Легенда о седьмой деве

— О да! Я умею делать прически и обожаю приводить в порядок платья.

— Я понятия не имела… — Джудит прикусила губу. — Я думала, ты старше. — Она подошла ко мне, все еще внимательно рассматривая меня. — Я бы хотела, чтобы ты занялась моим гардеробом, привела все в порядок. Я наступила каблуком на подол вечернего платья. Ты умеешь штопать кружева?

— О да, — заверила я ее, хотя никогда прежде не делала этого.

— Это очень тонкая работа.

— Я справлюсь.

— Мне необходимо, чтобы ты каждый раз в семь часов выкладывала на кровать вечернее платье. Будешь приносить воду для ванной, помогать мне одеваться.

— Да, — сказала я. — Какое платье вы желаете надеть сегодня вечером? — Она бросила мне вызов, и мне хотелось доказать, что я на редкость умела и расторопна.

— Ну… серое атласное.

— Слушаюсь.

Я повернулась к шкафу, а она села за туалетный столик и стала нервно перебирать щетки и расчески. Я открыла шкаф и, вынув ее наряды, залюбовалась ими. Никогда прежде мне не доводилось видеть ничего более роскошного. Я не могла удержаться и не провести рукой по атласу и бархату. Я нашла серое атласное платье и осмотрела его. Когда я выкладывала платье на кровать, открылась дверь и вошел Джастин Сент-Ларнстон.

— Дорогой! — Это было похоже на выдох, но я услышала беспокойную страсть в громком возгласе Джудит. Она поднялась и направилась к нему. Она бы обняла мужа, даже невзирая на мое присутствие, если бы он позволил ей. — Что с тобой случилось? Я ждала тебя…

— Джудит! — Его голос был холодным, словно предупреждение.

— О, это Карли, — рассмеялась Джудит, — новая камеристка.

Мы посмотрели друг на друга. Он совсем не изменился с того дня, когда они застали меня у садовой стены. По его взгляду было понятно, что он не узнал меня. Джастин забыл инцидент, как только тот закончился. Деревенская девчонка не произвела на него впечатления.

— Ну, значит, теперь у тебя есть то, что ты хотела, — заметил он.

— Я ничего на свете так не хочу, как…

Было заметно, что он едва сдерживается и хочет, чтобы она замолчала.

— Ты можешь идти. Карли, кажется? Миссис Сент-Ларнстон позвонит, когда ты понадобишься, — сказал он мне.

Я слегка склонила голову. Когда я шла к двери, то чувствовала, что Джудит не спускает с меня глаз и одновременно следит за супругом. Я догадалась, о чем она думает, потому что подслушала их разговор в тот день, когда пряталась в шкафу в этой самой комнате. Судя по всему, Джудит была отчаянно ревнивой; она боготворила своего мужа и не могла вынести, когда он смотрел на другую женщину — даже ее собственную камеристку.

Я прикоснулась к узлу волос на голове. Надеюсь, они не заметили самодовольного выражения на моем лице. Возвращаясь в свою комнату, я думала, что деньги и положение в обществе не делают человека счастливым. Это нужно хорошенько запомнить — особенно такой гордой особе, как я, оказавшейся вдруг в столь унизительном положении.

Я навсегда запомнила свои первые дни в Эббасе. Сам дом потряс меня даже больше, чем люди, жившие в нем. В нем чувствовалась атмосфера задумчивости и бесконечности. Оставшись в одиночестве, я с легкостью представляла себе, что на дворе другой век. Дом захватил мое воображение с тех самых пор, когда я услышала историю о девственницах. Я часто воображала, как исследую Эббас, — и это был тот редкий случай, когда реальность превосходила воображение.

Эти комнаты с высокими резными и расписными потолками — на некоторых рисунки, на других — изречения на латинском языке или корнском наречии — приводили меня в восторг. Мне нравилось прикасаться к роскошным шторам или, сняв туфли, ощущать босыми ногами мягкость толстых ковров. Нравилось сидеть на диванчиках и представлять, как я отдаю приказания. Иногда я говорила сама с собой, воображая, будто я — хозяйка этого дома. Это стало моей любимой игрой, и я не упускала возможности поиграть в нее. Но, несмотря на восторг от роскоши убранства в апартаментах хозяев, меня снова и снова тянуло в то крыло, которым никогда не пользовались и которое, очевидно, раньше было частью старого монастыря. Именно в это крыло привел меня Джонни в день бала-маскарада. Тут был какой-то необычный запах, отталкивающий и одновременно завораживающий — запах веков. Лестницы, которые, казалось, возникали из ниоткуда, вели вверх, к какой-нибудь двери или в коридор, где располагались странные маленькие альковы с узкими, как щели, окнами, прежде бывшие кельями монахинь. В подвале я обнаружила темницы, потому что здесь была своя тюрьма. А еще я увидела часовню — темную и зябкую — со старинным триптихом, деревянными скамьями, выложенным большими каменными плитами полом и алтарем, на котором по-прежнему стояли свечи. Казалось, все было готово к тому, чтобы обитатели дома пришли на богослужение. Я знала, что теперь в этой часовне никогда не проводят службы. Все жители Эббаса ходили молиться в церковь Сент-Ларнстона.

