Миклош Акли, или история королевского шута.

- Ну знаешь, нашел же ты время сказки рассказывать, - упрекнул рассказчика Болдижар Вереш. - Для сказок нужна теплая печка, да хотя бы немножко винца.

- Винца мы сейчас добудем, - пообещал господин Томпа. - Давай, рассказывай, что там было дальше?

- Так никто бы и не добрался до сути, - продолжал повествовать шурин, если бы год спустя на заболела неизлечимой болезнью королева. Врачи так определили болезнь: меланхолия. Тоска значит. И тогда королева решила извести себя. Обманула как-то фрейлин своих придворных, пробралась тайком в погреб, где стояли эти корчаги с виноградным соком, выпила из одной корчаги кружечку и сидит ждет, когда смерть наступит. Однако через некоторое время она такая веселая стала, что ей сразу танцевать захотелось. И конечно никакой смерти. На другой день она уже двумя кружками зачерпнула и тоже выпила, подумав, что может для смерти одной кружки мало? И опять у нее настроение еще лучше стало. Словом, каждый день она пила все больше и больше и в конце- концов вылечилась от своей болезни и решилась открыть великую тайну королю тоже.

- Ну а потом?

- Ну а потом. Как во всякой сказке: король стал жить поживать, добра наживать и жил, пока не помер.

- Говорят, что он своему изобретательному министру послал тамошний Большой крест ордена Железной короны, - со смехом добавил господин Томпа.

- Как бы не так. Говорят, что король его еще до того обезглавил. Сразу как попробовал мусту виноградного да и выплюнул. Так ведь всегда бывает, когда кто-то большое открытие сделает, ему обязательно голову отрубят.

- Тсс! Идут! - послышалось со всех сторон. - Что-то начинается.

По толпе пронесся легкий ветерок волнения, как если по ржаному полю пробежит перепелка. Скрипнул ключ в двери дома. Это услышали и доложили те, кто на верху стены сидел.

- Открывают!

- Папаша Дмитрий, - пробормотал Сепеши повеселев. - Ну наконец-то!

К тому времени и Акли возвратился с фляжкой. Но уже не тем успокоенным, каким был, когда отправился за ней. Хотя и повозку он нашел и фляжку. Но на повозке он нашел и еще кого-то с тонким, как ниточка, и очень знакомым голоском.

- Ради Иисуса Христа, помогите, сударь! Спасите!

- Да восславится Христос, аминь! Кто ты таков?

Пояснение дал флегматичный возница.

- Военнопленный один.

- Может военнопленная? - улыбнулся Акли. - Нет? Отчего ж тогда голосок-то у этого пленного такой тоненький?

- Аль вы меня не узнаете, сударь? - жалобно простонал военнопленный. - Это же я - Рябина!

Даже молния, пади она с неба, не поразила бы так Миклоша Акли, как эти слова. Значит, все потеряно?! И гонец и письмо в руках Сепеши? Только теперь происшедшее предстало перед ним во всем своем устрашающем виде.

- Связанный я, - пожаловался Рябина, - и сильно замерз.

- Ничем не могу тебе помочь, дружок. Вот выпей глоточек, согрейся чуть-чуть.

Он приставил к его губам фляжку, которую ополченцы за ее булькающий звук прозвали "клип-клапом". Рябина потянул из нее сколько сумел, а в горле у него в самом деле захлюпало, словно он хотел шепнуть: Клипи.

...Как странно все! Ведь так звала своего Миклоша Акли Незабудка.

Глава XI

Игрок в отчаянии тащит козыря, откуда может

Акли во весь опор мчался назад. Отчаяние не обессилело его, а наоборот - придало ему сил. В голове один план сменял другой. Он уже не чувствовал холода. Пар, поднимавшийся над землей в морозной ночи, обретал в его фантазии какие-то причудливые формы: то это были плывущие гробы, то отрубленные голову, или сани, в которые были впряжены четыре женщины с телом птиц.

Еще не добравшись до места, он уже слышал угрожающий голос старого Дмитрия, доносившийся со двора пансиона.

- Кто там, эй? Чего вам? Что за спектакль вы тут затеяли?

- Это я, папаша Димитрий! - отозвался по-немецки Сепеши. - Я, Иштван Сепеши.

