Убежденный холостяк

— С какой стати?

— Во-первых, я буду плохо спать, зная, что вы здесь. Во-вторых, какая разница, где мы спим, если все же собираемся пожениться. В-третьих…

— В-третьих?

Эндрю немного застенчиво улыбнулся:

— Я замерз.

Челси вздохнула и окинула его равнодушным взглядом. Внешне спокойная, она чувствовала, как у нее бешено бьется сердце.

— Ах, почему вы такой привлекательный?

— Простите, это ненамеренно.

— Именно поэтому вы и привлекательны. — Она откинула край одеяла. — Ладно. Присоединяйтесь ко мне, если хотите. Но… не прикасайтесь. Будем просто спать.

— Вы серьезно?

— Абсолютно.

— Вы действительно считаете, что я могу прийти в вашу спальню, забраться под одеяло и при этом не прикасаться к вам?

— Считаю, что вы можете попытаться.

— Это выше моих возможностей.

— Тогда предлагаю вам вернуться в постель, — заявила Челси, недоумевая, почему ей вдруг так захотелось, чтобы он отказался. — Не понимаю, почему это так трудно. Если вам по силам создавать летательные аппараты и прочие диковинки, то и это, уверена, по плечу.

Эндрю прошлепал босыми ногами к кровати.

— Мне кажется, что это своего рода вызов.

— Отчего же вам так кажется? — поинтересовалась Челси, отодвигаясь в сторону и освобождая ему место.

— Ну а как иначе? Вы приглашаете меня в свою кровать, но требуете, чтобы я не прикасался к вам — и это после того, как мы уже два раза занимались любовью. Зачем бороться с желанием?

— Потому что еще рано, и я хотела бы поспать. Выбирайте одно из двух: либо вы стоите здесь и страдаете, либо забираетесь в кровать. Ведь холодно-то не мне.

Эндрю, естественно, забрался в кровать. Челси не сомневалась, что Именно так он и сделает. Ах, если бы он всегда был таким — привлекательным, остроумным, легким в общении, а не брюзжащим чудовищем.

Матрас под Эндрю промялся. Челси отодвинулась на самый край и насторожилась. Каждая клеточка ее тела предвкушала случайное прикосновение. Эндрю накрылся одеялом и устроился на подушке.

Так они лежали некоторое время, оба напряженные, выжидающие. Оба испытывали легкую неловкость. Эндрю казался Челси чужим в этой розовой комнате. Сейчас она уже действительно жалела о том, что рядом нет Пятнистого. Если бы их разделяла собака, она бы не сомневалась, что не будет никаких… случайных прикосновений. Может, вместо собаки использовать подушку?

— Итак, расскажите мне о таксах, — попросил Эндрю. Его низкий голос прозвучал у самого уха девушки.

Она лежала вытянувшись как струна, руки по швам, и даже боялась дышать.

— А что рассказывать?

— Я хочу знать, почему для вас так важна их судьба. И что вы намерены сделать, чтобы помочь им.

Эта тема была безопасной и неисчерпаемой — возможно, если ей повезет, он заснет. Ведь большинству скучно слушать про несчастных собак — почему бы и лорду Эндрю, чьи интересы сосредоточены в области науки и удивительных изобретений, не соскучиться?

— Вы когда-нибудь заходили в кухню Блэкхита? — зная, что скоро лишится аудитории, не без доли отчаяния начала Челси. — Или в любую другую?

— Гм… нет. — Он заложил руки за голову и случайно локтем задел ухо Челси. — Что-то не припомню.

Челси приказала себе не двигаться — она остро ощущала близость его локтя.

— Если бы вы соблаговолили спуститься туда, вы увидели бы железное колесо рядом с очагом, где обычно жарится мясо. Так вот, это колесо вертят таксы, чтобы ваше мясо прожаривалось ровно.

— Собак используют для того, чтобы крутить колеса? — удивился Эндрю, поворачивая к ней голову.

— Знаете, вам было бы полезно хоть раз выйти из своей лаборатории и посмотреть, что делается в мире. Естественно, используют! А разве люди не используют других живых существ?

Эндрю смотрел на нее, и его лицо мрачнело. Его губы были всего в нескольких дюймах от губ Челси, на щеке она чувствовала его дыхание.

