Зимняя мантия

После ужина женщины удалились. Уолтеф с любопытством следил за их уходом. В обтягивающем красном платье молодая женщина напоминала хрупкую лань. Уолтеф представил, как прижимает ее к стенке и целует. Эта мысль заставила его поерзать на скамье.

Когда женщины ушли, в зале стало шумно, и Уолтеф воспользовался случаем, чтобы поинтересоваться у Ричарда де Рюля, кто эта девушка в красном платье.

Управляющий с тревогой взглянул на него.

– Это Джудит, племянница короля, дочь его сестры Аделаиды, графини Омальской. Я бы посоветовал вам не смотреть на эту девушку.

– Почему? – Уолтеф закинул руки за голову. – Она помолвлена?

– Пока нет, – неохотно ответил де Рюль. Вино шумело в голове Уолтефа.

– Значит, за ней можно приударить?

Управляющий двором отрицательно покачал головой.

– Она герцогского рода, поэтому ее замужество очень важно для Нормандии.

Уолтеф прищурился.

– Уж не хотите ли вы сказать, что я недостаточно хорош для нее?

– Я всего лишь хочу сказать, что герцог отдаст ее за человека по своему выбору, не случайного гостя, которому она приглянулась, – сухо объяснил де Рюль. – Кроме того, лучше держитесь от нее подальше, потому что ее мать отличается дьявольской гордостью, отчим очень суров в вопросах чести, да и сама девушка не подарок.

Уолтефа разбирало любопытство. Он уже собрался спросить, почему Джудит не подарок, но в этот момент его за рукав схватил Эдгар Ателинг и потащил соревноваться.

– Ставлю фунт серебра, что никому не сладить с Уолтефом Сивардссоном! – заорал он слегка охрипшим спьяну голосом.

Все дружно поддержали его. Уолтефа посадили против Пико де Сайя, его предполагаемого противника, рыцаря герцога Вильгельма. Он был широк в груди, руки его напоминали лопаты, а щеку пересекал шрам от удара меча.

Он ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие нескольких зубов.

– Говорят, дурак быстро расстается с деньгами, – произнес он насмешливо.

Уолтеф рассмеялся.

– Я на звание умника не претендую, но, чтобы заставить меня расстаться с моим серебром, потребуется кто-то посильнее, – вежливо заметил он.

Послышались крики одобрения. Уолтеф поставил локоть на стол и протянул руку к нормандцу. Рукав туники скрывал мускулы Уолтефа; запястья были чистыми, без всяких следов топора или меча, потому что, хотя его и обучали обращению с оружием, ему ни разу не пришлось применить свои навыки на практике.

Пико схватил руку Уолтефа своей, покрытой шрамами.

– Зажигайте свечи, – скомандовал он. Сбоку от каждого борца ставилось по свече в низкой плошке, и нужно было согнуть руку соперника и ею погасить свечу. В подобных состязаниях Уолтеф не был новичком, а о его успехах свидетельствовала его рука без единого шрама от ожога.

Сначала Уолтеф не слишком напрягался, внимательно следя за противником. Он почувствовал, как тот увеличивает нажим. Пико надавил сильнее, но рука Уолтефа осталась неподвижной. Мужчины застучали руками по столам. Уолтеф ощутил, как пульсирует кровь. Главное – сосредоточиться. Он начал сам давить, медленно, но непрерывно увеличивая давление. Зрители закричали еще громче. Уолтеф направил всю силу в руку и начал неуклонно опускать руку противника к пламени. Нормандец боролся, лицо его покраснело, жилы на шее вздулись, но Уолтеф был слишком сильным. Он дожал Пико и под оглушительные вопли зрителей затушил свечу его рукой.

– Я редко проигрываю, – проворчал Пико, потирая обожженное запястье.

– Отца моего звали Сивард Могущественный, – ответил Уолтеф.

– Славно сработано, Уолтеф, сын Сиварда, – промолвил низкий голос за его спиной. Уолтеф обернулся и увидел короля Вильгельма. Он явно наблюдал конец схватки, и Уолтеф покраснел от смущения.

– Благодарю вас, сир, – пробормотал он. Хотя он только что выиграл схватку, победа вдруг показалась ему не такой уж сладкой.

