Дворянская дочь

Я так сердито прикусила свою губу, что моя éducatrice даже испугалась. Но в этот момент доложили о приходе отца, и я пришла в себя. Он был одет в мой любимый бело-золотой мундир гвардии гусаров, с красным, обрамленным соболем ментиком. Никогда еще его свежее и румяное лицо, дышавшее искренней добротой и спокойствием, не казалось мне столь красивым.

— Ну как вам ваша дочь, князь? — спросила няня.

Отец в изумлении покачал головой:

— Не могу поверить, наш гадкий утенок становится самым прекрасным лебедем.

Он надел мне на голову диадему из бриллиантов и жемчуга, сделанную по его заказу фирмой Фаберже. Потом он под руку повел меня к нашим местам в вестибюле у парадной лестницы.

На последней ступеньке лестницы, окруженный лакеями в напудренных париках, стоял старший бабушкин лакей-эфиоп с зажженным канделябром, громогласным голосом объявлявший гостей. Барышни входили с сопровождающими их пожилыми дамами, а молодые люди — парами или со старшими провожатыми. Сначала мы с отцом принимали их в вестибюле, где они прихорашивались перед зеркалами. Потом они проходили в зал, где их имена объявляли еще раз, и направлялись к бабушке и ее подруге, великой княгине Марии Павловне, этой блестящей и язвительной великосветской даме, которую так не любила Александра.

Зизи Нарышкина, старшая фрейлина при дворе, сообщила нам, что Ее Величество была намерена лично сопровождать своих дочерей. Однако ко всеобщему облегчению она, как обычно, оказалась нездоровой, и вместо этого они приехали с фрейлинами. Татьяна Николаевна показалась мне прелестной, как никогда, в розовом шифоновом платье и с розовой в тон лентой, обвивающей ее темные волосы. Ее сестра Ольга явно проигрывала рядом с ней. Но если круглому лицу Ольги Николаевны недоставало утонченности, оно выражало практический ум, благодаря чему она производила более приятное впечатление, чем надменное высокомерие ее сестры.

Однако последнее мгновенно исчезло, как только Татьяна Николаевна приняла мой реверанс и сказала с чувством:

— Тата, ты выглядишь просто восхитительно!

— О, нет, это вы, Ваше Императорское Высочество, выглядите восхитительно, — сказала я с еще большим чувством, и отец проводил великих княжен в зал.

После того, как он вернулся, я рассеянно слушала объявления лакея, пока не услышала: „Его светлость князь Стефан Веславский и господин Казимир Пашек“. Я представила, что сюда идет Стиви-ливи-обезьяньи уши вместе со своей тенью Кимом, и чуть на захохотала. Но как только я увидела молодого человека в превосходном строгом черном костюме, который устремился ко мне широким упругим шагом, я испытала новое, неописуемое чувство. Я еще не рассмотрела хорошо своего кузена. Я видела только, что он стал необычайно высоким, сильным и великолепным, и поняла, что его появление просто ошеломило меня. Чувствуя, что я не устою перед таким натиском, я, вместо приветствия, как бы защищаясь, оперлась на левую ногу, а правую руку прижала к своей груди.

Глаза Стиви следили за мной, на мгновенье остановившись на моей груди. Краска залила ему лицо, он стоял передо мной молча и напряженно.

— Ну, дети мои, — сказал отец, так как я также безмолвно стояла. — Вы что, забыли друг друга?

— Здравствуй, Стиви, — произнесла я, протягивая ему свою руку.

— Здравствуй, Таня, — он ответил таким же натянутым тоном.

Как мило он поцеловал мою руку, подумала я и пристально рассмотрела его. Его кожа была свежей и румяной, как у папы, как будто он только что вышел из ванной. Его волосы... они больше уже не кудрявые, а гладкие и так мило уложены, словно шлем. Его глаза, о да, они все такие же янтарно-карие, такого же цвета, как у Бобби, но сейчас они совсем не наполнены злобой, а полны чего-то совершенно необычного. И какой прямой классический нос у него, почти такой же красивый, как у папы. Но вот уши, они все такие же, торчком.

Теперь я больше не чувствовала страха. Но вдруг я заметила в нем что-то новое.

— У тебя усы, — я произнесла удивленно.