— Я расскажу вам еще кое-что, — продолжала она, запрещая себе смотреть в его красивое лицо и поэтому глядя в потолок. — Эти несчастные собаки не просто навечно заключены в железное колесо. Кухарки насыпают внутрь горячие угли, чтобы собаки бежали быстрее — в противном случае они обожгут лапы.

— Да вы шутите!

— Не шучу.

— Какой ужас… Господи, а я и не знал!

— Ужас, правда? — Челси немного расслабилась. Она чувствовала, что завладела вниманием Эндрю, что он искренне сочувствует собакам. — Теперь вы понимаете, почему я так настаиваю на том, чтобы люди придумали другой способ жарки мяса. У животных тоже есть душа, как у нас. Им нельзя делать больно, с ними нельзя жестоко обращаться и использовать их для наших нужд. Они невинны и беспомощны, их надо любить так же, как мы любим наших детей.

— Среди людей есть такие, кто не любит своих детей.

— Я знаю.

— Есть и такие, которые сказали бы, что у животных нет души и, следовательно, они не заслуживают лучшего обращения. Поэтому нет ничего зазорного в том, чтобы использовать их в качестве бросового инструмента. Конечно, я не разделяю их взгляды… просто выступаю в роли «адвоката дьявола».

— Я догадываюсь. Но у кого есть право утверждать, что у животных нет души? Я всем сердцем верю в то, что есть. Я верю, что они попадают в рай все до одного, потому что они невинны и, следовательно, безгрешны. И я верю в то, что Господь, который создал животных точно так же, как и людей, из тех же самых плоти и крови, любит их в той же степени, что и нас.

Внезапно Челси ощутила острый приступ отчаяния и с трудом сглотнула образовавшийся в горле комок. Ей безумно хотелось изменить мир, однако она понимала, что это ей не под силу, потому что на свете всегда будут жестокие, бесчувственные люди.

— Если я рассказываю об этом, окружающие начинают смеяться надо мной, — после паузы снова заговорила она. — Они вежливо улыбаются и, потакая мне, делают вид, будто эта проблема их заботит. Забавно, как влияют на людей деньги, правда? Они превращают их в глупцов. Я знаю, что они думают на самом деле. Хорошо, что я не родилась сто лет назад — меня бы сожгли как еретичку. Хотя пусть смеются. Пусть шепчутся за моей спиной. У людей много защитников, а у животных — ни одного. Если что-то подходит для твоих целей, используй это! Если что-то стоит у тебя на пути, разрушь! И не важно, что это живое существо, с сердцем и эмоциями, которое дышит и чувствует боль, одиночество и тоску точно так же, как Мы. Имеют значение только желания людей, верно? Если они хотят, можно затоптать и растерзать что угодно. Господи, как же я все это ненавижу!

Ее голос звучал страстно и гневно. Она повернулась и устремила на Эндрю горящий взор. Он наблюдал за ней, и его взгляд был задумчивым, а на губах играла слабая улыбка. Что она означает? Насмешку? Радостное удивление?

— Я кажусь вам смешной, да?

— Нет. Я отнюдь не считаю вас смешной, Челси.

— А что вы считаете?

Его взгляд неуловимо изменился.

— Я думаю, вы женщина, опережающая свое время.

— Так вы не смеетесь надо мной?

— Разве похоже?

— Нет, — призналась Челси, облегченно вздыхая и понимая, что нет надобности вести борьбу. — Нет, не похоже.

— Я восхищен тем, как отважно вы отстаиваете свои убеждения. Вы не побоялись рассказать мне о том, что вам дорого.

— Да, но это превратило меня в еще большего изгоя, чем раньше. Только имейте в виду, это меня не волнует.

— Мне знакомо это чувство.

— Какое?

— Когда ощущаешь себя изгоем.

— И вас это тоже не волнует?

— Нет, ни капли, — улыбнулся Эндрю.

Его признание, а также его внимательный и спокойный взгляд медленно, но верно разрушали первоначальное решение Челси избегать прикосновений и загонять внутрь все свои чувства. Поэтому она опять уставилась в потолок.

— Я всегда любила животных больше, чем людей. Возможно, потому, что люди жестоки, а животные нет. Или потому, что я резко отличаюсь от окружающих.

— И это мне знакомо.

Челси удивленно взглянула на него: