Английский союз

Генри выглядел чрезвычайно бледным, ему не нравилась манера, в которой Сара говорила с отцом, не нравилась ее дерзость и то, как она называет отца по имени. Генри был старомоден, для него много значили условности, и тот факт, что Магнус общался с Сарой на равных и даже советовался с ней по государственным вопросам, хотя она всего лишь женщина, пусть и его дочь, не переставал его шокировать.

— Надеюсь, вы простите меня, но ваше легкомыслие в настоящий момент неуместно, — сказал он сухо. — Вы просто не представляете себе, сколь велика опасность, о которой вы говорите. Не собираюсь никого запугивать, но если сенатор позволит мне переговорить с ним наедине, думаю, я смогу убедить его, что лучше отослать вас подальше из Вашингтона до той поры, пока все не образуется.

На лице Магнуса одновременно отразились презрение и озадаченность, но Сара, понимавшая Генри лучше, произнесла изумленно:

— Он хочет сказать, что меня могут изнасиловать или убить в моей собственной постели. Боюсь, такая деликатность полностью неприменима ко мне, Генри. Не забывайте, я выросла на историях Магнуса, рассказывавших о зверствах британцев, поэтому нет ничего, что бы меня могло шокировать. Кроме того, хотя я очень люблю Магнуса, он мне не указчик. А вы думали иначе?

Магнус усмехнулся:

— Вот это моя девочка. К тому же, если ты настолько глупа, что позволишь британцам изнасиловать или убить себя, едва ли ты достойна моей жалости.

Джеф тактично сменил тему:

— Сэр, вы действительно считаете, что британцы пойдут на Балтимор, а не на Вашингтон?

Вопрос позволил Магнусу вернуться к излюбленной теме.

— Послушай, парень. Надо думать, я прав: все, что остается президенту и его драгоценному государственному секретарю в сложившейся ситуации — метаться туда-сюда, как курица, когда лиса уже во дворе, издавать указ за указом и преуспеть лишь в одном — расставить милицию на каждом углу и повергнуть население в панику. Вдобавок Армстронг, секретарь по военным вопросам, нынче пребывает не в духе, ведь командовать обороной назначили не его человека. И если бы я не так сильно ненавидел британцев, я бы сказал, что мы заслуживаем поражения. — Он снова завелся, не в силах успокоиться.

— Когда Магнус выходит из себя, он становится истинным шотландцем, — вставила Сара с радостью.

— А почему бы и нет? — сказал он. — Хотя стоит назвать еще одну причину плохого настроения Армстронга. Единственное очко в карьере этого вашего генерала Уиндера — его пребывание на севере в качестве британского заключенного, что, с моей точки зрения, не лучшая рекомендация.

— Он вовсе не мой, — сэр, — мягко возразил Джеф, надеясь достигнуть согласия. Но Магнус его не поддержал.

— И что же он предпочел делать в сложившейся ситуации? Я вам отвечу. Он целый месяц скакал по окрестностям: кажется это называлось «изучать ландшафт». Слышали? «Изучать ландшафт»! Лучше бы построил несколько оборонительных укреплений на пути британцев, чем оставлять Вашингтон открытым со всех сторон врагу. Признаюсь, многих из них я попросту не выношу.

— Я знаю, что не выносишь, дорогой папа, — вставила Сара ободряюще. — Но постыдись, Магнус, неужели ты не испытываешь ни малейшего уважения к генералу Уиндеру? В конце концов, у него такой благородный вид, он клятвенно заверил женщин, что, пока он командует, им не о чем беспокоиться.

Магнус презрительно фыркнул.

— С тем же успехом они могли поставить командовать обороной любую женщину, да чего там, любого парня из моей конюшни! Клянусь, ты получше их знаешь, как готовятся к военной атаке.

— Не похоже на комплимент, — изумленно ответила Сара, — едва ли кто-нибудь может знать об этом меньше.

— Я твердо уверен — гражданским людям лучше не вмешиваться в военные дела. Оставьте их военным, — жестко возразил Генри. — Мы в подобных делах мало смыслим, и ничего странного тут нет.

— Ох, не знаю, — сказал Джеф. — В таком случае и говорить не о чем. Кроме того, Магнус имеет огромный военный опыт, и бьюсь об заклад, Сара могла бы стать великолепным генералом. — Он широко ей улыбнулся. — Я хорошо помню, как ты заставляла меня маршировать без остановки, когда мы детьми играли в войну, и следовало беспрекословно подчиняться. Кстати, я вечно изображал британца, за что я тебя никогда не прощу.

