Проклят и прощен

— Вам нужно о чем-нибудь важном переговорить со мной? — спросила она, садясь против него. — Дело касается, вероятно, продажи Розенберга?

— Вы ошибаетесь, — ответил адвокат с многозначительной улыбкой. — Напротив, я надеюсь, вам удастся удержать имение по крайней мере как летнее местопребывание, хотя бы вы главным образом и жили в городе.

— Конечно, это было бы очень приятно, но при теперешних обстоятельствах я не считаю это возможным.

— Сударыня, — с большой торжественностью начал Фрейзинг, — вы — вдова!

— Ну да! — сказала Анна, несколько удивленная этим вступлением.

— Я — холостяк! — продолжал адвокат.

Молодая женщина посмотрела на него с удивлением.

— И это мне известно.

— Жизнь холостяка очень печальна! С каждым годом все более и более я чувствую свое одиночество, бесконечно мечтаю о подруге жизни.

— Господин Фрейзинг, — испуганно перебила его Анна, только теперь поняв значение роз.

Однако адвокат не дал себя перебить и заговорил с такой поспешностью, как будто читал доклад в суде. Он указал на их многолетнее знакомство, на свою обширную практику и значительное состояние, намекнул на свое бескорыстие, с чем приходилось согласиться, так как ему были хорошо известны средства вдовы, и наконец попросил руки молодой женщины.

На лице Анны изобразилось мучительное смущение, она отложила в сторону цветы и сказала с легким упреком:

— Вам следовало избавить нас обоих от этих тяжелых объяснений. Я и не воображала, что мое дружеское обращение пробуждает в вас подобные чувства, в противном случае я не допустила бы этого.

— Вы отказываете мне? — с горьким разочарованием воскликнул Фрейзинг.

— Я питаю к вам глубочайшее уважение, верную дружбу и навсегда сохраню к вам благодарность за советы и поддержку.

— Да, но с этим мне делать нечего, — сказал он с грустью. — Это мне предлагали все дамы, которым я делал предложение.

— Так вы уже не в первый раз делаете предложение?

— В четвертый раз, и всегда вместо согласия получал уважение и дружбу.

Это необыкновенное признание прозвучало так грустно, что Анна едва подавила невольную улыбку.

— Это непонятно! — сказала она, чтобы утешить «жениха». — Такой человек, как вы, с положением и заслугами... Мною руководят совершенно другие соображения.

— Вот в том-то и заключается мое несчастье, что я всегда наталкиваюсь на такие «другие соображения», — вздохнул Фрейзинг. — Первая дама, к которой я обратился, объяснила мне, что может любить только художника, юрист же пользуется только ее глубочайшим уважением; вскоре после того она обручилась с молодым художником. Вторая дама поведала мне свое намерение поступить в монастырь и предложила мне свою дружбу. Третья призналась, что уже любит другого, и воспользовалась при этом моей помощью, так как ее родители были против ее выбора; за эту помощь она заверила меня в вечной благодарности. А теперь и вы отказываете мне!

— Неужели я должна за это лишиться верного, испытанного друга? — спросила молодая женщина, протягивая ему руку.

— Нет, этого не будет, — сказал Фрейзинг, борясь с волнением и беря протянутую руку.

И в четвертый раз состоялся несносный обмен уважением и дружбой. Однако, несмотря на все, этот обмен был, видимо, приятен Фрейзингу. После этого он сразу успокоился, а когда Анна накинула шаль и пошла провожать отвергнутого жениха до калитки, у которой остановился экипаж, то, казалось, старые дружеские отношения опять вполне восстановились между ними.

В продолжение их разговора Лили стоило большого труда не выдать себя в соседней комнате; несколько раз у нее появлялось очень сильное искушение громко рассмеяться, но когда экипаж уехал и в комнату вошла Гофер, молодая девушка подбежала к ней, весело крича:

— Пятница дала себя знать! Дядя советник получил отказ, и подумайте только: это уже четвертый!

— Вы подслушивали? — с упреком спросила Гофер.

— Разумеется, — подтвердила Лили, не находившая в своем поступке ничего дурного, и начала изображать подслушанную сцену в смешном виде.

Но это не произвело желанного впечатления. Фрейлейн Гофер наморщила лоб и запретила девушке насмехаться над человеком, заслуживающим полного уважения.

— Но ведь вы его терпеть не можете, — сказала Лили, удивленная таким участием. — Ведь он ваш противник и спорит с вами при всяком удобном случае.

На мгновение фрейлейн смутилась, но сразу же оправилась и сказала назидательно:

— Да, это верно, но не следует желать зла даже своим врагам.

Анна не возвратилась домой, а пошла пройтись по саду; Лили увидела это и побежала за ней. Она тоже накинула легкую накидку и уже дошла до оранжереи, как вдруг заметила, что к дому подъехал второй экипаж, и с удивлением увидела, что из него выходит молодой барон Верденфельс. Молодая девушка знала или, вернее, догадывалась, что этот визит относится исключительно к ее сестре, — глаза Пауля были слишком красноречивы тогда, в доме пастора. Но она думала, что у него найдется приветствие и для его маленькой новой знакомой; и потому невольно приостановилась в ожидании. Однако Пауль не заметил ее, хотя и проходил на близком расстоянии. Выходя из экипажа, он сейчас же заметил стройную фигуру на другом конце сада, и его взор был прикован исключительно к ней одной, все прочее для него не существовало. Пауль не вошел в дом, а отыскал молодую женщину в саду, при этом его лицо сияло, как будто уединение, в котором он застал Анну, было давно желанным счастьем.

Лили опустила голову; ей уже не хотелось идти к сестре и принимать участие в разговоре, в котором она была лишней. Ее даже не заметили... Она тихонько остановилась за колонной оранжереи. На сей раз она не хотела подслушивать, да это было бы и невозможно на таком большом расстоянии, но она могла видеть и сестру и Пауля Верденфельса, когда они ходили по аллее, а им и в голову не приходило, что за ними следят. Разговор продолжался долго и, в противоположность разговору с Фрейзингом, казался очень серьезным.

Сначала долго и оживленно говорил Пауль, но ответы молодой женщины, по-видимому, охлаждали его пылкое красноречие, так как он становился все молчаливее. Потом заговорила Анна; она тоже говорила долго и убедительно, сдерживая страстные объяснения своего спутника, так что он наконец совершенно умолк и стоял неподвижно, устремив взор в землю. Последовала короткая пауза. Затем Анна подала ему руку, и Верденфельс поднес ее к своим губам; молодая женщина повернулась и пошла домой.

Лили догадывалась о том, что произошло между ними, хотя барон не был во фраке и не привез букета; она не хотела показаться ему и осталась на прежнем месте. Но Пауль пошел кратчайшим путем, который привел его к оранжерее. Он шел очень медленно, и его красивое лицо, незадолго перед тем сиявшее счастьем, было бледно и носило отпечаток страданий, так что Лили забыла свое намерение. В эту минуту она вела себя совершенно как ребенок, и даже не сознавала, что поступает бестактно, идя к нему навстречу и заговорив с ним.

— Господин Верденфельс, что с вами? — с тревогой спросила она.

Пауль вздрогнул от неожиданного вопроса и провел рукой по глазам.

— Простите, — поспешно сказал он, — я не видел вас; мой экипаж дожидается меня. Засвидетельствуйте мое почтение вашей сестре. — Он намеревался уйти, но глядевшие на него ясные карие глаза были так печальны, полны такого участия, что он попробовал улыбнуться. Это не удалось ему, и он лишь произнес: — Простите, что я так спешу, но право я не могу здесь оставаться.

— Наверно моя сестра причинила вам какую-нибудь неприятность? — робко спросила Лили.

Губы молодого человека болезненно дрогнули.

— Да, и даже большую. Она и сама не знает, какую боль причинила мне.

— О, да, Анна бывает иногда жестока, — тихо заметила Лили.

— Не говорите так, она была бесконечно добра ко мне. Не ее вина, что я ошибся, — покачал головой Пауль и вдруг быстро добавил со страстной скорбью: — Но я не перенесу, если у меня отнимут всякую надежду. Я лишу себя жизни!