Стиви поднес палец к усам характерным жестом своего отца.

— Тебе не нравится?

— Еще как нравится! И у тебя тоже, Ким.

Усы у Казимира были почти такие же, как у Стиви, с острыми завитыми кончиками. Его каштановые волосы были так же гладко причесаны, и он был одет в такой же превосходный черный костюм. Он тоже поднес кончик пальца к своим усам и вопросительно посмотрел на Стиви, как бы спрашивая, что я нашла смешного в этом мужском атрибуте.

Отец слегка улыбнулся, пожимая руки сконфуженным юношам.

— Вы оба великолепно выглядите. Очень рад вас видеть.

Стефан и Казимир вошли в зал, где вскоре присоединились к ним и мы.

Маленькие позолоченные стулья для юных участников бала располагались по кругу вдоль колонн из розового мрамора. Пожилые дамы заняли стулья, обитые атласом в розовую и серебристую полосу. Около бабушки в центре ряда бархатных кресел восседала великая княгиня Мария Павловна. Гирлянды свежих роз свисали с закругленной балюстрады галереи. Украшенный фресками купол зала освещался светом двух огромных люстр, хрустальные призмы которых переливались всеми цветами радуги. Оркестр расположился на мраморной платформе в нише между бархатными розовыми полотнищами, украшенными нашим фамильным гербом.

Как только мы появились, оркестр заиграл неизменный полонез из оперы Глинки „Жизнь за царя“. Первый пошел отец в паре с Марией Павловной, за ними последовала я с великим князем Константином. После полонеза гости постарше расселись на стульях, чтобы наблюдать за танцующими. Юные танцоры заняли свои места на маленьких позолоченных стульях так, что барышни оказались напротив своих кавалеров, и вот уже последовал сигнал, приглашающий на первую кадриль. Так как великие княжны танцевали, их компаньонки продолжали стоять, пока бабушка не произнесла, что нет нужды соблюдать дворцовый этикет, и пригласила садиться.

Стиви был моим визави.

— Avancez![24] — провозгласил распорядитель бала. Как только Стиви пересек зал своей стремительной походкой, меня вновь охватило то же чувство сильного страха.

— Balancez![25] — прозвучал призыв.

Пары стали самозабвенно кружиться.

— Chasscz à droite... à gauche![26]

Мы устремились по скользкому паркету, ноги мои летели. Когда мы поменяли партнеров, я не спускала глаз со Стиви, и все: движение, блеск, лица, свет, звуки и запахи соединились в одно расплывшееся пятно, из которого отчетливо проступал лишь он один.

В первый же перерыв я принялась искать мою тезку. Очевидно, Татьяна Николаевна думала о том же, и мы встретились у колонны, схватившись за руки. Нас объединяла общая радость и возбуждение от нашего первого бала.

— Ну, что ты о нем думаешь — я не смогла удержаться, чтобы не спросить ее.

— Мне кажется, — сказала Татьяна Николаевна, — он очень эффектен.

„Эффектен“ — на мой взгляд этого было недостаточно. А не насмешка ли таится в темных глазах моей подруги?

— Нет, а не находишь ли ты, что он... что он...

— Просто великолепен?

— Нет, — вскипела я, — не находишь ли ты, что он прекрасно танцует?

— II salt danser[27], — признала моя подруга.

— Нет, но ты заметила, как он целует руку? Он высоко поднимает ее и на мгновение задерживает, вот так, — попыталась показать я.

— Son baise-main est remarquable[28], — согласилась Татьяна Николаевна и, прислонив свою темноволосую головку к колонне, как-то вызывающе захохотала.

Ольга Николаевна подошла к нам своим быстрым шагом и спросила:

— Над чем вы обе смеетесь?

— Я не знаю, что так рассмешило вашу сестру, — гневно ответила я. — Прошу у Ваших Императорских Высочеств разрешения удалиться.

Моя тезка взяла меня за руку:

— Мы больше не будем. Я не смеюсь больше. Я абсолютно серьезна, Тата. Мы не спросим Оличку, что она думает о...?

— О ком? — сказала Ольга Николаевна. — Позвольте, я угадаю. Польский князь, кузен Таты. Tout 1е mond en parle. О нем все говорят на балу. — И она добавила многозначительно. — Его репутация идет впереди него.