Белый вепрь

Мажордом встретил хозяина и его гостя глубоким поклоном, ему показалось, что граф выглядит усталым и мрачным. Так нередко бывало, особенно после его поездок в Вестминстер или к кузену. Но верному слуге размышлять о таких делах не пристало, и мажордом, отбросив посторонние мысли, внимательно рассматривал профиль озабоченного и усталого лица графа. Мажордом старался не отстать от хозяина, быстро шагавшего по двору, мимо башни и деревянной галереи. Уорвик направлялся в свои покои, там его ждали жена и обе дочери. Славные, симпатичные девочки — Изабелла, ей скоро будет тринадцать, и Анна — на несколько лет моложе. Больше детей у Уорвика нет, так что девочки — единственные наследницы поистине королевских поместий Бошан и Деспенсер, составлявших приданое его жены. Непонятно было, почему граф до сих пор не нашел своим дочерям женихов. При взгляде на нервное, удивительно молодое лицо Джорджа Кларенса, по слухам, давно донимавшего своего брата-короля просьбами найти ему богатую невесту, мажордома посетила неожиданная мысль, высказать которую он не посмел, но на всякий случай оставил при себе. Верный слуга сообщил графу шепотом, что его аудиенции уже два дня ждет посланник французского короля: в Йорке они разминулись и посланник поехал на север, прямо в Миддлхэм.

Взгляд темных глаз Уорвика устремился на Изабеллу, он долго смотрел на ее ровно уложенные льняные волосы.

— Я же был в Шериф-Хаттоне, кто мешал ему там со мной встретиться? — вдруг резко произнес он. Граф был уже целиком поглощен сообщением о послании из Франции. Некогда обычная дипломатическая дань вежливости в отношениях между Людовиком {21} и королем Эдуардом — письма французского монарха графу Уорвику — в последнее время стали чем-то большим, они приходили все чаще. Власти Англии были очень заинтересованы во Фландрии, намечался союз с вассалом и злейшим врагом Людовика герцогом Бургундским {22}, известно было, что граф Уорвик активно, хотя и безуспешно, выступал против такой политики. Не успев и двух минут поговорить с женой, граф вышел из зала и, послав за французом, велел привести его в свои покои.

Во время ужина сквозь щели гардероба графини Уорвик чье-то чуткое ухо уловило, что Кларенс приехал в Миддлхэм за братом Ричардом, собираясь увезти его в Вестминстер. Слух подтвердился: Уорвик лично, едва завершив дела с французским посланником, явился к своему молодому кузену и объявил, что его северная эпопея закончена. Граф прекрасно понимал, что ничего хорошего ему от этого ожидать не приходится. Ведь от перемен, которые затеяла при дворе королева, пострадают прежде всего братья Эдуарда. Он понимал и то, что Ричарду Глостеру будет куда лучше, если жизнь свою он проведет вдали от дворцовой суеты, оставаясь верным своему брату-королю и служа у Уорвика на суровых границах Уэльса {23} или Шотландии {24}. Ричард слушал графа спокойно, не произнося ни звука: слова ничего не могли изменить. Уорвик, не желая пока углубляться в детали, пожелал юноше доброго пути.

Накануне отъезда Ричарда граф устроил в честь своих кузенов — принцев крови — большой праздник. Воздух был тихий и прозрачный, как весной. Местная знать, как и многочисленные бароны, прибывшие из Вестминстера, понаехала в Миддлхэм из Ричмонда {25} и Болтона {26}. Замок вдруг расцвел и похорошел, как стареющая, унылая женщина, которую вдруг заставили преобразиться и надеть украшения: переливаясь всеми цветами радуги, на почерневших от копоти стенах красовались новые гобелены, золотом и серебром сияли столы. Музыканты, устроившиеся в галерее, спорили за право развлекать гостей с лилипутами, танцорами, акробатами, жонглерами, фокусниками, умело маневрировавшими между столами, полными угощений.

