Шпион

В конце концов, тот факт, что, приняв облик мужчины, она сможет навсегда избавиться от своих преследователей, стал неопровержимым аргументом. Раньше она просто посмеялась бы над возможностью такого поворота судьбы, скорее умерла бы, чем решилась на нечто подобное, но теперь мысль о смерти приобрела весьма реалистичное звучание, которого не имела раньше. У нее нет выбора. Она задолжала за квартиру, давно жила впроголодь. Еще немного, и она окажется на улице, квартирная хозяйка просто выгонит ее.

На днях миссис Фаркорт отправила одну из своих постоялиц в Бедлам только потому, что бедная женщина, находясь в своей комнате, разговаривала вслух со своим покойным мужем-солдатом. Вещи женщины, наспех сложенные в сундук, до сих пор стояли в коридоре. Ее одежда… и одежда ее мужа.

Из этого-то сундука и позаимствовала Филиппа некоторые предметы мужского гардероба. Всего лишь на время встречи с возможным работодателем, потом она, конечно, все вернет на место. Чтобы купить ботинки, она продала свои длинные локоны мастеру, изготовляющему парики, а оставшиеся короткие волосы перекрасила с помощью дешевой краски. Филиппа поднесла руку к коротко остриженным каштановым волосам. Длинные, доходившие до талии волосы насыщенного медного цвета еще совсем недавно составляли предмет ее особой гордости.

Филиппа отбросила все посторонние мысли и, с любопытством оглядываясь по сторонам, последовала за дворецким через вестибюль дома своего потенциального хозяина. Несмотря на то что прошлой ночью она в течение нескольких часов внимательно следила за домом, ей так и не удалось увидеть никого из домочадцев.

Филиппа оставалась в парке дольше, чем того требовало благоразумие, надеясь хоть мельком увидеть мистера Каннингтона, которого она представляла себе эдаким, замкнутым, полным и суровым мужчиной. Возможно, немного склонным к подагре, поскольку запись в дневнике ее отца была сделана несколько лет назад. Мужчина мог оказаться пожилым и болезненным.

В отличие от ее таинственного незнакомца, с которым она столкнулась прошлой ночью. Вот уж кто явно здоров как бык. Широкая мускулистая грудь что кирпичная стена.

Филиппа заставила себя вернуться к реальности. Она шла по прекрасно обставленному ухоженному дому, в котором казалось, никто не живет. Только в кабинете, куда ее привел дворецкий, царил уютный мужской беспорядок. Комната очень напоминала кабинет ее отца в Ариете. Недоставало только сладковатого запаха трубки да гулкого раскатистого смеха.

И тут из кресла с высокой спинкой, стоявшего перед камином, раздался раскатистый смех.

Филиппа даже задержала дыхание, но тут дворецкий объявил о ее приходе:

– Мистер Филипп Уолтерс явился на собеседование по поводу места гувернера, сэр.

Шапка взъерошенных волос показалась из-за широких боковин изогнутой спинки.

– Черт побери, совсем забыл.

У нее затряслись поджилки, когда она услышала знакомый голос. Мужчина поднялся с кресла.

Филиппа судорожно сглотнула. Значит, таинственный Джеймс Каннингтон и есть тот самый мужчина, с которым она встретилась прошлой ночью. А что, если он узнает ее?

Но стоявший перед ней джентльмен и бровью не повел.

Филиппу всегда привлекали мужчины поэтической наружности, с одухотворенными, бледными лицами, а мистер Каннингтон больше походил на загорелого, крепко сколоченного сквайра, который называет свою корову Мейбл и, понюхав землю, определяет, что пришла пора сеять.

– Мистер Уолтерс?

Филиппа вздрогнула и насторожилась. Должно быть, сказывается недоедание. Она должна сконцентрироваться! Ее жизнь и, вполне возможно, жизнь ее отца зависят от того, удастся ли ей получить это место. Она шагнула вперед и пожала протянутую широкую руку, которая уже несколько секунд висела в воздухе. Джентльмен явно не сомневается в том, что перед ним мужчина.

Филиппа чуть не взвыла от боли, когда Джеймс Каннингтон мощным рукопожатием едва не сломал ей пальцы.

