Преследование

Сейчас, однако, Саймон держал узду свободно, позволяя лошади медленно прогуливаться по дорожке для верховой езды.

В парке сегодня было весьма многолюдно. На дорожке то и дело встречались другие джентльмены верхом, и в поле зрения попадало как минимум полдюжины открытых карет с аристократками, одетыми в роскошные наряды для дневных прогулок. Гуляли леди с зонтиками от солнца. Рядом резвились спаниели. Один джентльмен прогуливал мастифа. Все вокруг узнавали Гренвилла и приветствовали его. Он отвечал на любезности кратким поклоном или сдержанным «здравствуйте».

Саймон не хотел вести себя грубо, но его настроение едва ли можно было назвать радостным. Новый коллега Журдана так и не вышел на связь.

Гренвилл ушел из дому, изменив внешность, в пятом часу утра, чтобы встретиться с якобинцем. Но никто не ждал его у будки уличного сапожника на Дарби-Лейн.

Эта неудача могла означать только одно: его связной или попал в тюрьму, или был убит.

И любой из этих вариантов таил в себе угрозу для него самого. Если агенты Питта раскрыли людей Ляфлера, они могли в конечном счете разоблачить и его маскарад.

Но ситуация осложнилась еще больше. Амелия едва не застигла его, возвращавшегося домой.

Сердце Саймона екнуло. Нельзя допускать подобные ошибки снова. В следующий раз, когда он выйдет на улицу под маской своего французского кузена, обязательно нужно будет переодеться, прежде чем окажется в поле зрения обитателей собственного дома. В прошлый раз он еле успел избавиться от белого парика и синего сюртука в тот самый момент, как вошел в бальный зал. Саймон спрятал свой костюм за диванчиком. После того как Амелия вернулась к своим обязанностям по дому, он извлек парик и сюртук и сжег их.

Он так не хотел обманывать Амелию…

Но она ни за что не должна была узнать правду.

Саймон не мог рассказать ей о том, что его отправили во Францию шпионить для Питта и его соратников, а также и о том, что ему удалось успешно внедриться в круги, близкие к революционному правительству в Париже. Он не мог поведать Амелии о том, что совершил ужасную ошибку. Не мог признаться ей ни в том, что играет на обе стороны, ни в том, что даже не представляет, чем закончится эта опасная игра. Он никогда не сказал бы Амелии, что предает свою собственную страну — даже притом, что иного выхода у него не было: он делал это, чтобы защитить своих сыновей.

Амелия никогда бы не поняла, как он мог предложить свои таланты и услуги якобинцам. Она сочла бы его трусом — и совершенно справедливо.

Боже праведный, в конечном итоге она стала бы презирать его!

Сердце Гренвилла неистово заколотилось. Она по-прежнему восхищалась им. Но если она когда-либо узнает правду, обязательно потеряет свою веру в него.

Странно, но ему так нужна была ее вера!

Мало этого, если Амелия узнает правду, ее жизнь окажется в опасности. Саймон отчаянно надеялся, что не подверг ее риску, привезя с собой в Лондон. Ведь она была лишь экономкой. Никто никогда не догадался бы, что их связывало прошлое, что когда-то они чуть не стали любовниками, что они были друзьями… Никто не смог бы понять, что он нуждался в ее дружбе. Никто ни за что на свете не узнал бы, что она занимала особое, чрезвычайно важное место в его жизни.

Правда, он назвал ее Амелией этим утром в присутствии молодого слуги. И как его угораздило допустить эту ужасную оговорку!

Слуги вечно сплетничали о хозяевах. Поэтому ему стоило вести себя значительно осторожнее.

И тут Саймон вспомнил о простом завтраке, который подала Амелия, сервировав стол так, будто это был правительственный обед. Она приложила много усилий, а потом была так рада усадить его и мальчиков за стол!

В одиннадцать часов она настояла на том, чтобы подать им умело приготовленные яичницу, сосиски, ветчину и несметное количество гарниров. Когда она все успела? Саймону оставалось лишь теряться в догадках. Но когда он вопросительно взглянул на нее, задаваясь вопросом, не ослушалась ли она его и не сама ли приготовила еду. Амелия лишь мило улыбнулась и принялась все отрицать.

А потом Саймон сделал еще один промах. Он спросил Амелию, не желает ли она сесть с ними за стол. Он совершенно не подумал о том, как может выглядеть это приглашение со стороны — обычно аристократы не приглашали экономок отобедать с ними, — и Амелия поспешила отказаться.

Хотя это было бы так естественно для нее — присоединиться к ним за столом. Ее роль экономки — вот что представлялось ей совершенно противоестественным. Что ж, теперь Саймону предстояло и в своем собственном доме вести себя так же осторожно, как и вне его. Гренвиллу стоило рассматривать Амелию как часть опасной игры, в которую он впутался, — а все для того, чтобы не подвергать ее жизнь угрозе.

Сидя за столом, Саймон никак не мог заставить себя переключить внимание на сыновей или содержимое тарелки. Вместо этого он продолжал наблюдать за Амелией, суетившейся вокруг стола.

Саймон поймал себя на том, что, несмотря на тяжелое бремя разом навалившихся проблем, улыбается — и в это самое мгновение словно кто-то снял часть непосильного груза с его плеч. Его сыновья нуждались в Амелии. Значит, он сделал правильный выбор.

— Сегодня вы в хорошем расположении духа, как я посмотрю.

Саймон вздрогнул, услышав немного удивленный голос Себастьяна Уорлока. Поглощенный мыслями, Гренвилл и не заметил, как к нему приблизится куратор разведгруппы верхом на вороном мерине.

— Здравствуйте, Уорлок. Вы обманулись. Я никогда не бываю в хорошем расположении духа. Разве вы не слышали?

Уорлок насмешливо скривит рот. Глава шпионской сети был высоким молчаливым человеком, с явным пренебрежением относившимся к моде. Он был одет, по обыкновению, в черный бархатный сюртук, темные бриджи и сапоги для верховой езды. Темные волосы Уорлока были стянуты назад, на голове сидела двууголка. Себастьяна отличала мрачная красота, и проходившие мимо леди оглядывались на него, одаривая томными взглядами.

— Убежден, я видел, что вы улыбались. Только не подумайте, что я осуждаю вас. Свежий воздух должен бодрить — особенно после Парижа.

Это что, острота, попытка поддеть? — подумал Саймон. Так Уорлок намекал на его арест? У Саймона не было ни малейшего желания упоминать об этом; если руководитель шпионской сети не знал о его тюремном заключении, это было только к лучшему. Конечно, Уорлоку было бы весьма непросто обнаружить степень двуличия его агента. С другой стороны, куратор шпионской сети, казалось, знал абсолютно все.

— Я наслаждаюсь прогулкой на своей новой лошади и просто восхитительным весенним днем.

— Давайте привяжем лошадей, — бросил Уорлок, и это было не предложение. Он остановился и спешился.

Саймон последовал его примеру. Они провели лошадей по дорожке вперед, по направлению к дубовой роще, где и привязали их к ветвям.

— Я скучал по городу, — сказал Саймон, просто чтобы поддержать светский разговор.

— Могу представить, как вы скучали. Очень сожалею о вашей потере, Гренвилл.

Саймон безразлично пожал плечами:

— Она была слишком молода, чтобы умереть.

— Всегда кажется, что люди слишком молоды, чтобы умирать.

— Да, так и есть. — Саймон знал, что они оба думали о невинных жертвах войны и революции. К горлу подступила тошнота.

— Не думаю, что режим террора может существовать вечно.

Уорлок медленно пошел к пруду. Себастьян направился следом.

— Тиранов всегда ждет падение.

— Внутри комитета и внутри коммуны существуют разногласия, — заметил Саймон, имея в виду Комитет общественного спасения Робеспьера и парижское городское правительство. — Но никто не защищен от подозрений. Каждый боится стука в дверь посреди ночи.

Подумать только, как спокойно звучал его голос!

— Вы тоже боялись?

Саймон напрягся всем телом.

— Я был бы дураком, если бы не боялся разоблачения.

Уорлок остановился, так же как Саймон. Волосы на голове Гренвилла зашевелились, когда Уорлок тихо спросил: