Ледяная дева

— Повтори это еще раз, — просила она. — Я была уверена, что ты никогда не женишься на мне! Мне и сейчас еще не верится, что я действительно… твоя жена.

— Совсем скоро я заставлю тебя в это поверить, — ответил герцог.

— И ты… никогда не будешь… сожалеть, что женился на мне?

— Только в том случае, если ты не будешь любить меня.

— Я буду любить тебя всегда, каждый миг моей жизни, всем своим существом, — страстно произнесла Зоя.

— Сокровище мое!

И опять губы герцога были на ее губах, и она почувствовала, как страсть охватывает ее. Он целовал ее, пока у них не перехватило дыхание. Сердце Зой бешено стучало в груди.

Лошади замедлили бег, и карета остановилась. Зоя с сожалением подумала, что им приходится возвращаться на землю.

Она ожидала, что генерал-губернатор и его супруга встретят и поздравят их, но эта мысль не радовала ее. Зое не хотелось, чтобы кто-нибудь нарушил ту близость, которую она испытывала в объятиях герцога.

Дверца кареты открылась, и Зоя увидела, что они остановились не перед дворцом, а перед небольшим домом из белого камня.

Она узнала один из павильонов, которые видела во владениях генерал-губернатора. Ей рассказывали, что в этих павильонах обычно располагаются самые почетные гости, которых сопровождает многочисленная дворня.

Герцог догадался, о чем она думает, и сказал:

— Здесь мы будем одни, дорогая. Я хочу этого еще больше, чем ты.

Он ввел ее в павильон, закрыл за собой дверь, и Зоя услышала, как отъехала карета.

В роскошно обставленной комнате благоухали цветы, ее освещали затененные светильники. В павильоне, кроме них, никого не было.

Герцог провел ее через гостиную в комнату, где горело лишь несколько свечей, освещавших огромную кровать с балдахином из шелка бирюзового цвета.

Потолок был расписан изображениями богов, богинь и купидонов. На одной стене было огромное окно с раздвинутыми портьерами, и Зоя могла видеть звезды на небе.

Не выпуская девушку из своих объятий, герцог подвел ее к окну, и она увидела внизу море, в котором отражался серебряный месяц.

— Не может быть, чтобы это… происходило со мной, — прошептала Зоя.

— Это все происходит с нами, дорогая, — ответил герцог. — Наконец-то ты моя! И не только в эту ночь, но навсегда, до самой смерти!

Он прижал ее к себе:

— Мне кажется, я искал тебя на протяжении веков. И теперь, найдя, никогда не отпущу.

— Какие прекрасные слова! — восторженно прошептала Зоя. — В душе… я всегда хотела верить, что… так и будет, но думала, что мне… придется… оставить тебя.

— Как ты могла вообразить, что на свете есть что-нибудь важнее нашей любви? Как ты хоть на мгновение могла усомниться в этом?

Зоя вздохнула и прижалась щекой к его плечу.

— Я думала, что ты часть того «императорского блеска», который царит во дворцах Санкт-Петербурга, и того общества, которое осудило мою мать, оставившую его из-за любви к простому французскому музыканту.

— Единственный блеск, который имеет для нас значение, это блеск нашей любви, дорогая. Я хочу, чтобы ты поверила, что это правда.

— Я всегда верила в это, — ответила Зоя, — но думала, что ты такой… знатный и недосягаемый. Ты же знаешь, что в глазах русских папа совершил преступление, осмелившись жениться на моей маме. И я думала, что ты никогда не сочтешь меня… достойной стать твоей женой.

— Ты не только моя жена, ты мой идеал, и всю оставшуюся жизнь я буду поклоняться тебе и обожать тебя, — сказал герцог.

— А вдруг я разочарую тебя?

— Жизнью клянусь, этого никогда не произойдет! Тронутая его искренностью, Зоя подняла к нему лицо. Она думала, что герцог поцелует ее. Но он лишь заглянул глубоко в ее глаза. Зоя поняла, что он заглядывает прямо в ее душу и видит там то, что надеялся увидеть.

Герцог отвел ее от окна, очень бережно снял с ее головы бриллиантовую диадему и отстегнул шлейф. Почувствовав его прикосновение, Зоя вздрогнула. Герцог стал медленно расстегивать ее платье, и она от смущения зарделась.

Потом его рот ваял в плен ее губы.

Пламя, таившееся в ее груди, разгоралось все жарче. Герцог целовал ее глаза, губы, нежную шею, грудь. Зоя поняла, что герцог прав и нет ничего более великолепного, чем их любовь.

Их чувства были более яркими, чем свет звезд, сверкавших как бриллианты на ночном небе, и глубже, чем море, шумевшее внизу. Для них не имели значения ни звания, ни положение в обществе — все то, что считалось таким важным в придворных кругах.

— Я люблю… тебя…

Эти слова, казалось, витали в воздухе.

Герцог сказал:

— Я люблю твою красоту, моя очаровательная жена, я восхищаюсь твоим умом, и я просто боготворю твою душу, которая разговаривает со мной на языке твоей музыки.

— Ты понял, что, играя для тебя, я… говорила о моей… любви?

— Я прекрасно понимал, что ты чувствовала. А теперь скажи, что ты любишь меня и хочешь принадлежать мне.

— Я… твоя. Я безгранично, страстно, всей душой и телом хочу быть твоей…

— Моя драгоценная, обожаемая, чудесная маленькая женушка!

Зоя почувствовала, как сильно бьется сердце герцога, когда он поднял ее на руки и отнес на кровать.

И вот он уже лежит рядом с ней, его губы целуют ее, его руки ласкают ее тело.

А потом для нее все перестало существовать, кроме него. Страсть, как пожар, охватила их обоих.

Сияние любви окутало влюбленных, восторг охватил их. В порыве любви слились их тела, соединились души, им казалось, что теперь они стали единым существом…