Омела и меч

– Твой единственный глаз, добрый Гвиндах, служит тебе хорошую службу, – отвечал Квинт, пытаясь храбриться. – Но откуда тебе знать точно? Мои друзья могли украсть эти мечи.

– Могли, – согласился Гвиндах, невозмутимо поворачивая вертел. – Но никто не может «украсть» подлинного пиетета римлянина, когда тот титулует своего императора.

Так вот в чем дело. И нет нужды притворяться.

– Ну, – неуверенно сказал Квинт, поскольку не мог знать, как этот человек отнесется к открывшейся ему правде. – Ты угадал. Но нам действительно нужны пища и лошади. У нас есть деньги – римские деньги, но недостаточно, чтобы уплатить тебе, как подобает.

– Ты честен, – заметил Гвиндах, пробуя другой кусок поросячьей шкуры. – Большинство моих собратьев-британцев в это не верят, но и среди римлян встречаются честные люди. Я мог бы одолжить вам половину моего поросенка. Я мог бы одолжить вам трех лошадей… если бы вам не предстояла вскоре битва с британским войском, где вас, конечно, убьют. А я понесу убыток.

Квинт перевел его слова Диону и Фабиану, а Гвиндах внимательно слушал. Он неплохо понимал латынь, —поскольку, живя в Лондоне, он поставлял лошадей римскому правительству.

– Ничего не остается, – сказал Фабиан, – кроме как заплатить за поросенка и забрать лошадей, нравится ему это или нет.

– И заслужить мое проклятие? Проклятие богов? Всемогущего Луга, который правит небом и землей? – провозгласил Гвиндах с величайшей торжественностью.

– Извини, – сказал Квинт, – придется рискнуть.

И проклятие Луга вряд ли действует на римлян.

Гвиндах молча признал это, затем принял решение.

– Ну и ладно. Давайте мне все ваши деньги, и делайте все, что хотите. По правде говоря, я рад подложить свинью иценам, ибо именно иценская колесница с ножами на ободьях много лет назад сделала это, – он указал на свое лицо. – А это, – он дотронулся до обрубка ноги, – произошло при другом случае, в который мы не будем углубляться.

– Премного благодарны! – пылко воскликнул Квинт, и остальные эхом повторили его слова.

Гвиндах пожал плечами.

– Если вас не убьют, – а повторяю, вряд ли это возможно, – я вас найду, будьте уверены, и заберу своих лошадей.

– Ты их получишь, – заверил его Квинт, – и кошелек золота впридачу, обещаю тебе.

Фабиан состроил гримасу, услышав о таком расточительстве, но промолчал. Они уселись рядом с Гвиндахом, когда поросенок дожарился, осторожно сняли его с вертела. Съели часть того, что им причиталось, сложили остальное в сумки, отдали Гвиндаху все свои наличные и отбыли с тремя подходящими пони.

Когда они в последний раз оглянулись на барышника, тот карабкался на повозку, ловко управляясь единственной ногой. Он заметил, что на него смотрят, и помахал рукой, всем своим видом показывая, что не обиделся.

– Я верю, что удача к нам вернулась, – сказал Дион. – и теперь мы взаправду можем поспешить – хвала Фортуне!

Глава девятая

Теплый прием. – Квинт-центурион. – Встреча с Фероксом. – Стратегия Эппингского леса.

Расставшись с барышником, римляне пересекли Темзу и заночевали в Долине Великого Белого Коня, в виду этой странной меловой фигуры размером с целую деревню, которую народ древности выложил на склоне зеленого холма.

Этому белому коню с длинными изогнутыми ногами и откинутой головой поклонялись атребаты, и он был сердцем их страны. Потому молодые люди продвигались дальше с величайшей осторожностью, но больше никаких приключений с ними не случилось. Они свернули на дорогу и некоторое время следовали по ней. Дорога была почти пустынна. Туземцы, порой встречавшиеся им, были либо очень стары, либо слишком юны, и не проявляли любопытства. Ясно было, что большая часть местного населения отсутствует, и не требовалось большого ума, чтобы догадаться, куда они ушли.

Каллева, столица атребатов, также казалась заброшенной – обстоятельство, которое Фабиан счел зловещим. Он рассказал, что рядом с британским городом был римский лагерь, и многие годы после Клавдианского нашествия атребаты вели себя достаточно дружелюбно, чтобы поддерживать торговые связи со своими завоевателями. Но теперь римский лагерь выглядел таким же пустынным, как город. Хотя молодые люди и не решились подойти слишком близко.