В этой части дома жили когда-то шесть девственниц, они ходили по тем же мрачным коридорам и так же сжимали веревку, взбираясь по каменным ступеням.

Я полюбила этот дом, а поскольку любить — значит быть счастливым, то в те первые дни, невзирая на мелкие унижения, я не была несчастной. Я завоевала надлежащее место среди слуг, и, признаться, мне даже понравилась битва, которую пришлось выдержать, ибо я смогла убедить себя в том, что обязательно выйду из нее победительницей. Я не была красавицей, у меня не было ни изысканных точеных черт Джудит Деррайз, ни нежно-фарфорового очарования Меллиоры. Но с такими сверкающими черными волосами и большими глазами, способными замечательно выразить пренебрежение, и с моей гордостью я была удивительно привлекательной. Я выросла высокой и стройной — почти до худобы, — и у меня были неуловимые черты чужестранки, которые, как я начинала понимать, можно было выгодно использовать.

Хаггети быстро это смекнул. Он посадил меня за стол рядом с собой — и это, как я догадалась, пришлось не по душе миссис Ролт: я слышала, как она выражала свое недовольство.

— Ах, бросьте вы, дорогая, — отвечал он. — В конце концов, она камеристка леди. Вы должны это понимать. Это большая разница по сравнению с вашими горничными и простыми служанками.

— И откуда она только взялась, хотела бы я знать?

— Ничего уже не изменишь. Мы должны учитывать не ее происхождение, а ее нынешнее положение.

«Нынешнее положение!» — мысленно воскликнула я, поглаживая свои бока. С каждым днем, с каждым часом я все больше и больше примирялась со своей нынешней жизнью. Унижение — да. Но жизнь в Эббасе всегда будет более захватывающей и волнующей, чем где бы то ни было. И я здесь живу!

Сидя за обеденным столом вместе со слугами, я получила возможность изучить всех домочадцев, которые жили в задних покоях дома. Сидевший во главе стола мистер Хаггети с его маленькими поросячьими глазками и влажными губами, которые он облизывал каждый раз, когда видел сочное блюдо или женщину, верховодил в нашем курятнике. Король кухни, дворецкий Эббаса. Следующей по степени важности шла миссис Ролт, экономка, самозваная вдова. Вполне вероятно, она использовала статус замужней дамы в надежде, что однажды мистер Хаггети сделает ей предложение и обращение «миссис» станет ее по праву, когда она сменит фамилию Ролт на Хаггети. Скуповатая, хитрая, она была готова зубами держаться за свое нынешнее место — место главной помощницы мистера Хаггети в вопросах подбора обслуги. Потом шла миссис Солт, повариха. Пухлая, как водится у поварих, обожающая поесть и посплетничать, она сильно пострадала в замужестве и убежала от мужа, которого всегда называла «он». Ее положение было печально; она пришла откуда-то из отдаленного уголка Корнуолла, расположенного к западу от Сент-Ивза, и всегда пребывала в страхе, что когда-нибудь «он» найдет ее. Тут же была Джейн Солт, ее дочь. Эта тихая, хладнокровная тридцатилетняя женщина служила горничной и была очень привязана к матери. Следом шла Долл, дочь шахтера, девица лет двадцати, с вьющимися светлыми волосами и страстью к цвету электрик. Когда выдавалось свободное время и она могла пойти «на свидание», как она это называла, на ней всегда было что-то этого цвета. Простушка Дейзи, которая работала вместе с ней на кухне, во всем подражала приятельнице, копировала ее жесты и очень хотела ходить «на свидания». Разговоры двух подруг, казалось, были посвящены только этой теме. Все слуги постоянно проживали в Эббасе, но были еще и приходящие слуги, которые тоже обедали на кухне. Мистер и миссис Поулор и их сын Вилли. Отец и сын работали на конюшне, а миссис Поулор занималась поденными работами в Эббасе. При конюшне было два жилых домика. В одном из них жили мистер и миссис Трелланс с дочерью Флорри. Все считали, что Флорри и Вилли должны пожениться. Все, кроме самих молодых людей, полагали, что это прекрасная идея. И только Вилли и Флорри все упирались. Но, как сказала миссис Ролт, со временем они все равно к этому придут.