Роковой портрет

— Иоанн. Это по-латински. Но мой ребенок будет англичанином, правда? Значит, он будет носить имя Джон.

Глава 7

Только я привыкла к новому, более приятному ритму жизни в Челси — каждое утро сеансы у мастера Ганса: сначала отец, за ним я, потом все родные дети Мора Елизавета, Маргарита, Цецилия, молодой Джон, его невеста Анна Крисейкр, — потом старый сэр Джон, наконец, как полагается, госпожа Алиса, все по очереди, — как вдруг он нарушился столь же внезапно, сколь и сложился.

В четверг вечером в начале февраля — стояла темная влажная зимняя ночь, река почти залила сад, ветер шумел в ветвях деревьев — отец вернулся со службы, промокнув до костей, но глаза его искрились мыслью. И эта мысль не погасла, даже когда он отбросил все остальное, связанное с дорогой: переоделся, согрелся у камина и присоединился к ужину. Он едва сдерживался, глядя, как госпожа Алиса поддразнивает Николаса Кратцера.

— Ей-богу, мастер Николас, вы уже достаточно долго в нашей стране, могли бы и поприличнее говорить по-английски, — говорила она, привычно помаргивая.

Ей очень нравились мастер Николас и мастер Ганс, их скромность, физическая сила, всегдашняя готовность помочь ей снять что-нибудь с высокого буфета. Они совсем не похожи на жалких скаредных гуманистов, говорящих на латыни, которых она, как выяснилось, всегда ненавидела. Вот эти — настоящие мужчины. Им тоже нравился ее резкий юмор.

— Ах, я учить английский только лет двадцать, — засмеялся мастер Николас, утрируя акцент и радуясь своей грубой шутке. — Как можно говорить хорошо этот ужасный язык за такой маленький время?

Мастер Ганс, до сих пор молча опустошавший тарелку со своим обычным аппетитом Гаргантюа, вдруг ухнул со смеха — он знал, что его английский уж точно оставлял желать лучшего. Он смеялся так заразительно, что все начали всхлипывать и хвататься за бока. Отец одобрительно улыбался, а после ужина увел Кратцера и Гольбейна к себе.

На следующий день, в пятницу, отец заперся в Новом Корпусе, молился и постился всю ночь. Шел дождь, и мастер Ганс решил поделиться со мной новостями.

Ближе к обеду я зашла в его мастерскую, намереваясь позвать художника и модель к столу, но Цецилии, которая вообще-то должна была ему позировать, там не оказалось. Сначала я подумала, что он отпустил ее, так как для работы слишком темно — в большом зале зажгли свечи уже днем. Гольбейн тщательно заворачивал бутылочки в тряпки, запихивая уголки внутрь, чтобы они не подавились. Тренога и серебряные карандаши лежали уже обмотанные и перевязанные. Его плоское лицо сияло, а короткая борода от удовольствия вздернулась вверх. Даже густой запах вареного карпа с кухни — рыбы, которую, как мастер Ганс говорил мне, он ненавидел, — не мог согнать улыбку с его лица.

— Что случилось? — удивленно спросила я.

— Мы едем ко двору! — ответил он немного громче, чем следовало, и немного радостнее, чем следовало. Затем спохватился, опустил голову, усмиряя ребяческую радость, и взял себя в руки. — Кратцер и я. Ваш отец нашел нам работу. — И радость опять вспыхнула на его лице.

— Но, — запнулась я, удивившись своей внезапной эгоистической, детской обиде, — как же портрет отца, который вы так никому и не показали? Как же наш групповой портрет?

— Потом. — Он с любопытством заглянул мне в глаза, словно пытаясь прочесть ответ на какой-то свой вопрос, и несколько мягче прибавил: — Всего на пару месяцев. Мы вернемся. Я доделаю семейный портрет к концу лета. Он будет очень хорошим. Вы… — Он помолчал. — …Будете очень красивой. — Мастер Ганс снова замялся, будто хотел добавить что-то еще.

Я улыбнулась, вспомнив, что нравлюсь ему, и легко сказала:

— Ну что ж, мы будем скучать без вас, мастер Ганс. А что за работа при дворе?

Она имела отношение к мирному договору, обсуждение которого отец и кардинал Уолси должны были начать с французскими посланниками. Отец, настолько уверенный в успешном исходе переговоров и в том, что мастеру Гансу не чужд его озорной юмор и он способен на разные франкофобские шпильки, уже сейчас попросил его с помощью мастера Николаса написать небо в павильоне у Гринвичского дворца, где будет праздноваться подписание договора. (Уильям Донси говорил об этом как-то за обедом; полушутливо-полувосхищенно он рассуждал о щедрости короля, и в его словах находили отражение непростые чувства его собственного отца, пытавшегося привести в порядок королевские расходные книги.)

Нужно еще построить павильон для подписания договора и заключить сам договор, но уже наняли сотни кожевников, литейщиков, оружейников, резчиков, ткачей, художников. Яркие парадные полотна и декор упрочат дипломатическую победу отца. Поэтому он лично был заинтересован в том, чтобы самые талантливые мастера как можно раньше приступили к работе. Ради столь знаменательного события стоило обождать с портретом собственной семьи. Им можно будет любоваться и потом, а сначала следует потрудиться для дела.

Мастеру Гансу заказ открывал широкие возможности, он должен быть весьма признателен отцу. Я видела вежливое письмо отца Эразму, написанное вскоре после приезда мастера Ганса. В нем отец признавал, что это удивительный художник, хотя и сомневался, что ему удастся сделать в Англии состояние. Я не думала, что он станет помогать художнику встать на ноги.

Ведь он мог бы так же ускорить медицинскую карьеру Джона, но я гнала от себя даже намек на обиду. Как и у мастера Ганса, у меня возникло ощущение, будто жизнь начинает складываться. Отец мог не делиться со мной своими планами относительно моего замужества, но я чувствовала: Джон действительно хочет жениться на мне и найдет возможность выполнить условие отца — стать членом медицинского колледжа.

Я думала, что избрание Джона — дело решенное (хотя каждый раз при мысли об этом, отгоняя злых духов, и пальцы скрещивала, и через левое плечо плевала). Очень скоро для меня уже не будет иметь значения, любит ли меня отец так же, как родных детей, или, оказавшись на обочине семьи, я не найду дороги в потемках его души. Очень скоро я уже не буду думать о том, посватает ли меня человек, которого я люблю. Отец перестанет стоять на пути Джона. Теперь я каждое утро просыпалась с надеждой. Счастье казалось только вопросом времени.