Шепот небес

Глава 2

Среди озаренной ярким солнцем зелени газонов и деревьев бежала усыпанная ракушками дорожка. За усадебным парком, в котором росли сикоморы, березы, английские дубы, белые акации, голландские вязы и ясени, тщательно ухаживали. Джесси с детства привыкла к его широким лужайкам, величественным купам деревьев, цветникам и аккуратно подрезанным живым изгородям из цветущего кустарника – роз и сирени. Вернувшись из Великобритании, которую местные колонисты все еще считали своей родиной, она по-новому взглянула на усадьбу и поняла, каких сил стоило ее родителям создать миниатюрное подобие Англии посреди тасманийской дикой природы.

Ансельм Корбетт в свое время возвел просторный двухэтажный усадебный дом из песчаника. Хотя солнце в Тасмании жжет не так сильно, как в других частях Австралии, лето здесь более жаркое, чем в Англии. Поэтому владелец имения окружил дом кольцом веранды, построенной, правда, не из дерева, как принято в здешних местах, а из песчаника, которая имела окна в форме готических арок. Они придавали дому вид сооружения, походившего на нечто среднее между средневековым монастырем и левантийским замком времен Крестовых походов. Вначале Ансельм назвал свою усадьбу Рейвенкрофт. Однако вскоре он возвел вокруг нее ограду с высокой дозорной башней, чтобы обезопасить свою семью от нападения беглых каторжников, и местные жители окрестили имение Корбетт-Касл. Ансельм не возражал против такого названия. Самолюбию сына владельца одной из обычных ланкаширских фабрик льстило, что теперь ему принадлежали обширные земли и усадьба, достойная называться замком.

Слушая, как под колесами кареты хрустит ракушечник, Джесси с грустью вспоминала отца. Долгие месяцы, проведенные на корабле, она мечтала о том, что снова увидит отчий дом, представляя себе, как, заслышав шум экипажа, к воротам выбежит мама, хотя прекрасно знала, что Беатрис Корбетт никогда не сделает подобной глупости. Ее мать считала, что мчаться очертя голову навстречу дочери ниже ее достоинства. И когда лошади сделали последний поворот при подъезде к дому, Джесси увидела, что у ворот ее никто не встречал.

Уоррик поспешно спрыгнул на землю и помог сестре выйти из экипажа. Он заметил грусть в ее глазах.

– Неужели ты ожидала, что мать выбежит к воротам, чтобы встретить тебя? – спросил он, покачав головой.

– Нет, конечно. Но как ни глупо, в глубине души я все же ждала, – призналась она, окинув взглядом усадебный дом.

По лицу Уоррика пробежала тень. Ему, по-видимому, стало жаль сестру, и он тронул ее за локоть.

– Она с утра с нетерпением ждет тебя, сидя в гостиной. Мама притворяется, что вышивает, но на самом деле ничего не может делать, все валится у нее из рук. Поверь, она очень скучала по тебе.

– Я знаю.

Улыбнувшись, Джесси взбежала на крыльцо и распахнула двустворчатые двери. В Англии хозяев и гостей такого великолепного дома непременно встречал бы дворецкий или по крайней мере лакей. Однако найти хорошую прислугу в Тасмании – нелегкое дело. Из лондонских карманников и ирландских преступников выходили никудышные дворецкие.

Торопливые шаги Джесси гулким эхом отдавались в отделанном черно-белым мрамором вестибюле. Несмотря на внешнее сходство дома со средневековым замком, по своему внутреннему устройству он напоминал античную виллу. Два его главных коридора образовывали крест. Один из них, центральный, более широкий, соединял парадную дверь и черный ход, а другой, шедший с востока на запад, – две лестницы, расположенные в крыльях здания, – главную, из полированного дерева, и черную, которой пользовались слуги.

Гостиная, расположенная в северо-восточном крыле здания, имела высокие окна, сквозь которые, если бы не постоянно прикрытые ставни, в помещение проникали бы лучи утреннего солнца. Отделанная розовым деревом, со стенами, обитыми парчой с цветочным узором, эта комната имела главное украшение – стоявшее на мраморной каминной полке большое зеркало в массивной позолоченной раме. Именно здесь Беатрис обычно занималась рукоделием. Переступив порог, Джесси сразу же увидела мать, одетую в траурное платье из черного шелка. Она сидела на старинном диване, изготовленном еще в конце прошлого века. На ее коленях лежали пяльцы с вышивкой.

