поглаживал ее маленькую грудь.

Слегка запрокинув ее голову, он приник ртом к чувствительной коже за ухом, прокладывая дорожку языком. Люси дернулась. Она вдруг поняла, что он просовывает пальцы под рукав платья и, потянув, оголяет плечо.

Как только его рот оказался у ее обнаженного плеча, он стал лизать и посасывать его выпуклую округлость, вырвав у нее громкий стон, продолжая все так же держать ладони на ее груди.

Она не могла бы вспомнить, кто и что говорил. Вероятно, она отвечала на какой-то непристойный и самодовольный вопрос, но мысли теряли ясность, и ей было бы трудно его точно восстановить. Затягивал водоворот чувств и ощущений от слабости до силы, от страстного стремления до страха.

Она никогда не чувствовала себя настолько неприкрытой, несмотря на то что не была обнажена. Томас возбуждал ее, подхлестывал страсть, но как-то по-другому. А здесь… То, что заставлял ее чувствовать герцог, было поистине ужасающим и притягательным, хотелось продлить головокружительное наслаждение, чтобы оно никогда не заканчивалось.

Его губы постепенно перемещались к груди, рука заявляла о своем яростном и настойчивом присутствии. Он был намного выше, но не опустился на колени, а продолжал нависать, склонив голову к ее груди, касаясь матово блестевшими волосами ее подбородка и щек. Она могла следить за движениями его головы, но не имела возможности ни коснуться, ни прижать ее к себе. Не могла действовать, лишь молить о наслаждении, которое он в силах подарить ей. Он мог требовать, брать, целовать и прикасаться, она не могла ничего предпринять, чтобы остановить его. Это возбуждало ее. Сидеть безмолвно и неподвижно, как статуя, и наблюдать за ним, изучая выражение лица, глаза, закрывающиеся от наслаждения, губы на ее плече и груди. И тут внезапно корсаж платья соскользнул вниз, она осталась в тонкой сорочке.

Кажется, стоило бы позаботиться о том, чтобы надеть корсет этим вечером, хотя фасон платья и скромный размер груди не требовали этого. Она беспомощно сидела, предоставив герцогу, слегка откинувшись назад, всматриваться в темные тени под тонким батистом. Озадаченный, он поднял взгляд, с греховной улыбкой склонил голову к ее груди, повернув лицо так, чтобы она могла наблюдать за каждым моментом придуманной им пытки. Полизывая ткань там, где она натягивалась сильнее всего, он намочил батист, прилипший и обрисовавший затвердевшие соски.

— Как интересно, — произнес он, прикасаясь пальцем к торчащей маленькой верхушке.

Ее тело ответило, лоно сжалось и увлажнилось. Он глянул ей в глаза, Люси хотела, но не могла оторвать от него взгляд. Томас был разочарован, когда рассмотрел ее. Он ни словом не выдал этого, но все читалось в его глазах. Ей хотелось знать, чувствует ли Сассекс то же самое.

— Прекрасные и темные, — пробормотал он, глядя, как его большой палец касается ее соска. — Такой приятный сюрприз, ведь я всегда представлял себе эти соски бледно-розовыми или нежно-коралловыми. Но эти… темные, таящие загадку, удваивающие наслаждение.

Она всегда ненавидела свою грудь, маленькую и не примечательную, с темными, чуть выдающимися вперед сосками.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась она, видя, как он потянулся к лямкам сорочки.

Он перевел взгляд на ее лицо, она поняла, что он… сражен.

— Я не смогу не посмотреть на них сегодня же вечером. Коснуться их.

Холодный воздух обдал кожу, и Люси помертвела, поняв, что грудь оголена и, словно маленькое яблочко, покоится в его руке, заостряясь кверху темной ягодкой соска.

— Вишенки, — прошептал он, одновременно большим и указательным пальцами нежно сжимая и потягивая, заставляя сосок затвердеть и удлиниться.

Потом его рот приблизился, и она наблюдала, пораженная и очарованная, как он языком ласкает кончик соска, обходя вокруг, вынуждая ее двигать бедрами. Выгнувшись изо всех сил, она, казалось, предлагала ему себя. Он зарычал, заметив и поняв ее движение. Он по-прежнему склонялся над ней, а она могла видеть, как его губы все больше подогревают в ней желание. А она по-прежнему не могла даже прикоснуться, лишь покорно ждала, что он ей предложит. И он наслаждался каждым сладким мгновением!

Наконец, он поцеловал кончик груди, взял ее в рот и стал сосать. Она же, грешное создание, наблюдала за тем, как темный сосок затягивался его губами и исчезал с легким звуком, чтобы снова появиться, и все повторялось, пока ее бедра не задвигались в ритме, который диктовал его рот. Он играл с ней и казался плененным этим. Его глаза не могли оторваться от ее груди и соска, который он так старательно уплотнял и увеличивал, затеяв безжалостную игру.

Этого оказалось недостаточно. Она желала большего, но со связанными руками не так много возможностей. Тогда она начала покачиваться, тереться о кресло, выскальзывая из льняной сорочки, которая собралась между бедер, не облегчая, а только усиливая нестерпимое желание, возрастающее по мере того, как он с той же сладкой пыткой приступил к другой груди.

Еще до того, как успела что-то осознать, Люси поняла, что зрение меркнет и она подходит к пределу, ужасаясь того, что происходит. С Томасом ей не приходилось испытывать подобного.

— Что вы со мной сделали? — воскликнула она и задрожала.

— Да, да, вот так хорошо, — откуда-то издалека донесся до нее голос герцога.

Почти ничего не осознавая, она все же уловила, что он просит ее придвинуться ближе к краю кресла, и она откуда-то знает, как надо поступать, безотчетно следуя его указаниям. Его рука обвивается вокруг ее талии, приподнимая вперед, колено проталкивается между ее бедер, разводя их, твердые мышцы движутся рывками по чувствительной плоти, ткань сорочки трется между складками. Его рот творил опустошение, завладев ее соском, а его пальцы порождали экстаз у нее между ног.