Свет молодого месяца

Часть вторая

ГЛАВА XV

Не считая равномерного дребезжания дождя по металлической крыше над оконным выступом, в столовой, где сидели за завтраком Мэри и отец, в доме было тихо. Они только что обменялись листами газеты из Саванны от третьего сентября 1831 года и оба молчали. Все чаще они так сидели молча, а если говорили, то о незначительных, случайных вещах, — о том, что, возможно, Томас Батлер Кинг будет представлять округ Глинн в законодательной комиссии в будущем году, о цене ситца и полушерстяной ткани, о том, что на дорогу, ведущую к ним, надо подсыпать побольше ракушек, что зацвела новая роза, о споре по поводу границ имений Вилли и Хассарда. Хорейс уехал из Саванны уже почти десять месяцев, и за это время написал им всего лишь два раза. Сейчас был сентябрь, а последнее письмо, почти ни о чем не сообщающее как и предыдущее, было датировано двадцать первым мая. Много раз Мэри спрашивала: «Папа, как ты думаешь, он все еще в этом театре в Новом Орлеане?» Хорейс сообщил им только адрес почтового отделения в городе и написал, что ему нравится его работа. Он ни разу не попросил денег и был, видимо, здоров. Больше они ничего не знали.

Джеймс Гульд помешал кофе, отпил и продолжал читать, развернув газету так, чтобы было удобнее.

— Ну, кажется хлопок на рынке держится в цене, — пробормотал он, не поднимая глаза. — Наш сорт длинного волокна по-прежнему стоит пятнадцать.

— Папа! — Чашка Мэри звонко задела на блюдце, и рука ее дрожала, ставя ее на место.

— Что такое, дочка?

Глаза ее были широко раскрыты от какого-то потрясения, краска отхлынула с лица.

— Разве ты не прочитал? Ты же видел эту часть газеты, — разве ты не прочитал?

Джеймс Гульд тяжело вздохнул.

— Да, Мэри, прочитал.

— Так как ты можешь говорить о цене хлопка на рынке?

— Я просто не знал, что сказать, милая.

Она смотрела на него, ее глаза требовали объяснения.

— Что тут можно сказать, дочка? Только то, что это ужасно. Ужасно для белых и ужасно для черных, которые не участвовали в этом. — Он опять вздохнул. — Ужасно для тех, кто участвовал.

Мэри уронила газету на пол и опустилась в кресло. «Пятьдесят пять человек — варварски убиты! Некоторые во время сна!» — Ее начал охватывать новый, ранее совершенно незнакомый ей страх. — «Негр, который был во главе восстания, всегда считался хорошим рабом. Одна семья, которой он принадлежал, по фамилии Тернер, даже обучила его грамоте».

— Это не та семья, против которой он восстал, и мы не можем узнать всю эту историю из газеты, Мэри. Здесь только голые факты. Мы не знаем о степени озлобления обеих сторон, о возможной жестокости, — у нас нет возможности знать, каковы на самом деле условия в Виргинии.

— Но, папа, что могли белые сделать, чтобы их негры задумали такое? Неужели на континенте такие жестокие люди? Или это все северные сплетни?

Джеймс Гульд повертел свою наполовину пустую чашку и ничего не ответил.

— Папа, — я тебя спрашиваю. Как ты считаешь, есть среди белых такие, которые обращаются со своими рабами так жестоко, что умный человек, как этот Нэт Тернер, доведен до убийства? И не один человек, — ведь, эти негры не просто застрелили одного белого в порыве злости, они отрубали людям головы! Они убивали женщин, и стариков, и маленьких детей! Папа, ответь мне!

— Ну, есть и северные сплетни, и жестокость.

— Например, избиения?

— Избиения — и хуже.

— Но разве они не понимают, что рабы стоят дорого? Я хочу сказать, что, если они не считают их людьми, то неужели они не понимают, что, если довести их до крайности, они не будут работать?

— Дочка, я знаю только некоторые плантации здесь, в береговой Джорджии. Я не могу ответить тебе на вопросы о рабовладельцах в других местах.

Мэри понимала, что он сказал не более того, что считал нужным сказать, но она не могла оставить этот разговор.

— Ты можешь себе представить, чтобы Джули так с нами поступил? Можешь? Если дать волю самому дикому полету фантазии, ты можешь поверить, что наш Джули мог бы тебя убить? Или меня? Или Джима? Или тетю Каролину?

— Я не могу этого себе представить.

Мэри встала и начала собирать со стола посуду. Внезапно она поставила ее и схватилась обеими руками за спинку стула, чтобы не упасть.

— Папа, на этом одиноком острове почти две тысячи черных и всего лишь сотня белых!

— Да, правильно.

— Это у тебя вызывает страх?

— Нет. После того, как я продам Берта, я не буду бояться.

Берт! Это угрюмое, невыразительное черное лицо, испещренное кривыми шрамами, похожими па белые шелковые шнуры... Нет не Джули, но вот Берта она могла себе представить стоящим над ее кроватью с поднятым топором.

— Я купил Берта сразу после того, как Хорейс уехал из Саванны, когда поехал в начале года узнать у Лайвели, что случилось, — сказал ее отец. — Восемь-девять месяцев вполне достаточный срок для негра, чтобы привыкнуть к новому месту. Берт злой. Джон, муж Ларней, просто не знает, что с ним делать. Он плохо влияет на остальных. Я не позволю, чтобы его высекли, — да это и не изменило бы его характер. Так что он опять попадет на рынок сразу же, как только здесь будет проезжать работорговец.

Мэри почувствовала дурноту. Совершенно неизвестно было, когда на Сент-Саймонс заедет работорговец. Плантаторы на острове почти никогда не продавали своих рабов. Она не знала ни одного случая, когда негритянская семья была бы разбита из-за продажи. Она не слышала ни об одной порке на острове. Может быть, такие случаи бывали, но она об этом не знала. Не далее, чем на прошлой неделе добродушный Тэб и тихий, застенчивый Джэспер сделались жертвами подстрекательства со стороны Берта. Оба молодых человека впервые отказались закончить свою урочную работу; ее отец был вынужден прибегнуть к крайней мере наказания, которое он допускал на Сент-Клэр. «Пусть все трое отдохнут», — сказал он своему кучеру Джону. И Тэб, Джэспер и Берт были заперты каждый в отдельном помещении, пищи им дали вполне достаточно, но они не могли разговаривать. Менее чем через два дня, не в состоянии вынести одиночество, Тэб и Джэспер дали знать Джону, что они готовы снова взяться за свои мотыги. Берт молчал.

— Берт все еще сидит взаперти... — сказал ее отец.

— Не выпускай его!

— Я и не собираюсь, хотя он нам сейчас до зарезу нужен, чтобы кончить сбор на южном поле.

— Ни в коем случае не выпускай его и помоги мне скрыть все это от Алисы... слышишь, пана? Я надеюсь, что она не узнает ни о Берте, ни о событиях в Виргинии. — Мэри снова начала собирать посуду с шумом, чтобы подбавить себе храбрости. — Еще один испуг, после этого пересмешника, который оказался у нее в комнате на прошлой неделе, и это может оставить след на ребенке Джима. Ей остается два месяца.