В молодости Беатрис Корбетт блистала красотой. Стройная фигура и правильные приятные черты лица привлекали многих поклонников. Беатрис всегда одевалась с безукоризненным вкусом и появлялась на людях безупречно причесанная и опрятная. Хотя ее фигура после нескольких родов утратила свою стройность, а от пережитых горестей и волнений вокруг рта залегли морщинки, она и сейчас сохранила свою привлекательность.

Увидев дочь, Беатрис отложила в сторону рукоделие. В ее серых глазах блестели слезы.

– Ну наконец-то, Джесмонд! Я уже начала волноваться. В последнее время на побережье дуют опасные ветры. Я боялась, что с твоим кораблем может что-нибудь случиться.

Положив на столик у двери шляпку, перчатки и сумочку, Джесси подошла к матери и пожала ее ухоженную руку. Ее слова удивили девушку. Впервые в речи матери Джесси услышала намек на страшную трагедию, пережитую Беатрис Корбетт, которая стала причиной постоянного беспокойства Уоррика и бесцельного бунта против жизненных обстоятельств. Однако о ней никогда не говорили в семье Джесси.

– Плавание прошло замечательно, мама, без всяких происшествий. Мы с Уорриком немного задержались по пути в усадьбу, я попросила остановить экипаж, чтобы полюбоваться пейзажем. Мне очень нравится вид, открывающийся с дороги на долину и наш дом. Прости, если мы заставили тебя волноваться.

Беатрис с улыбкой покачала головой:

– Мне следовало догадаться, что тебе захочется остановиться в пути. Я очень рада, что ты наконец вернулась.

Беатрис сжала пальцы дочери в избытке чувств, а затем быстро встала и порывисто обняла ее. Джесси ощущала, как сильно бьется сердце матери от волнения и радости, и вдыхала с детства знакомый аромат душистого, пахнувшего сиренью талька, которым пользовалась Беатрис. Наконец Беатрис выпустила дочь из объятий и снова опустилась на диван.

Джесси внимательно наблюдала за матерью. Она знала, что в доме никогда никто не обмолвится о своих чувствах. В семье всегда молча переживали разлуку, утраты и трагедии, стараясь скрывать эмоции. Так требовало английское воспитание, предписывавшее всегда оставаться сдержанным и внешне спокойным вне зависимости от жизненных обстоятельств. Корбетты привыкли прятать от чужих глаз душевную боль, гнев и горе. По их мнению, такое поведение – признак не только английского стиля жизни, но и истинного человеческого благородства. Живя на краю земли, среди английских преступников, ирландских мятежников и их отпрысков, они считали, что необходимо вести себя осторожно и подавлять проявление чувств.

– Я хочу устроить праздник в честь твоего возвращения домой, – поведала Беатрис, не отрывая глаз от рукоделия. – А в следующем месяце мы официально представим тебя местному обществу. Я настоятельно прошу тебя, Джесмонд, умерить свой пыл и хорошенько отдохнуть. Никаких поездок по окрестностям, никаких изучений скальных пород или новых видов местных орхидей. Тебе нужно время, чтобы восстановить силы после долгого путешествия.

– Я не чувствую усталости, мама, – возразила Джесси, присаживаясь на низенькую скамеечку возле ног матери. – Мне не хочется отдыхать.

– Истинной леди необходим отдых после столь напряженной поездки. Твои сестры прислушивались к моим советам.

Джесси с детства привыкла к тому, что мать постоянно сравнивала ее с двумя сестрами, которые уже умерли. И ее сравнение всегда было не в пользу Джесси, хотя она старалась во всем походить на них и не огорчать маму.

– Я пригласила сегодня к нам на ужин Харрисона и Филиппу, – продолжала Беатрис, сосредоточенно вышивая узор. – Харрисон скучал по тебе. Он с нетерпением ждет новой встречи.

Харрисон Тейт – ближайший сосед Корбеттов и лучший друг Джесси – унаследовал пять лет назад в возрасте девятнадцати лет огромное состояние своего отца, став самым богатым человеком в колонии. В детстве Харрисон, его младшая сестра Филиппа, Уоррик и Джесси часто играли вместе. Два года назад, когда Джесси исполнилось восемнадцать лет, Харрисон сделал ей предложение, и они объявили о своей помолвке.