Дикое Сердце (ЛП)

- Если бы ты знала, как омерзительна мне, когда так говоришь! Как же я тебя ненавижу, когда…!

- Сколько чувств, сестра! – насмешливо прервала Айме. – Ты меня ненавидишь, потому что ревнуешь, а ревнуешь, потому что любишь.

- Ты замолчишь наконец? Чего ты хочешь? Свести меня с ума?

- Успокойся, Моника, и не кричи. Ты правильно сказала, что я не уверена в своих чувствах, и естественно, хочу быть уверенной в этом до того, как выйду замуж.

- Что ты сказала, Айме? – питая надежду, спросила послушница.

- Найти истину за несколько дней уединения и покоя. Я хочу вернуться в Сен-Пьер и побыть одной. Осознать, как обстоят дела на самом деле, решить, выходить мне замуж за Ренато или нет. Я сделаю то, что ты бы назвала испытанием совести. Может быть, я выйду замуж. Ведь выгоды от того, что мне предлагает Ренато такие огромные. Может быть, я не выйду замуж и предпочту свободу вместо богатства. Вот в этом втором случае… – она издевалась и не скрывала этого: – Во втором случае, моя дорогая сестра, я дам тебе доказательство своего великодушия, которое ты поставила под сомнение! Я тебе его верну!

В душе Моники молнией сверкнула надежда, хотя последние слова сестры ранили и обидели ее. Сомневаясь и колеблясь, она словно в жестоком бою сражалась сама с собой, а почти доброжелательная и улыбающаяся Айме наслаждалась ее волнением. Возможно, на мгновение в темных глазах Айме мелькнула искра сострадания, но она погасла от крика эгоизма, снисходительного удовольствия управлять другими душами как ей вздумается. Слова возмущения сорвались с губ Моники:

- Ты никого не должна возвращать! Не думай, что, играя с ним, ты будешь развлекаться!

- Почему нет? Когда безоговорочно отдается сердце, не следует жаловаться на происходящее. А он отдал мне сердце. Он любит меня больше всего, и искренне признается мне в этом.

- Потому что он слеп и не знает, кто ты. Если бы он узнал тебя по-настоящему, если бы я ему рассказала… – глухим голосом предупредила Моника. – Ты хорошо знаешь то, что я могла бы ему рассказать.

- Ты этого не знаешь, – пришла в ярость Айме. – Ты можешь обвинить меня в глупостях, ребячествах, безделицах. У тебя нет против меня доказательств, и я брошу тебе вызов, если обвинишь меня без доказательств. Вот увидишь, как это обернется против тебя, если он тебе поверит.

- К сожалению, против меня, – с болью призналась Моника.

- Очень рада, что понимаешь. Но даже если это было бы правдой, даже если бы тебе удалось доказать ему, что я недостойна его, знаешь, чего бы ты добилась? Он бы тебя возненавидел! Потому что убить его веру в меня – это значит сделать его самым несчастным человеком!

- Ты этим пользуешься.

- Я лишь защищаюсь. А ты хороша, если бы я с детства не была начеку… Со мной не притворяйся хорошей. Ты бы хотела увидеть меня мертвой.

- Как ты несправедливо говоришь, Айме! Я хотела видеть тебя счастливой, чтобы ты и его делала счастливым. Знать бы, что ты способна быть порядочной, достойной, справедливой, была бы ему верной, преданной.

- Правда? Только будучи уверенной в этом ты бы чувствовала себя счастливой? Чтобы я была верной, правда? Чтобы была искренней. Ну ладно, я буду искренней. Ладно, буду такой. Обещаю, что я не выйду замуж за Ренато, не будучи уверенной в том, что принесу ему счастье, которое ты хочешь для него и которое я желаю себе. Но когда я выйду замуж, если решусь это сделать, ты сделаешь мне одолжение – оставишь меня в покое. Это весь договор. Согласна? Скрепим поцелуем?

- Я согласна, но не нужно целоваться.

- Злопамятная, да? – едко усмехнулась Айме. – Это я должна сердиться. Ты хорошо хотела надуть меня. Но не важно. Ты белая овца из двух сестер: прилежная, благородная, благоразумная, хорошая. У меня есть несколько пятен, но я сильнее и не держу на тебя зла. – И сказав это, поцеловала сестру.

- Доченьки, надо же, Слава Богу, – подошла Каталина. – Я боялась, что вы продолжаете спорить. Так мучительно видеть вас обеих друг против друга. Эти ссоры вызывает такую боль в сердце матери. Ах, если бы дети это знали! – Глубокий вздох заполнил сердце матери.