Джеймс Каннингтон кивнул слуге:

– Спасибо, Денни.

Он жестом указал на стоявшее напротив мягкое кресло.

– Боюсь, объявление было не слишком информативным. – Он произнес это почти извиняющимся тоном. – Никогда раньше не давал объявлений.

Филиппа опустилась в кресло, испытывая полный восторг. Мало того, что Джеймс Каннингтон не узнал ее, так он еще не имел ни малейшего представления о том, как проводить собеседование при найме гувернера.

– Несколько претендентов на это место ушли, узнав, что я, не обремененный значительными средствами холостяк, собираюсь нанять наставника для невежественного, в прошлом беспризорного мальчишки, живущего сейчас в этом доме.

Ожидая ее реакции, Каннингтон откинулся в кресле, положив руки на массивный стол.

Филиппа кивнула и негромко откашлялась. Она должна говорить низким голосом.

– Я ценю вашу откровенность, мистер Каннингтон. Возможно, в свою очередь, мне следует сообщить вам, что в последних четырех местах, куда я обращался, мне было отказано по причине моей молодости, отсутствия опыта и рекомендаций.

Она откинулась на стуле и скрестила ноги, копируя его позу, хотя шов нещадно натирал внутреннюю сторону бедра.

Мистер Каннингтон наклонил голову.

– Вы любите детей?

Ей не приходилось иметь с ними дела.

– Смотря каких.

– А как насчет строгости и порядка?

– В целом я – за. Однако наказание должно быть соразмерно проступку.

– Вот как. Интересно, но уклончиво. Что бы вы сделали, если бы ребенок, например, украл яблоко из соседского сада? Взялись ли бы вы за розги?

Филиппа попыталась вспомнить собственное детство.

– Нет, вряд ли от этого будет толк. Он пойдет и сорвет еще одно, желая доказать, что не боится меня. А вот если ему придется провести целый день за чисткой яблок в кухне того же соседа, пожалуй, это принесет больше пользы.

Мистер Каннингтон усмехнулся:

– Могу представить себе подобное зрелище. Если только найдется в Лондоне кухня, где можно будет его удержать.

Джеймс Каннингтон долго смотрел на Филиппу. Она едва удержалась, чтобы не заерзать на стуле.

– Гм… А что вы можете предложить вместо опыта и рекомендаций?

– Латынь, ботаника, география, танцы, этикет и так далее. Короче, все, что следует знать молодому джентльмену.

Его губы тронула улыбка.

– Латынь и ботаника?

Он не поверил ей. Она не получит этого места. А больше надеяться не на что. Под ложечкой засосало, голова закружилась.

– Я говорю на семи языках, – с отчаянием выпалила Филиппа. И это было почти правдой. Она могла бегло ругаться на семи языках. Она довольно внимательно прислушивалась к носильщикам в каждой стране, в которой побывала ее семья за последние десять лет.

Мистер Каннингтон встал.

– Думаю, вам следует познакомиться с моим подопечным, прежде чем вы пообещаете мне еще кучу чудес, мистер Уолтерс.

Он подошел к окну, выходящему, по-видимому, во внутренний сад, и распахнул его.

– Робби! – громко позвал он. – Иди взгляни на своего нового наставника!

У Филиппы подогнулись колени. Неужели она получила место?

Пусть даже ее подопечный окажется паукообразной обезьяной, она будет учить его всему, что знает, если это поможет вернуть ее жизнь в прежнее русло.

Девушка встала и повернулась к двери, ожидая появления своего подопечного. Она должна найти правильный тон. Если мальчишка испорчен, то мистер Каннингтон может уволить ее и по просьбе парня.

Хруст сучьев и шум, раздавшийся от окна, заставили Филиппу повернуться к оконному проему. Увидев, как маленькое грязное существо карабкается в комнату через распахнутое окно, она удивленно вскинула брови.

Слегка отряхнувшись, что, впрочем, как заметила Филиппа, не принесло ощутимых результатов, ребенок посмотрел на нее, затем стал оглядываться вокруг.

– Это что, он и есть?

Робби внимательно разглядывал ее – от ботинок до аккуратно подстриженных волос. Потом бросил взгляд на своего опекуна и хихикнул.

– Он вроде бы ничего. А звать-то его как?