Однако позже они нашли немое свидетельство того, что здесь произошло. Обойдя город, они почти споткнулись о труп человека в римской одежде со значком военного ветерана. Он лежал ничком, словно удар настиг его при попытке бежать. Череп его был размозжен, на валявшемся рядом камне из пращи засохла кровь.

– Я видел подобное, когда шел из Линкольна с Девятым легионом, – мрачно сказал Квинт, глядя на убитого. – А у нас даже нет времени, чтобы похоронить его как положено.

– Да, – согласился Фабиан.

Они долго молчали. Свернули на добротную римскую дорогу, и после полудня достигли каменного указателя с надписью «A Londinio XX». Указатель был перевернут, залеплен грязью и полуобгоревшими внутренностями какого-то животного.

Они смотрели на это бессмысленное проявление ненависти, затем Фабиан произнес:

– Двадцать миль до Лондони… или того, что раньше было Лондоном… но Лагерь Цезаря, несомненно ближе. Скором мы узнаем, там ли Светоний.

Они ударили пятками в бока лошадей и поскакали галопом.

Солнце вышло из-за облаков. Оно сияло над изгибами Темзы, и – после того, как они пересекли лес – озарило то, что все они жаждали увидеть. Над мощными валами из земли, бревен и камня гордо высился штандарт с орлом и реяло имперское знамя.

Они спешились у рва, окружавшего внешнее кольцо укреплений, и внезапно все трое переглянулись и соединили руки в быстром, крепком пожатии. Они не нуждались в словах, выражающих дружбу, сознание того, что они пережили вместе, и что им еще предстояло пережить, было достаточно.

Ведя лошадей, они подошли к первому посту. Часовой на стенах уже заметил их и узнал Джона с Фабианом.

Здесь не было ни трудностей, ни тайн, как в крепости Второго легиона. Их встречали радостными восклицаниями, хлопали по плечам, и то и дело слышались возбужденные вопросы: «Где Второй? Он скоро прибудет? Мы давно его ждем!»

Вскоре эти же вопросы повторил и сам губернатор, как только гонцы вошли в его красно-белую полосатую палатку посреди крепости. Он встал навстречу, его грубое лицо с тяжелой челюстью выражало облегчение.

– Добро пожаловать! Добро пожаловать, имперские гонцы! – воскликнул он. – И ты тоже? – добавил он, узнав Квинта. – Итак, вы вернулись вместе. Это хорошие новости. Где легат Валериан и Второй легион? Вы их намного опередили?

– Твое превосходительство, – Фабиан опустился на одно колено, и не отводя глаз от позолоченных сандалий губернатора, продолжал очень тихо… – мы принесли дурные вести… Второй легион не покидал Глочестера.

– Не покидал Глочестера? Но это чудовищно! Я не могу больше откладывать сражения! Чтобы привести сюда полный легион, потребуется по меньшей мере пять дней! Что с ним случилось? Когда он выступает?

Фабиан сильно побледнел. Бросил быстрый взгляд на Диона и Квинта, потом поднял глаза на побагровевшее лицо губернатора. – Боюсь… губернатор… они не выступят вообще.

В палатке слышалось хриплое дыхание губернатора.

– Они перебиты? Крепость пала? Во имя всех богов, что случилось?

– С легионом ничего не случилось, все они живы… я… мы… – Фабиан поглядел на офицеров и стражников, столпившихся в палатке и входа в нее. – Но ради чести Рима, губернатор, лучше будет, если мы поговорим с тобой наедине, – почти беззвучно закончил он.

Сначала казалось, что буйный и жестокий характер Светония возьмет над ним верх, но губернатор овладел собой и сделал знак остальным выйти. Палатку покинули все, кроме легата четырнадцатого и Петиллия Цереалиса, встретившего Квинта быстрым приветливым взглядом. Тогда Фабиан объяснил, что произошло.

– Ты хочешь сказать, – прорычал Светоний, грохнув кулаком по столу, – что раз Валериан – сумасшедший, а префект – трус, имперский Августов легион отказывается подчиниться моим приказам? Ты хочешь сказать, что половина римских военных сил в Британии болтается без дела на другой стороне острова, пока британцы готовятся перерезать нас всех?