- Мама, ради Бога, не поэтизируй, – опровергла Айме весело. – Все уже прошло, была летняя тучка. Правда, Моника? Вот увидишь, этого больше не повторится. С этого дня мы с сестрой будем чудесно ладить. Я в своем доме, а она в монастыре. Это самое лучшее, чтобы не раздражать друг друга. И если по прошествии лет у меня появится дочь, легкомысленная и кокетливая, то я ее пошлю к тете-настоятельнице, чтобы она ей прочитала проповедь и…

- Айме! – прервал ее голос Ренато из коридора.

- Думаю, это Ренато, – пояснила Айме, и повысив голос, ответила: – Я здесь, дорогой. Заходи.

- Простите меня, – с порога извинился Ренато. – Бесспорно, я прерываю семейный разговор, но дело в том, что мама хочет прямо сейчас с тобой поговорить, Айме. Бедняжке не понравилась новость о нашей поездке.

- За две минуты я все улажу и заверю ее в наших веских доводах, – уверила Айме. – Ты не пойдешь со мной, Ренато?

Он замер, увидев неподвижную Монику, стоящую перед маленьким чемоданом, такую бледную и слабую, с таким мучительным выражением на лице, что непреодолимое чувство дружеского сочувствия привлекло его к ней, и он попросил:

- Мне бы не хотелось, чтобы ты огорчалась из-за меня, Моника.

- Я не огорчена, Ренато, для этого нет причины. Ты самый лучший мужчина.

- Я не такой, но хочу им быть, чтобы предложить твоей сестре счастье, которое она заслуживает, чтобы когда-нибудь ты смогла увидеть во мне брата, хотя у нас не одна кровь.

Быстрым жестом он взял ее руку и поднес к губам, а затем ушел вслед за Айме.

- Какой хороший юноша, Боже, – воскликнула Каталина. – Нет лучше его на всем белом свете. Я тоже пойду готовить чемоданы.

Моника осталась одна, чувствуя приятное и горящее ощущение поцелуя, горячее наслаждение прикосновения, которое огнем зажгло ее щеки, и она, чтобы стереть след поцелуя, яростно вонзила в него ногти.

17.

- Ваше появление – большая честь для меня, сеньорита, но откровенно говоря, я не припомню…

- Не утомляйте воображение, доктор Ноэль. Мы с вами видимся впервые с близкого расстояния. Я достаточно хорошо знаю вас зрительно. В Сен-Пьере ведь все друг друга более-менее знают, не так ли?

- Не думаю, что имел удовольствие до настоящего времени.

- Меня зовут Айме, Айме де Мольнар.

- Вот теперь да. Теперь все ясно! В конце концов, вы правы, что все друг друга знают. Я знаю вашу мать, отца, мир его праху, он был и моим другом. Но чем могу служить вам? Прежде всего, садитесь, садитесь.

- Не нужно, я ненадолго…

Украдкой посматривая на окна и двери старого обшарпанного кабинета, искусно владея собой, ради своей цели Айме решила сыграть в опасную игру. Она была уже несколько дней в Сен-Пьере, безуспешно расспрашивая, тщетно задавая вопросы, и решилась, наконец, посетить старого нотариуса, который смотрел на нее с непонятным взглядом то ли любопытства, то ли удовлетворения и подтвердил:

- Я видел вас несколько раз, когда вы были маленькой девочкой, но вы чудесно изменились. Чем могу служить вам? Вижу, вы очень обеспокоены.

- О, нет! Вовсе нет, я пришла из-за ерунды. Хочу сказать, что в моем посещении нет ничего серьезного. Я проходила рядом и подумала, возможно, сеньор Ноэль знает что-то о моих заказах. Вы, конечно же, не понимаете меня. Простите. Это путаница. Получилось так, что я дала несколько монет капитану некоей шхуны, чтобы он привез мне из Ямайки английские духи.

- Английские духи? А разве не присылает нам Франция самые лучшие духи в мире? – пришел в негодование добрый Ноэль.

- Да, да, конечно. Но речь не об этом. Это были особые духи, те, что я хотела. Духи для кабальеро. И несколько рубашек. Несколько тех удивительных английских рубашек, которые не похожи ни на какие другие. Речь идет о подарке, который я хочу сделать. Подарок для суженого. Я невеста, доктор Ноэль. Я скоро выйду замуж.