Глава 2

Через неделю двор герцога Вильгельма покидал Руан, с тем чтобы отпраздновать Пасху к северу от Фекама. Простуженная графиня Аделаида предпочла отправиться в путь в одной из крытых повозок, которую изнутри выложили пуховыми подушками и мехами – так и на ухабах мягче и теплее.

Джудит ненавидела так путешествовать. Тряска, ноющий голос сестры, бесконечные материнские нравоучения – этого и святой не выдержит, а она особым терпением похвастаться не могла.

После долгих уговоров мать разрешила ей ехать верхом на гнедой кобыле.

– Вам же свободнее будет, – убеждала Джудит. – А я обещаю постоянно быть на виду.

Аделаида высморкалась в большой платок.

– Ладно уж, иди, – махнула она рукой. – У меня от тебя голова болит.

Обрадованная Джудит сделала матери реверанс и тут же велела Сибилле приказать конюху седлать лошадь.

Во внутреннем замковом дворе было так шумно, людно и душно, что Джудит решила уйти оттуда. Но тут она заметила Уолтефа Сивардссона, графа Хантингдонского и Нортгемптонского, – она уже знала, что его зовут именно так. Как обычно, рядом с ним, как приклеенный, был Симон де Санли, смотревший на него глазами преданного щенка. Светлые, с медным отливом волосы Уолтефа были стянуты на затылке тесемкой. Он ловко жонглировал топором, на радость Симону и другим зевакам.

Джудит наблюдала, как сверкнуло лезвие топора, когда Уолтеф перехватил его у самого обуха. Затем он предложил старшему брату Симона тоже попробовать. Джудит почувствовала волнение, для которого не было никакой причины. Не понимая, что с ней происходит, она поспешно ушла, испугавшись, сама не зная чего.

В Фекам они выехали около полудня. Близилась Пасха, и погода значительно улучшилась. Джудит наслаждалась первым теплом и видом зеленеющих почек, оживлявших еще по-зимнему унылый пейзаж. По пути была запланирована охота, и Джудит с нетерпением ждала возможности поучаствовать в этой забаве.

Выпустили свору гончих герцога, и большие рыжие собаки начали рыскать по сторонам, выискивая добычу. Джудит послушно ехала за повозкой матери, откуда доносились кашель и шмыганье носом. Джудит от души радовалась свободе. Она ненавидела ездить в тесной повозке, откуда можно было рассмотреть только небольшую часть окрестностей.

Одна из гончих подняла зайца. Мужчины с радостным гиканьем, оставив обоз, бросились в погоню. Джудит колебалась, но искушение было слишком велико. Не обратив внимания на запоздалый окрик матери, она пустила свою кобылу Джоли галопом.

Джудит обогнала нескольких всадников, включая своего кузена Руфуса, выкрикнувшего ей вслед непристойность. Весенний воздух наполнил ее легкие, ветер развевал накидку подобно знамени. В охоте участвовали и другие женщины, и их выкрики подгоняли ее, но сама она подавляла желание закричать. Это бы означало перейти границы приличия.

Заяц скрылся в густом кустарнике. Кобыла Джудит преодолела спуск с холма в два длинных прыжка, но внезапно споткнулась, едва не выбросив Джудит из седла. Она вцепилась в поводья, чтобы удержаться, а охотники тем временем толпой промчались мимо.

Джудит, путаясь в юбках, спешилась и заметила, что кобыла хромает на заднюю ногу. Машинально Джудит приложила ладонь к поврежденному месту – кобыла взбрыкнула, едва не ударив ее копытом.

– Миледи, вы попали в затруднительное положение?

Она удивленно подняла глаза и увидела Уолтефа Сивардссона, подъезжающего к ней.

Сердце Джудит бешено застучало, во рту пересохло. Ома огляделась, но поблизости никого не было.

– Кобыла, – сказала она, неловко показав на лошадь, – слишком поспешила на спуске.

Одним плавным движением он соскочил с седла и привязал поводья своей лошади к дереву. Затем осторожно приблизился к Джоли.

– Поберегитесь, – предупредила Джудит, пытаясь сохранять спокойствие, – она может напасть.

– Нет, нет, нет, – ответил он низким, ласковым голосом, от которого у нее замерло в груди, – она не станет. Я люблю лошадей, и они любят меня. С детства умел с ними обращаться. Приор Улфцитель всегда говорил, что мне надо было стать грумом.