Любовник

Миссис Хатчинсон проследила за ее взглядом.

— Ах, это… Он взял другой чемодан, поменьше. Так что, вероятно, уехал ненадолго. А про этот написал, что его надо отправить другому лондонскому юристу.

Энн обмакнула перо в чернила и уставилась на чистый мелованный лист. Как успокоить стряпчего, что с пей все в порядке, когда она сама в этом не уверена? С кончика пера сорвалась капля и расплылась на бумаге. Словно брызнула кровь — только не красная, а черная: напоминание о боли, которую причинил ей Майкл. Боли и неописуемом удовольствии.

Энн быстро начеркала записку, слегка посыпала песком и запечатала в конверт.

— Оставьте на столе, мисс Эймс, — проговорила домоправительница. — Ее никто не возьмет.

— Спасибо. — Энн заинтересовалась, была ли женщина замужем или просто присовокупила к фамилии слово миссис, чтобы получить солидную должность, как поступали многие другие. Она улыбнулась ей и сказала:

— Мистер Литтл очень хорошо о вас отзывался.

В глазах домоправительницы промелькнуло озорное веселье.

— И о вас тоже. Сказал, что вы самая смелая женщина, какую он только знает.

Энн растерянно моргнула. Не мог же юрист сообщить своей секретарше о Мишеле д'Анже! Она тут же отбросила нелепую мысль. Респектабельная женщина, миссис Хатчинсон не повела бы себя настолько дружелюбно, знай она о такой недозволенной связи. Домоправительница учтиво отворила перед ней дверь, впустив в дом уличный холодок и дрожащий солнечный свет.

Энн помедлила на крыльце. Ей хотелось одобрения, но она понимала, что здесь его не получить. Разве можно просить другую женщину сочувствовать ее поступкам?

— Перелайте мои наилучшие пожелания мистеру Литтлу, — проговорила она.

— Разумеется, мисс Эймс, — ответила домоправительница.

Энн нехотя сделала шаг вперед. А позади, отсекая дорогу обратно, щелкнул замок. Кебмен с безучастным, ничего не выражающим лицом посмотрел на нее со своей скамеечки вниз.

— Куда теперь, мэм?

Внезапно Энн привиделось, что она смотрит не на черный котелок, а в зеркало, на темный лиф ее служанки Джейн. «Что, если вашего стряпчего не удастся найти?»

На другой стороне улицы испуганная кем-то лошадь попятилась и взбрыкнула. Стоявший рядом мужчина отшатнулся к фонарному столбу. Блеснул металл — рукоять его трости, полосы отливали синевой. Во рту у Энн пересохло. Цвет полос был такой же, как у Майкла.

Словно почувствовав ее взгляд, незнакомец отвернулся. Но путь к отступлению преградил ящик чистильщика сапог. Не прошло и секунды, как он превратился из Майкла в обыкновенного лондонца, который склонился над мальчишкой со щетками и присматривал, чтобы тот аккуратнее счищал с его обуви грязь городских улиц.

А Энн почему-то вспомнилось, что Майкл всего лишь раз заговорил по-французски после того, как лишил ее девственности.

Роза Хатчинсон всматривалась в щелки подъемных жалюзи. Энн Эймс помешкала возле кеба, словно сомневаясь, куда ей ехать. У нее болело сердце за эту даму и выбор, который она совершила. Джон Литтл часто рассказывал об Энн Эйме. Сначала о се привязанности к родителям, потом о ее одиночестве и, наконец, о се невероятном порыве. Роза хмыкнула: что бы сказала эта Энн, если бы узнала, что и она когда-то стояла перед аналогичной дилеммой? Когда умер ее муж Барристер, она осталась одна. Детей у них с мужем не было. Джон предложил нуждавшейся женщине работу в своем доме и место в постели.

Два одиноких человека средних лет, они были еще недостаточно стары, чтобы отказаться от желаний, но в то же время недостаточно молоды, чтобы начать все сначала. Он был поглощен своей работой, а она до смерти боялась потерять второго мужчину. Это произошло десять лет назад. Теперь Джону Литтлу исполнилось шестьдесят пять, а ей — пятьдесят девять.

Энн Эймс будто бы пришла к какому-то решению, забралась в кеб и захлопнула за собой дверцу.

Роза ни одной минуты не сожалела, что согласилась занять место в постели юриста. И надеялась, что Энн Эймс тоже не пожалеет, что сошлась с Мишелем дАнжем. Иногда женщинам приходится ловить свое счастье и заботиться о собственном будущем.

По улице, переваливаясь с боку на бок, проехал омнибус и загородил отъехавший от дома кеб. Роза нахмурилась. В последнее время Джон начал жаловаться на боли в груди. Не похоже на него — вот так уехать, не сказав ни слова! Нечего было сидеть всю ночь напролет над чьим-то завещанием, а потом по первому требованию клиента нестись неизвестно куда. Шестьдесят пять лет — немалый возраст. Кто согреет ему ноги, пока он вдали от дома?

На губах у Розы появилась улыбка.

В последние месяцы Джон несколько раз заводил разговор о преимуществах законного брака. И если бы набрался мужества и сделал ей предложение, Роза, быть может, пересмотрела бы свои взгляды на собственную независимость. Сделала бы из него настоящего человека. И показала бы, как уезжать, не сказавшись.

Она усмехнулась и вернулась к столику, на котором стояла пишущая машинка — гордость и забава юриста. Работы накопилось много: отпечатать завещание, убрать золу из кабинета Джона и проветрить там.

«Что он жег? — раздраженно недоумевала она. — Напустил дыма полную комнату».

Роза поправила лист в каретке и наклонилась над аккуратно сложенной стопкой бумаг и небрежно нацарапанной запиской. Джон распорядился отправить чемодан какому-то юристу. Странно. Роза никогда не слышала этого имени. Джон всегда рассказывал ей о своих компаньонах.

На лист бумаги упала тень, женщина встрепенулась. Звонок парадной молчал, но существовал еще один вход в дом — через заднюю дверь. Ключи от него были лишь у Джона и у нее. Однако тень на столике казалась намного шире той, которая падала от знакомого и любимого ею мужчины. Пытаясь унять сердцебиение, Роза схватилась за грудь и зачарованно подняла глаза.

— Чем могу вам служить?

Незнакомец обезоруживающе улыбнулся. Сердце Розы затрепетало — он был необычайно привлекателен.

Женщина вспомнила, как впервые встретила своего мужа — в очень похожий на сегодняшний ослепительный мартовский день. Веселые девушки прогуливались по парку и притворялись, что не замечали завтракавших там молодых людей.