Чтобы достойно отметить конец пребывания кузена в своем поместье, граф пересадил его с обычного места на возвышение — там рядом с хозяевами сидели самые почетные гости. Чувствуя себя несколько стесненным среди такого количества чужих людей, Ричард охотно поменялся бы на место рядом с кем-нибудь из менее знатных, но зато знакомых ему северных баронов. Но делать было нечего — рядом восседал Кларенс. Наследник престола был именно таков, каким рассчитывало его увидеть большинство йоркширцев. Ричарду было забавно наблюдать, к каким маневрам прибегают гости, чтобы привлечь к себе внимание брата, однако все эти попытки заканчивались провалом, и надежд на внимание со стороны августейшей особы не оставалось. В разговорах южной знати то и дело мелькали тонкие намеки, доносился тихий шепоток, раздавались шутки. Кларенс ничего не мог расслышать, чтобы понять и оценить, о чем идет речь, но приглушенный смех до него долетал. Он бросал вопрошающие взгляды на Уорвика, но граф, казалось, ничего не замечал. Когда в зале стало потише, Ричард услышал, как он расспрашивает о своей сестре леди Фитцхью, о здоровье племянников и племянниц в Равенсворте. К столу то и дело подносили полные до краев чаши, слуга Кларенса, казалось, работал за троих. Кентский {27} барон, сидевший по правую руку, что-то говорил Кларенсу, понизив голос, чтобы никто не слышал, а тот, зажав в ладонях украшенный золотом и драгоценностями кубок, мелкими глотками потягивал вино. От яркого света вокруг золотистых волос Кларенса словно возник ореол. Вдруг две головы прислонились друг к другу, разделились — Кларенс, откинувшись на стуле, оглушительно захохотал и изо всех сил хлопнул соседа по колену.

Перед Ричардом стояло изысканное сладкое угощение — испеченные фигуры святого Георгия и Богородицы, раскрошенные там, где он уже надкусил. Ричард безотрывно смотрел на рыцарский меч, наполовину утопленный в пышном тесте, а краем уха прислушивался к разговору тучного, на вид очень домашнего лорда Скроупа из Болтона и соседа Кларенса, барона из Кента. Говорили о вещах обычных, но жизненно важных для страны, о том, что давно вызывало споры, — о праве престолонаследования и о властителях с сомнительными правами на трон.

— Да, кстати, а верно ли, что королева беременна?

Несколько баронов с севера подняли головы, с нетерпением ожидая последних дворцовых новостей, но тот, к кому был обращен вопрос, лишь рассмеялся.

— Нет, Скроуп, бывшая вдова еще не зачала, и слава Богу, потому что, скажу я тебе, — он наклонился, обежав своим замутненным взглядом весь стол, — потому что, скажу я тебе, дело обстоит так: наше спасение как раз в том и заключается, чтобы она оставалась бесплодной, и надо Бога о том на коленях неустанно молить. Разве мало мы от нее натерпелись и без того, чтобы она наплодила кучу принцев? Видит Бог, это она правит и королем и королевством, пока грозный владыка Эдуард храпит у нее в постели. — Широко взмахнув рукой, он указал на Кларенса, индифферентно развалившегося в кресле рядом с ним, толстенная ладонь его шумно впечаталась в стол. — Сколько мы страдаем, а ведь выход — вот он, рядом.

Словно дымок над головами, над потрясенными или удивленными лицами поднялся одобрительный ропот; откуда-то из самого угла донесся голос: «Хорошо сказано». Весь побагровев и сжимая изо всех сил стоявший перед ним тяжелый кубок, Ричард вскочил на ноги. А Кларенса все это словно бы и не касалось: прикрыв руками глаза, он погрузился в какие-то свои мысли. Но все же всеобщее движение привлекло его внимание. Он резко наклонился и, схватив брата за руку, грубо прижал ее к столу. Кубок с грохотом упал на пол, содержимое его расплескалось на несколько метров вокруг, и в багровой гуще отразилось скрещение взглядов — голубые глаза Кларенса встретились с серыми глазами брата. В зале стихло, вино продолжало литься из кубка тонкой струйкой, на стене изгибались причудливые тени. Зал облегченно вздохнул: Кларенс презрительно освободил прижатую руку брата, трубачи, следуя знаку мажордома, принялись за дело. Все встали, трубы вскоре умолкли, и в наступившей тишине Уорвик быстро вывел кузенов из зала. Дверь с грохотом захлопнулась. Все трое — граф Уорвик, Ричард и Кларенс — очутились в хозяйских покоях лицом друг к другу.