Он встал.

— Эта история напомнила мне, что я должен идти. Если ты и в самом деле собираешься остаться здесь, Сара, у меня есть еще больше оснований не пускать британцев в Вашингтон.

— Ну держись, парень. — Магнус добродушно хлопнул его по плечу. — Десять к одному, тебе не доведется увидеть ни одного красного мундира, и все-таки я тебе завидую.

Сара, к явному неудовольствию Генри, проводила Джефа до двери. Там она остановилась и сказала с беспокойством, которое не смогла скрыть:

— Ты слышал заверения Магнуса. Но пусть опасности нет, пообещай мне быть осторожным.

— О Боже, ну разумеется, — ответил он бодрым голосом и нежно пожал ее руки. — Возможно, Магнус прав, и мы даже издали не увидим красных мундиров.

— Обычно он бывает прав, — рассудительно заметила она. — И все же не забывай: у меня не так много добрых друзей.

Он состроил веселую гримасу.

— Это слегка утешает, хотя я бы мечтал услышать более теплые слова о наших отношениях. Если бы ты вышла за меня замуж тогда, когда я в первый раз сделал тебе предложение, сейчас бы вокруг нас копошился целый выводок детей, и я мог бы воспользоваться тем же предлогом, что и Генри, чтобы ничего не делать.

— Если бы я приняла твое первое предложение, — парировала она, — мы были бы весьма скороспелой парой. Ведь мне тогда, кажется, исполнилось только десять лет. И кроме того, сколько можно повторять: ты по-настоящему не хочешь на мне жениться. Тебе нужна нежная, обожающая тебя жена, которая будет смотреть тебе в рот и думать, что ты самый умный мужчина на свете.

Он усмехнулся.

— А ты думаешь иначе. Все же мне интересно, понимаешь ли ты меня так хорошо, как мне это кажется. В конце концов, мне не очень-то нравятся кроткие, смирные и недалекие женщины, лишенные собственного мнения.

— К которым, слава Богу, я не принадлежу, — грустно добавила она. — Нет, я родилась не для того, чтобы выйти замуж. Я мечтаю сделаться помощницей Магнуса в политических делах, а затем стать независимой деятельницей, вроде старой мисс Дэнвилл.

— Ты забыла, что у старой мисс Дэнвилл три подбородка и бородавка, — сухо заметил Джеф.

— Вздор. Ты меня недооцениваешь. Затратив немного усилий, я, несомненно, смогу отрастить три подбородка и даже бородавку, — настаивала она упрямо.

Джеф засмеялся.

— Я бы многое отдал, чтобы на это взглянуть. Кроме того, как ты можешь допустить мысль о том, что останешься старой девой, когда есть Генри? Он бы наставлял тебя, командовал тобой, а ты могла бы рассчитывать на защиту мужчины?

Она смешно закатила глаза.

— О Боже. Для него я бы стала еще более плохой женой, чем для тебя. И что того хуже, его сестра об этом знает. Могу тебя заверить, ее бы вовсе не обрадовал мой визит. Но переубедить Генри не смогла бы даже я, сколько бы ни старалась. Что он, по-твоему, во мне нашел? Он не устает повторять: ему не нравится моя «беспардонность», и он винит Магнуса за то, что тот не воспитал меня должным образом. Правда, Генри убежден: я нуждаюсь именно в его указке, дабы измениться и стать образцом добропорядочности вроде его бесцветной сестрицы. Грешно смеяться, но, боюсь, мы совсем не понимаем друг друга.

— Я не собираюсь защищать Генри. Его претензии столь же напыщенны, сколь и глупы, но, думаю, твое прекрасное лицо и твои завораживающие зеленые глаза имеют к этому кое-какое отношение, — легко поведал ей Джеф.

Ее смех вызвал ответную улыбку.

— Боже мой, в самом деле, как я могла не заметить? Мое, как ты выразился, прекрасное лицо не произвело должного впечатления на мужчин, и в двадцать четыре года я могу похвастаться лишь двумя предложениями? К тому же одно из них — от бывшего друга детства, по привычке думающего, будто он меня любит, а другое — от невыносимого зануды, который стал бы мне таким же отвратительным мужем, как я ему женой.