- Неправда! - возмутился голос во дворе. - Иштван Сепеши - благородный человек, он не будет бродить по ночам и беспокоить честных людей. Так что вы никак не можете быть Иштваном Сепеши. И вообще, кто бы вы ни были. Приходите утром, если по делу, а сейчас убирайтесь отсюда! И потому, что вы пьяны, и потому, что я вас все равно сюда не пущу!

Сказав так, старик повернулся и собрался уходить, что можно было угадать по шарканью его валенок, но споткнулся обо что-то, забормотал и даже выругался. Наверное наткнулся на труп убитой собаки.

- Топи убили! - с болью в голосе вскричал он. - Кто мог это сделать? Это вы - убийцы? Ах вы разбойники!

- Послушайте, Димитрий! Будьте благоразумным! - снова заговорил барон. - Да, это я приказал пристрелить Тори. За него я заплачу, сколько он стоит. А вы погодите уходить, если вам дорога судьба всего пансиона! Вы же знаете, что это я, ну чего вы притворяетесь? Чего хитрите?

- Ну и что, что я знаю? Все равно я не пущу вас, господин барон. Отправляйтесь-ка, господин барон, восвояси, домой спать.

- Погодите, Димитрий, есть кое-что такое, чего вы еще не знаете. Именно это я сейчас вам и скажу.

- Ничего я сейчас не хочу знать. Потому что сейчас я спать хочу.

- Ну это у вас едва ли получится, папаша Димитрий. Потому что я перед вашим домом стою с вооруженным войском. Взгляните-ка получше на стены!

Димитрий из-под ночного колпака бросил взгляд на стены и увидел лежащих на них мрачных типов. Со сверкающим оружием в руках. Увидел и испуганно вскричал:

- Иезус Мария!

А затем, словно уже не верил в силы небесные, громко завопил:

- Полиция! Полиция!

Но на это уже во весь голос захохотали вояки, взобравшиеся на стены. С подгибающимися от страха коленями старикашка, клацая зубами, заспешил в дом, чтобы запереть изнутри на засов тяжелую дубовую дверь, но по дороге одумался и снова приковылял к воротам. И поскольку умом его овладел страх, он уже дрожащим и совсем приветливым голоском спросил:

- Что же вам угодно, господин барон?

- Вот видите! - отозвался барон. - Теперь вы уже больше не грубите, как только что перед этим? И правильно делаете, потому что мы не затем сюда явились. Чтобы не давать вам спать. Просто у меня в кармане нетерпеливо бьют копытами парочка рыжих жеребят, специально для вас предназначенных.

- Это хорошо, хорошо, целую ручки. Только скажите, какое будет ваше желание?

Акли весь напрягся, стараясь не упустить ни слова, а сам протискивался сквозь толпу, чтобы оказать как можно ближе к барону.

- А желание мое такое, - продолжал Сепеши, - чтобы вы разбудили хозяйку пансиона и сказали ей, что я не уйду отсюда до тех пор, пока не заполучу мадемуазель Ковач.

- О боже, боже! - запричитал Димитрий. - Ну что это вам вдруг взбрело в голову, господин барон?

- Или подобру ее отдадите, или мы силой ее увезем. Но если мои люди доберутся до вас, они захватят не только ее, а и все, что придется по нраву их глазам, или устам. Тогда уж я им помешать не смогу.

- О, господи, господи! - вновь жалобно запричитал дворник. - Ведь и ваша сестренка младшая, ваше сиятельство, тоже здесь же среди остальных девочек.

- Вот потому я и хочу пощадить остальных. Так что если выдадите нам одну девушку, ты с богом удалимся. А потому идите к своей хозяйке и скажите ей, что я велел ей передать. Даю ей четверть часа на размышление.

- Нет, нет, это невозможно, господин барон.

- Что невозможно?

- Чтобы она выдала барышню. Да вы и не представляете, что скажет на это всемогущий граф Коловрат, которого император сам посылает навещать барышню? Как знать, кем барышня приходится императору...

И в этот момент Акли невольно вскричал:

- Вот это как раз то, что мне надо!

- Тише, заткнись! - прикрикнул на него господин Мальнаши возмущенно. - Что еще за "это". Ну, говори же.

Акли смутился, пришел в замешательство, и, как мог, попытался объяснить свои слова.

- Ножик свой складной я нашел.